Вчера известный артист отметил свое 80-летие
Дозвониться домой Дмитрию Гнатюку накануне его юбилея оказалось не так-то и просто — в течение часа телефон был занят. В бюро ремонта, проверив номер, мне сообщили: «Там разговаривают… » Во время нашей встречи в кабинете главного режиссера Национальной оперы Украины телефон тоже не замолкал: кто-то просил билеты на торжественный концерт, кто-то интересовался, когда придет на работу звукорежиссер. В обстановке, приближенной к боевой, Дмитрий Михайлович был абсолютно спокоен и любезно отвечал всем звонившим: «Спитайте мене щось легше».
- На свою родину, в Староселье Черновицкой области, давно наведывались?
- К сожалению, давненько, — склоняя голову, говорит Дмитрий Гнатюк. — Но свое детство вспоминаю часто, даже вижу его. Какое это было чудесное время! Горные склоны, безоблачное небо, поющие жаворонки в вышине. Матуся хлопочет у печи, батько за столом читает Библию, а мы, малыши, сидим тихо и слушаем: утром идти в церковь.
- Кем были ваши родители?
- Простыми сельскими тружениками, но верующими, духовно богатыми людьми. Вся семья жила, соблюдая десять заповедей, которые мы знали с малолетства: не убий, не укради, не прелюбодействуй, почитай мать и отца своего, возлюби ближнего, как себя самого… Я вырос в церкви, думаю, что именно она дала толчок к развитию моего голоса, и самое главное, мы знали, что нарушение божьих заповедей — большой грех. Это понятие сегодня надо реанимировать, больше говорить об этом молодежи, потому что, если человек ничего не боится, он становится социально опасным.
Сегодня на Буковине нет такого количества жаворонков, как было раньше, — птицы массово гибнут. Не стоит у калитки наша матуся, отчего особенно щемит мое сердце. Может, что-то недосмотрел, не уделил ей достаточно внимания. Всегда, когда бы ни приезжал, мама встречала меня возле хаты. Хотя заранее сообщить о своем приезде не мог — у родителей телефона-то не было, но они чувствовали, что я приеду.
- А вообще верите в мистику?
- Как не верить? После демобилизации в 1945 году выхожу на перрон в Черновцах. В галифе и гимнастерке, со скаткой и вещмешком через плечо. Ко мне подходят три цыганки, и одна, самая молодая, говорит: «Позолоти ручку, судьбу угадаю!» Ну какие там у солдата деньги! Честно порывшись в карманах, дал ей два рубля. Девушка внимательно на меня посмотрела и произнесла: «Ты будешь великим артистом. Если не артистом, то все равно знаменитым. Тебя все люди будут знать. Запомни мои слова!» Я только засмеялся: «Тю, ну ти й брешеш, циганко!»
- На каком фронте вы воевали?
- До фронта так и не доехал — 18 лет мне исполнилось в 1943 году. Наше пополнение отправили на польскую границу, где мы попали под такую бомбежку, что всех буквально перемешало с землей. После госпиталя меня откомандировали на танковый завод в Нижний Тагил. Но о том, что там трудятся специалисты эвакуированного из Киева Института электросварки во главе с академиком Евгением Патоном, я не знал. На огромном заводе соблюдались военная дисциплина и секретность. Каждый работал только на том месте, куда выписан пропуск.
Тогда никто не спрашивал, умеешь ты что-то делать или нет. Работали, не выходя с завода, по трое суток. И я наравне со всеми помогал собирать танки, таскал болванки для обтачивания деталей. На обед рабочих кормили баландой из перемерзшей капусты. Я умолял девчат не капать в суп масло. По-моему, оно было техническим.
Но, несмотря на трудности, все верили в победу, и моя душа пела. Свою творческую карьеру я начал с создания на заводе украинского хора. Директор завода генерал-майор Алексеенко был родом из Запорожья, поэтому наши «Реве та стогне Днчпр широкий», «Закувала та й сива зозуля» и другие песни он всегда слушал в первом ряду.
- Возвращаясь с Урала в Черновцы, вы остановились в Киеве, чтобы подать документы в консерваторию.
- Я все не мог налюбоваться днепровскими далями с Владимирской горки. Прямо на лавочке заснул, там же и заночевал. Утром отправился в консерваторию, которая находилась тогда в районе Сенного рынка. На прослушивании мое пение, видимо, произвело впечатление, мне предложили сдавать экзамены. Но на что-то же надо было жить, и я решил устроиться на работу в Черновицкий музыкально-драматический театр имени Ольги Кобылянской. Получал 100 рублей старыми деньгами и пропадал в театре с утра до ночи: пел и хористом, и солистом, даже в кордебалете танцевал.
Только через год, в 1946 году, решил поступать в консерваторию. После успешной сдачи экзаменов стал первокурсником. Пение давалось мне легко, но мой преподаватель Иван Сергеевич Паторжинский, народный артист СССР, говорил: «Для достижения успеха нужно много работать, слушать советы режиссера, находить с ним максимальное взаимопонимание».
- Как будущий артист следили за своей внешностью?
- Конечно. Только обносился до того, что на брюках не осталось места, где бы не было заплатки, да и ботинки просили каши. Выручил меня руководитель хора Григорий Веревка. Григорий Гурьевич дал мне возможность подработать в хоре, и на заработанные деньги я купил себе костюм бутылочного цвета, туфли, белую рубашку и красный галстук. В таком виде чувствовал себя настоящим артистом.
- Свой первый триумф помните?
- Как-то в 1948-м в Оперном театре заболели все Мыколы (исполнители роли в опере «Наталка Полтавка». — Авт. ), и администрация попросила меня выручить спектакль, выступив в роли бурлака. Публика приняла меня, тогда еще третьекурсника, на ура. С тех пор моя жизнь связана с Киевским оперным.
- Какое-то время Оперным театром руководил зять Хрущева Гонтарь. Ваши отношения с директором особой теплотой не отличались. А Никита Сергеевич как к вам относился?
- На правительственных концертах Никита Хрущев часто просил меня исполнить нашу песню «Рчдна мати моя», которая ему очень нравилась. В этой связи мне вспоминается история 40-летней давности.
Осенью 1962 года я гастролировал в Канаде. Тогда мечтал о голливудской белозубой улыбке, которую за границей можно было заполучить тысяч за 20 долларов. А мой земляк, переехавший в Канаду, обещал сделать ее бесплатно. Только для этого мне следовало задержаться на две недели, о чем я написал в заявлении на имя посла СССР в Канаде Яковлева, ставшего через много лет идеологом идеологом перестройки. Но дипломат в срочном порядке вылетел на Кубу — Карибский кризис был в самом разгаре — и не рассмотрел мое прошение.
Когда я вернулся в Киев, в руководящих инстанциях вовсю муссировались слухи о том, что Гнатюк хотел остаться на Западе. В райкоме партии меня ознакомили с соответствующей чекистской цидулкой, что означало конец моей творческой карьеры. И вдруг на следующий день меня пригласили на правительственный концерт в Москву. Я набрался смелости и рассказал Никите Сергеевичу о своих трудностях.
Хрущев поручил председателю КГБ Семичастному выяснить обстоятельства дела. Тот связался с Оттавой и подтвердил, что мое заявление находится в посольстве. У меня камень с души свалился, а Никита Хрущев, улыбаясь вовсю, пригласил меня вместе с другими артистами в комнату приемов. Тут мы достойно отметили мое благополучное возвращение из Канады. За вечер по просьбе Хрущева я трижды исполнил «Рчдна мати моя», а Георг Отс несколько раз — «Я люблю тебя жизнь».
- В одном из интервью вы рассказывали, что Леонид Брежнев любил нашу «Ой, ти, дчвчино, з горчха зерня… »
- Впервые услышав ее в моем исполнении, Леонид Ильич сказал мне: «Какая песня! Задевает до глубины души». И заказывал мне ее постоянно. Когда я пел, видел, как по щеке Брежнева катилась слеза. Кто знает, может, в это время ему вспоминалась какая-то неразделенная любовь…
- В советские годы за украинский репертуар можно было и ярлык националиста получить.
- Недоброжелателям очень хотелось, чтобы так было. Мол, Гнатюк из Западной Украины поет для бандеровцев. Однажды секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов поинтересовался: «Что там у вас происходит? Какие-то национальные недоразумения?» В конце нашей беседы он посоветовал мне любить Советскую Украину, а еще лучше — переехать в Москву: «Будете работать в Большом, получите хорошую квартиру, и никто не посмеет обвинять вас в национализме».
Меня отстоял Владимир Щербицкий: «Мы своих героев не отпускаем!» К моим «националистическим» взглядам он относился спокойно. Первый секретарь ЦК КПУ сам любил Украину. Восхищался и моей родной Буковиной. Находясь там в командировке, обязательно заезжал в Староселье к моему отцу. По такому поводу отец обязательно доставал из «пчвницч» вино, которое он делал из красной смородины и держал для особых случаев. О Владимире Васильевиче он всегда тепло вспоминал: «Що то за файна та сердечна людина!»
- Что мы все о делах да о работе? Вы же человек творческий. Наверное, ваше знакомство с будущей женой было романтическим.
- Очень, чуть лоб не разбил. После приезда в Киев я снимал угол в районе Владимирского собора. Получив общежитие, продолжал поддерживать отношения со своей бывшей хозяйкой Фаиной Павловной. И вот в один из праздничных дней решил ее проведать. Постучался, а дверь мне открыла настоящая украинская мадонна с роскошной каштановой косой до пояса. Только сделал шаг, чтобы войти, как девушка — р-раз! — и захлопнула дверь перед моим носом. Я едва лбом не ударился. Разыскал бывшую хозяйку в комиссии по культуре, где она служила, и рассказал ей об этом эпизоде. «Что это за дикарка у вас живет?» — спросил Фаину Павловну. «Да это Галя, очень хорошая девушка. Просто она испугалась», — ответила женщина.
Три года у нас с Галей были платонические отношения. Я приглашал девушку на спектакли, вместе ходили на вечера в Киевский университет имени Шевченко, где она училась. Как-то на зимних каникулах Галя пригласила меня к своим родителям. Я с радостью согласился. Родители сразу же восприняли нас как жениха и невесту. Наверное, со стороны им было виднее. Никакой свадьбы не справляли, посидели за скромным столом. Через год у нас родился сын.
Сегодня Галина Макаровна — доктор филологических наук, лауреат Госпремии СССР. По ее стопам пошел и наш сын. Андрей — кандидат наук, преподает французский язык в Киевском национальном университете имени Т. Г. Шевченко. Невестка Наталья там же преподает английский. А вот внук Дима свободный художник.