История громкого театрального конфликта, рассказанная одним из главных его участников
Двадцать третьего сентября спектаклем «Каменный властелин» по гениальной драме Леси Украинки открывает восьмидесятый юбилейный сезон наш театр — Национальный академический театр русской драмы имени Леси Украинки.
То, о чем я пишу нынче, к сожалению, не совсем юбилейное.
Более трех лет я вел в газете «ФАКТЫ» рубрику «Театр времен… ». Я писал о проблемах театра двадцатого века, о людях театра — тех, кого я знал лично, о театральных легендах прошедшего столетия, о театре и власти… Каждую субботу появлялась статья. Затем идея себя исчерпала, и я перестал писать.
Нынче я вновь возвращаюсь к «Театру времен… » уже века двадцать первого и не вообще к театру, а к родному мне Театру имени Леси Украинки.
В марте в театр пришла беда. Неожиданно. В преддверие юбилея.
Более десяти лет театр интенсивно работал творчески и организационно. Шестьдесят новых спектаклей — украинская, русская, западная классика, современные пьесы. В Киеве, в Москве, в Санкт-Петербурге подлинным театральным открытием стала новая постановка «Каменного властелина» Леси Украинки. О спектакле сказали теплые слова академики Иван Дзюба, Микола Жулинский, Иван Курас. С аншлагами проходят «Маскарад» Лермонтова, «Волки и овцы» Островского, «Насмешливое мое счастье» — переписка Антона Павловича Чехова. Десятый сезон с успехом идут «Бешеные деньги» А. Островского, «Школа скандала» Р. Шеридана. А еще был «Ревизор» Н. Гоголя, «Дни нашей жизни» Л. Андреева…
При театре действует единственная в Украине студия молодых артистов, где постоянно идет совершенствование мастерства: актерский тренинг, отработка речи, движений… Лучшие студийцы становятся артистами театра.
Практически с октября по апрель театр работает с аншлагами. В прошлом году было реализовано билетов на сумму около четырех миллионов гривен. Не знаю, какой другой театр в Украине может похвастаться такими экономическими показателями. Успешная гастрольная деятельность: Украина, Россия, Германия, Польша, Турция, Израиль…
Но беда пришла… Вот уже седьмой месяц театр «трясет». Месяц — Генеральная прокуратура, за ней — ГлавКРУ, далее два месяца — районная прокуратура, Управление по борьбе с экономической преступностью, налоговая инспекция, снова ГлавКРУ. Идут явные поиски компромата. Его не находят. Вот последний акт ГлавКРУ: по аренде нарушений нет, по рекламе — нет, по гастролям — тоже… Главная налоговая инспекция также нарушений не нашла. И все равно продолжают искать. Кто-то захотел разрушить театр, просто уничтожить его. А сделать это нетрудно — стоит лишь убрать лидера. Этим банальным приемом в советские времена власть пользовалась бессовестно часто. Боюсь показаться нескромным, но приходится признать, что лидером в нашем театре являюсь я.
Так возник приказ министра культуры о моем увольнении от 20. 04. 05 со странной формулировкой. Меня уволили «за недостаточный одноразовый контроль за действиями моего заместителя, заключившего, с точки зрения министерства, неверный договор об аренде части общежития театра». Приказ несправедлив. Согласиться с ним нельзя. Договор был подписан только после того, как театр получил разрешение на эту аренду у Министерства культуры и искусств и Фонда госимущества Украины. С соответствующими подписями министра и заместителя председателя фонда, подтвержденные печатями этих ведомств.
Более того, 13 июня сего года в силу вступило решение Голосеевского суда г. Киева, где черным по белому написано: «Iменем Укращни: … дiщ посадових осiб Нацiонального академiчного театру iменi Лесi Укращнки щодо укладення оренди iндивiдуально визначеного нерухомого майна, що належить до державнощ власностi вiд 11. 10. 01р. , та визначення розмiру оренднощ плати за даним договором вчиненi в межах дiючого законодавства».
Это же подтвердил акт проверки хозяйственной деятельности театра ГлавКРУ Украины, который, безусловно, направлен в министерство. Казалось бы, вопрос исчерпан, приказ о моем увольнении должен был быть отменен. Но, похоже, министерство, которому мы подчиняемся, вот уже три месяца не обращает никакого внимания ни на решение суда, ни на выводы ГлавКРУ Украины и продолжает усиливать давление на театр.
Я много лет прожил в театре, видел, как снимали А. Эфроса, Б. Львова-Анохина, Ю. Любимова, как в советские времена власть «тасовала» режиссеров в разных театрах, в том числе и в Театре Леси Украинки. И хорошо знаю, как это делается: как раскалывается коллектив, как одни — против, другие — за, как артисты отсиживаются в кустах и ждут, чем все закончится, и не совершают ни одного поступка — «как бы чего не вышло». Поэтому то, что случилось вслед за несправедливым министерским приказом, и даже раньше, когда театр узнал о письме актрисы О. Сумской в Министерство культуры с предложением назначить художественным руководителем театра А. Н. Роговцеву, было абсолютно неожиданно для меня; театр взбунтовался в полном смысле этого слова — и более трехсот человек единогласно проголосовали за то, чтобы я оставался руководителем театра. Не только артисты, но и цеха, вспомогательные службы.
Положа руку на сердце, скажу: явление это нетипичное для театра. Да только ли для театра? Как правило, за годы почти у любого поколения сотрудников копится такая критическая масса самых разнообразных конфликтов с руководителем, что, когда появляется возможность сбросить его, люди делают это часто даже с яростью, припоминая и то, и другое… В данном случае случилось обратное.
Очевидно, за эти годы что-то сделано такое и для людей театра, и для зрителей (ведь наш театр — один из самых посещаемых в стране), чего коллектив отдать не хочет.
Если есть у власти хоть какая-то доля непредвзятости, она обязана это признать и задуматься: а надо ли рушить?
Во всех дальнейших акциях протеста, которые продолжались публично и далее, было несколько большее, чем просто защита руководителя, хотя эта защита была лучшей оценкой моего труда в театре в течение более десяти лет.
Мне и грустно, и смешно иногда слышать из уст некоторых театральных деятелей, руководителей Союза, что все, что происходит в театре, организовано, что люди зависимы, запуганы…
Эти люди забыли, а может быть, никогда и не знали, что существуют в мире такие вечные понятия, как истинное уважение, творческий авторитет, художественная вера. И понятия эти измеряются вовсе не должностью, а поступками в профессии, в данном случае в театре за многие годы.
Люди театра понимали, что такая внезапная, резкая и абсолютно несправедливая смена лидера, если она произойдет, неминуемо приведет к разрушению всего, что было создано в театре за эти годы: не только к изменению художественного направления, но и к возвращению привычек, методов управления старого театра, интриг и кланов, когда, по выражению известного российского режиссера А. А. Гончарова, «каждый грызет кость в своем углу».
За десять лет не только артисты, но и творческие работники наших производственных цехов почувствовали правду и свободу творчества и не захотели лишиться ее. Они ощутили жизнь в театре без интриг, без того, чтобы роли распределялись на кухне, как раньше. В театре каждый получал шанс — роль, — и только от него зависело, случится она или нет, от одержимости актера, работоспособности, умения. Люди ощутили понимание руководства, что значит каждый сотрудник техцехов, почувствовали внимательное, человечное отношение к ним.
Молодежь не захотела расстаться со студийностью, с профессиональной учебой и возможностью состояться в театре.
Люди понимали и чувствовали, что мой уход из театра может привести к творческой катастрофе дела, которому они служат, к реваншу тех, кто ушел из театра только потому, что не хотел, да и не мог трудиться в ансамбле, систематически нарушал трудовую дисциплину и имел весьма скромные творческие достижения (Д. Лаленков, Е. Паперный, Г. Дрозд).
У каждого, кто посвятил себя искусству, есть выбор: заниматься творчеством или халтурой. Они выбрали халтуру, может быть, не до конца отдавая себе в этом отчет. Им было неинтересно вместе со сцены, через спектакль раскрывать вечную суть человеческую.
Артистов театра возмутило, что эти люди, систематически отлынивавшие от дела (прогулы, пьянки, отказы от ролей) и вынужденные уйти из театра, подписали лживое письмо с клеветой на театр. Они заявили на пресс-конференции, что «все, кто выходит в театре на сцену сегодня, — серость». Артисты воочию увидели, что этими людьми движет лишь месть, злость и ревность — жажда реванша. Грустно и смешно, что банальный трудовой конфликт они истерически пытались вывести на уровень творческой политики. Ни к судьбе театра, ни к творчеству это не имеет никакого отношения. Их заявления, оправдания — ложь и дезинформация журналистов и политиков.
Оглядываясь в прошлое, я понимаю, чего не хватало мне в работе в театре: жесткости и решительности. Как раз тех качеств, которые бы позволили мне уволить хронических нарушителей дисциплины, прогульщиков Е. Паперного, Д. Лаленкова, Г. Дрозда по закону, а не «по собственному желанию».
Но у людей театра есть своя внутренняя этика — расставаться без жесткой записи в трудовой книжке, без статьи. Я следовал ей. Оказалось, мой учитель Г. А. Товстоногов был прав, когда предостерегал меня — каждое благое деяние в театре наказуемо. Грустно и немного смешно было прочесть про этот бунт прогульщиков и несостоявшихся премьеров из «плюсквамперфекта», т. е. давно прошедшего времени, стремящихся задним числом отомстить или отхватить в театре «жирный кусок», по выражению одного из них.
Когда-то в годы учебы Г. А. Товстоногов рассказал нам притчу об артисте. Вот артист закончил институт. Сыграл первую роль. Его похвалили. Он подошел к окну своей квартиры, увидел улицу, людей, жизнь. Ему все это было интересно. С неба прилетела маленькая серебряная звездочка первого успеха и села на стекло. Далее артист играл более или менее успешно, но всегда находились люди, которые хвалили его. И от похвал слетались серебряные звездочки к оконной раме. И он уже не так отчетливо, сквозь эти звездочки, видел жизнь, людей. А в один прекрасный день звездочек стало так много, что они превратили стекло в зеркало, и в зеркале он уже видел только себя… Вот это о них. О тех, кто ушел…
Еще хочу сказать об актрисе театра О. Сумской, за которой числится огромное количество нарушений дисциплины и правил внутреннего распорядка. Она могла взять больничный, мы из-за ее болезни меняли вечерний спектакль, но в тот же вечер, до поздней ночи она пела в каком-то ночном клубе. Мы об этом узнавали через неделю из газет… Недавно я случайно наткнулся в газете «Сегодня» на интервью с ней. О. Сумская сообщает, что только что вернулась из Германии — проехала со спектаклями по двенадцати городам. Уехала она в Германию без разрешения администрации театра, значит, двенадцать дней не была на работе — это двенадцать прогулов!!! Начальнику режиссерского управления О. Сумская заявила, что никуда не ездила, все сочинила для журналистов, т. е. соврала, — «это такой PR, этим теперь занимаются все»… Врет она и о театре, о людях театра от первого до последнего слова. Когда-то у нас шла пьеса Эдуардо де Филиппо «Ложь на длинных ногах». Ложь О. Сумской о театре — даже не на длинных, а на очень коротеньких, тоненьких-тоненьких ножках, но очень уж мелкая и низкая…
Да что театр!.. Недавно О. Сумская в телевизионном интервью оболгала живого классика нашей литературы П. А. Загребельного. Отвечая ей на это в интервью газете «Бульвар Гордона», Павел Архипович посоветовал О. Сумской жить честно. Увы!.. Судя по обвалу лжи, которую обрушила О. Сумская на «5-м канале» 14 сентября, совет не был услышан.
Размытость нравственных критериев сегодня, к сожалению, отличительная черта времени. Но не до такой же степени…
Пока О. Сумская не может в силу своего гиперэгоизма понять и принять непременное условие работы в театре репертуарном. Укладывается оно в название русской классической пьесы «Не так живи, как хочется». Часто приходится — режиссеру ставить, артисту играть — не выношенную мечту, а репертуарную потребность, необходимость — ту, что диктует время, условия работы в театре, в том числе и экономические.
Четыре года в театре стоит замечательный макет Марии Левитской по «Талантам и поклонникам» А. Островского, но жизнь диктует ставить иные спектакли. И я ставлю. Артист, если он профессионал и командный игрок, должен — это его профессия — «над вымыслом слезами» облиться и играть то, что диктует время и интересы театра.
Письмо, о котором я начал говорить, нечестное, неправдивое, непорядочное, подписали еще и три режиссера. С одним у меня уже давно сложились непростые творческие и человеческие отношения, второй лет шесть-семь назад поставил у нас в театре спектакль. И если ему так претил нравственно-психологический климат в театре, он вполне мог отказаться, однако согласился и ничего, кроме слов благодарности, от него после премьеры в свой адрес как руководителя и в адрес артистов театра я не услышал. С третьим я разговаривал один раз в жизни, когда он предложил поставить такую черную пьесу, которая ни при каких условиях не могла идти у нас в театре.
Испокон веков существует неписаная, корпоративная театральная этика. За всю вторую половину двадцатого века я не помню случая, чтобы люди театра, а прежде всего режиссеры, сценографы, как бы они не конфликтовали между собой по чисто человеческим причинам или из-за творческих разногласий, публично обсуждали действия своих товарищей по цеху. На это есть критики, театральные журналисты, властные структуры наконец. Этот случай — из ряда вон выходящий. Правда, великий артист МХАТа И. М. Москвин в тридцать девятом году в панике закричал в телефон жене своего соученика по филармоническому училищу В. Мейерхольда, Зинаиде Райх: «… и правильно, что Мейерхольда посадили!.. » Но там был ужас сталинских времен, там вопрос стоял о жизни и смерти, нынче же…
Я лишь одно могу пожелать тому из подписантов, с кем виделся однажды, — Ю. Одинокому: чтобы его спектакли были такими же долгожителями в театральном Киеве, как работы нашего театра. «Насмешливое мое счастье» — восемнадцать лет, «Как важно быть серьезным» — пятнадцать, «Школа скандала» — одиннадцать…
Мне грустно, что Ада Николаевна Роговцева оказалась в этой компании. Она ведь человек классом выше. Странно, что она зачеркивает светлые страницы своего прошлого. Мы ведь вместе когда-то создали и Лику Мизинову (»Насмешливое мое счастье») — она играла ее с успехом восемнадцать лет, и Сесиль в «Как важно быть серьезным» — почти пятнадцать.
За последние одиннадцать лет Ада Николаевна не видела ни одного спектакля у нас в театре, ни одной актерской работы. Как же можно в интервью, которое она дала газете «День», так неуважительно говорить о том, чего практически не знаешь. Корректно ли это?
История — дама строгая. Мы все в свой час уйдем… И если кого-то из нас будут вспоминать впоследствии, то Аду Николаевну уж, конечно, не по лозунговому, спекулятивному опусу «Хозяйка», который и спектаклем-то назвать трудно, где она так фальшиво-пафосно прославляла счастье советской жизни, а по Чехову, Уайльду, по Зорину наконец.
В режиссерском цеху я уже более сорока лет. За это время на сценических подмостках я встречался со многими очень хорошими артистами: Евгением Леоновым, Алексеем Глазыриным, Виктором Халатовым, Евгенией Опаловой, Виктором Добровольским, Олегом Басилашвили, Зинаидой Шарко, Адой Роговцевой… Этот список можно продолжить. И всегда в конце работы у нас возникали взаимные творческие симпатии, уважение, даже признательность, какие бы ни происходили творческие споры в процессе репетиций.
До недавнего времени я считал, что так было и с А. Н. Роговцевой. Признаюсь, для меня стали неожиданностью многие высказывания Ады Николаевны последних лет о том, что на репетициях ей со мной было трудно, некомфортно, неинтересно, что я ставил ей задачи примитивные, нефилософские, неталантливые.
Я начинаю вспоминать наши общие работы — «Поворот ключа» Милана Кундеры, «Иду на грозу» и «Кто-то должен» Даниила Гранина, «104 страницы про любовь» Эдварда Радзинского, «Насмешливое мое счастье» Леонида Малюгина, «Бесприданница» Александра Островского, «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда, «Игрок» по Федору Достоевскому. В этих спектаклях у Ады Николаевны были заглавные, сольные роли. А еще — яркие эпизоды в «Платоне Кречете» Александра Корнейчука, «Дачниках» Максима Горького, «Кто за? Кто против?» Павла Загребельного…
Вряд ли найдется на земле режиссер, с которым Ада Николаевна создала столько ролей, многие из которых стали ее бесспорными творческими удачами. Хотя… может, она и вправду была не удовлетворена работой со мной. Должен признаться, актриса эту неудовлетворенность талантливо скрывала. И ее признания в достаточно зрелом возрасте — это, я допускаю, крик неудовлетворенной души, мол, впустую прожит большой отрезок творческой жизни.
Но если это так, то кто мешал ей отказаться от наших совместных работ? Она была уже опытной актрисой и вполне могла себе это позволить… Я склонен думать, что Ада Николаевна нынче немного лукавит. Иначе кто заставил бы ее уже в самом конце восьмидесятых подойти ко мне и попросить восстановить «Насмешливое мое счастье» в театре «Сузiр'я»?
У меня, в отличие от Ады Николаевны, наша совместная с ней работа вызывает теплые чувства. О чем я и написал в статье, приуроченной к ее юбилею.
Иной вопрос: почему абсолютное большинство артистов нашего театра, проработавших с Адой Николаевной не одно десятилетие, мягко скажем, не приветствуют ее нынешнее стремление вернуться в Театр имени Леси Украинки и возглавить его? И это при полной поддержке власть предержащих! И, наоборот, эти же актеры дружно высказались за то, чтобы и далее театром руководил я.
Вопрос риторический. Я мог бы попытаться на него ответить, но не буду этого делать, потому что, по моему глубокому убеждению, в достаточно зрелом возрасте, когда большая часть жизни на сцене прожита, эту ситуацию творческий человек должен расшифровать для себя, наедине с собой, без свидетелей, если, конечно, у него возникает в этом потребность.
Легко мечтать о руководстве театром. Однако распоряжаться — не значит руководить. Руководить — тяжкий труд. Это значит — думать о деле и о людях, находить в служении делу и людям компромисс, балансировать между людьми и делом, актерами и делом, уметь прощать, уметь предвидеть, уметь занять в деле большинство тех, кто трудится в театре. Это не всегда просто.
Я умею ставить спектакли, учить студентов — это главное. И еще — руководить театром: следить за всеми службами, обеспечивать их взаимодействие, сглаживая противоречия, которые неизбежно возникают в трудовом коллективе, давая сотрудникам возможность проявить себя.
Мое положение единого руководителя позволяет в театре максимально амортизировать интриги и столкновения в актерской среде, посильно творчески и демократично проводить кадровую политику. Ведь ранее, в советское время, чтобы торпедировать работу театра, достаточно было к главному режиссеру назначить «красного директора» — и конфликт (сплетни, интриги) обеспечен. Разделяя должности генерального директора и художественного руководителя, нынешнее Министерство культуры практически возвращает нас в эти грустные советские времена «застоя», стремится с помощью администратора влиять.
Сейчас в театре играют практически все, может быть, меньше, чем им хотелось бы, но играют. Я пытаюсь думать об артистах. Я помню заветы практического основателя театра К. П. Хохлова. Мне передавали их те, кто с ним трудился. Был тогда в театре такой артист третьего или четвертого положения — А. Б. Гранатов. И тем не менее К. П. Хохлов думал: «А кого в сезоне будет играть Гранатов?»
Понимая, что от этого зависит творчество и мир внутри театра, я пытаюсь дать работу самым разным артистам — от мастеров до молодых, от «первачей» до тех, кто впоследствии может стать «первачом», а может и не стать, но они все равно должны играть. Надо дать им шанс, и я пытаюсь это сделать. Но тем, кто действительно хочет работать, а не только болтает об этом. И в момент опасности артисты, мне кажется, осознали, ЧТО они могут потерять. Этим обусловлена их поддержка. И, может быть, у них даже возникло что-то вроде признательности ко мне, хотя в театре это редкость…
Прежде чем заламывать руки «… Ах, я мало играю! Ах, меня не понимают… », стоит задуматься над мудрыми и совершенно справедливыми словами одного из великих основателей Московского художественного театра В. И. Немировича-Данченко, сказанными им в зрелом возрасте: «Театр существует не для того, чтобы артисты играли… » То есть театр прежде всего должен сеять разумное, доброе, вечное, должен быть кафедрой, с которой много можно сказать миру доброго — при помощи артистов, режиссеров и всех, кто им помогает. Миссия демократического театра — нести ответственность за духовное здоровье зрителей, но не обслуживать артиста, будь то госпожа О. Сумская или А. Н. Роговцева с семьей. Да, артисты должны играть. Но для кого? Цель? Высшая цель? Какова она? «Пока ты молод, малый спрос, играй. Но Бог избави, чтоб до седых дожить волос, служа пустой забаве… » Когда кто-то из артистов не видит ничего в театре, кроме себя, он заболевает опасной звездной болезнью. Такой артист должен уйти из театра. Куда? Может быть, в антрепризу, в кино, на эстраду… Не знаю.
То, что между театром и министерством существует явное противостояние, стоит признать как реальный факт. Причем противостояние не только из-за увольнения руководителя. Не менее важен конфликт творческий, нравственный, этический. С театром не хотят разговаривать, театр, его людей, тех, кто отдал ему жизнь, не хотят услышать, их игнорируют. Письма, обращения во все инстанции и к Президенту остаются без ответа. Министр вот уже пять месяцев не может принять группу народных артистов театра. Все это мало похоже на демократию, открытость, прозрачность. И выход из этой ситуации должен быть найден разумный, не зубодробительный, не силовой. Потому что, по моему глубокому убеждению, корень проблемы в том, что обиженные эгоисты толкают власть на разрушение театра.
Поначалу, очевидно, цель была локальной: снять одного человека и поставить на его место другого. Мятеж в театре был неожиданным. Поддержка в СМИ и сочувствие общественности — тоже. И, возможно, цель трансформировалась. Теперь кому-то хочется укротить весь театр. Ах, вы сопротивляетесь?! Ну получите!
Во всей этой истории есть еще и этическая составляющая, которой я не могу не коснуться.
Четвертого апреля Генеральная прокуратура возбуждает против театра уголовное дело, но официально театр узнает об этом более чем через месяц. Разве это этично, порядочно и нравственно?
На основании возбуждения уголовного дела по отношению к театру, а не к отдельным лицам, министр культуры, даже не поставив в известность театр, не переговорив с руководителями, не потребовав объяснения, дает приказ о моем увольнении, но узнаю я об этом из телевизионной трансляции слушаний в Верховной Раде Украины. Министр культуры позволяет себе заявить, что против меня лично(!) возбуждено уголовное дело, что не соответствует действительности, а далее в этот же день в телевизионном интервью практически объявляет меня преступником.
Тот же В. И. Немирович-Данченко уже давно дал всему такому точное определение — закулисная вульгарность.
А разве не «закулисной вульгарностью» являются фальшивые, лицемерные откровения в печати, по сути, шельмование театра артистами, в разные годы уволенными за банальные нарушения трудовой дисциплины? Через десять, семь, пять лет после своего увольнения они вдруг заявляют о том, как плох театр, и все, кто в нем выходит на сцену сегодня, — «серость».
«Закулисной вульгарностью» веет от многих поступков Министерства культуры по отношению к театру.
Разве этично, нравственно, порядочно прислать с курьером, скопом, народному артисту Украины Н. Н. Рушковскому и народной артистке Украины А. З. Смоляровой наградные знаки отличия и не прийти на юбилей этих замечательных, признанных мастеров сцены Украины, чтобы лично поздравить их? Никто не пришел! Ни один сотрудник министерства! И ни один представитель Союза театральных деятелей Украины не пришел поздравить Александру Захаровну Смолярову 23 июня.
А распространять ложные слухи о преступлениях в театре, о том, что там происходит нечто ужасное, это пожалуйста! Этим руководители национального Союза театральных деятелей не гнушаются. Парадокс! За театр вступаются руководители Союза театральных деятелей России, видные деятели театра Германии, целые театральные коллективы Украины, а наш Союз театральных деятелей, в частности некоторые из его руководителей, молчат или занимаются в кулуарах мелким наушничеством, поносят театр.
Я думаю: кто же стоит за всем этим, кто кукловод этой такой разной и такой бездарно-пошлой, некрасивой закулисной вульгарности? Кто дал команду «фас»? В том, что такая команда была дана, принимая во внимание происходящее вокруг театра в последние шесть месяцев, нет никакого сомнения. Думаю, не министр. Пока у меня складывается впечатление, что министра крупно подводят разные доброхоты-информаторы, вводя его в заблуждение лживыми фактами.
Еще вопрос: кто заведомо неверно информирует народных депутатов о положении дел в театре? На парламентских слушаниях депутат В. Яворивский заявляет, что я причинил убыток государству на миллион гривен. Со всей ответственностью заявляю: это — ложь. В Верховной Раде недавно депутат А. Шкиль темпераментно заявил, что я продал этаж общежития. Снова ложь! Общежитие театра не продавалось, не продано и используется по своему прямому назначению. Там живут и жили артисты, приглашенные режиссеры, художники из стран ближнего и дальнего зарубежья и многие наши коллеги из других городов Украины. Зачем же обманывать людей во всей Украине? Ведь заседания слушает и смотрит вся страна. Добавляют ли такие высказывания авторитета народным депутатам?..
Вот такой произошел водоворот событий вокруг театра. Театра времен… наших времен. Довольно страшноватый.
Сейчас мы начали юбилейный сезон, но все это, мягко говоря, не повышает ни творческого настроения людей театра, ни веры в справедливость.
Я часто веду воображаемый диалог с Президентом. Если бы он состоялся, я бы сказал, что убежден: то, что происходит сегодня с театром, — чудовищное недоразумение. А для меня — повторение пройденного. Меня уже снимали — двадцать один год назад Политбюро Компартии Украины — за то, что я ставил «идеологически вредные» спектакли.
Разборки вокруг Театра имени Леси Украинки, по моему глубокому убеждению, дискредитируют украинскую культуру. И никому это не нужно. Кто-то хочет поссорить власть с большим отрядом творческой интеллигенции.
Мне страшно, что реально нынче возвращаются старые и такие недобрые советские времена, когда Министерство культуры было органом скорее карательным — рубило головы или миловало — фактическим надсмотрщиком над творческими работниками, вместо того чтобы выполнять функции сугубо посреднические, основная цель которых — помогать людям искусства, ну, во всяком случае, не мешать.
Лично я ни у кого ничего не украл. У меня нет ни дачи, ни машины, ни счета в банке. Всю жизнь я воспитывал артистов, ставил спектакли.
Украина — моя Родина. Здесь я родился, вырос. Здесь, во Львове, могилы моих родителей. И я хочу, чтобы Украиной гордился мир. Я убежден: в Европу наша страна должна входить через вершины своей великой культуры.
Поставить великую украинскую классику так, чтобы она была сегодня интересна и нужна зрителю, без китча, дешевки, пошлой стилизации, чтобы артисты сумели показать силу чувств и силу идей, очень непросто. Для этого нужны артисты, воспитанные в одной творческой вере, артисты ансамбля, а не артисты-одиночки, для которых все их партнеры по сценической площадке в лучшем случае — только «гарнир». Именно артистами ансамбля, артистами одной творческой команды ставится украинская классика в лучших театрах Украины.
У нас есть Иван Франко и Леся Украинка. «Украдене щастя» и «Камiнний господар». Драма шекспировского масштаба Ивана Франко и великая национальная легенда о Дон-Жуане Леси Украинки. Два замечательных спектакля в двух национальных театрах. Они должны быть показаны в Европе. Может быть, этим в первую очередь должно заниматься Министерство культуры, а не сомнительными реформами по разделению должностей? Мир должен знать: у нас не только металл и пшеница, но и великая театральная культура. Национальная. И европейская.
Я отдал работе в театре и в театральном институте более сорока лет жизни. Я хотел бы, чтобы в украинской и зарубежной прессе писали о великих достижениях украинской культуры, а не о конфликтах деятелей культуры с властью.
И еще меня беспокоит слепое следование западным образцам в культуре иных чиновников, которое, если будет реализовываться на практике, может обернуться превращением нас в страну дублеров. А кому интересны дублеры? Взвешенность, осмотрительность в том, как и в чем перенимать опыт иных западных культурных институтов, должны быть обязательны.
Нельзя выплеснуть с водой ребенка! Нельзя разрушить великие живые и уникальные традиции репертуарного театра в Украине, нельзя разбазаривать опыт нашей психологической школы. Шевченковская фраза «i свого не цурайтесь» должна быть нами осмыслена в полной мере, без догматизма и невнятной цитатности.
Признаюсь, выдержать весь прессинг, обрушившийся на театр и лично на меня, нелегко. Легче уйти, только преподавать или начать какое-то маленькое дело с совсем молодыми, если хватит сил. Однако в театр за эти годы пришли новые поколения артистов — те, кто уже играл в других театрах, талантливая молодежь. Очень выросли те, кто начинал в театре ранее… Они не умеют, да и не хотят «тащить одеяло на себя», вырывать из глотки руководителей роли, интриговать, сплетничать, наушничать. Они — хорошие артисты. Люди доказали это в десятках спектаклей. Они отстаивают свое понимание театра, свой дом. Я не могу бросить их и уйти. Я не могу бросить мастеров театра, народных артистов, тех, с кем мы много лет живем в одной творческой вере. Я буду стараться вместе со всеми отстаивать театр, каким мы его видим, знаем, любим. А там… небо и судьба рассудят.
Хотя самое лучшее — чтобы все это противостояние «ушло в песок», и театр, и министерство начали нормально работать вместе.