Многолетний заместитель председателя Совета министров УССР отпраздновала 75-летний юбилей
Как-то за обедом в зале для членов Политбюро первый секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий посетовал, что среди заместителей председателя Совета министров УССР нет ни одного русского представителя. В ЦК КПУ русским был секретарь ЦК Соколов, в Верховном Совете — заместитель председателя Бахтин, а вот, мол, Совет министров в этом вопросе подкачал. На что глава правительства Александр Ляшко возразил: «Как это нет? Мой заместитель Мария Орлик русская». «Да какая она русская! Ты что, своих кадров не знаешь?» — удивился Владимир Васильевич. Поскольку Ляшко настаивал на своем, возник спор.
Сразу после обеда к зампреду Совмина Орлик подошел запыхавшийся первый зампред, член Политбюро Юрий Коломеец и с ходу спросил: «Мария Андреевна, кто вы по национальности?» Услышав в ответ «Русская», успокоился: «Слава Богу, Александр Павлович оказался прав».
- Мария Андреевна, это правда, что однажды во время экскурсии в Белом доме в Вашингтоне вы увидели себя на групповом снимке? — обращаюсь я к председателю Союза женщин Украины Марии Орлик.
- Да, для меня самой это оказалось настоящим сюрпризом. В 1972 году президент США Ричард Никсон с супругой побывали в Киеве. В поездке по городу я, тогда заместитель председателя Киевского горисполкома, сопровождала первую леди Америки. Вскоре в составе украинской делегации я отправилась на сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк. В один из выходных наша делегация поехала на экскурсию в Белый дом. Сразу же у входа в здание мы увидели увеличенный на всю стену снимок посещения госпожой Никсон киевского Дворца пионеров, на котором я с удивлением обнаружила себя.
- Как вы пополняли свой представительский гардероб во времена всеобщего дефицита?
- Шила, как и многие другие женщины. Платья и легкие костюмы всегда заказывала в киевском Доме моделей. Когда он распался, разыскала своих мастериц и с тех пор их не упускаю! Недавно они сделали мне несколько нарядных классических вещей. А, кстати, в 1972 году для поездки в США эти же мастерицы, кроме протокольных костюмов, сшили мне потряса-а-ющий национальный костюм для приемов в представительстве Украины в Нью-Йорке. Это были сарафан и пончо из тонкой белой шерсти, по краям украшенное вышивкой черной и красной шерстью с вкраплениями бисера.
- А вечерние платья с открытой спиной у вас были?
- Никогда. Мои вечерние наряды были с небольшим декольте, приталенные, книзу расклешенные, рукав обязательно три четверти. Хотя частенько на приемы в другие представительства мы ходили в обыкновенных костюмах, потому что отправлялись туда сразу после заседаний. А уж если наше представительство давало прием, тогда мы демонстрировали и свою кухню — закатывали рукава и вместе с женами дипломатов становились к плите. И к гостям выходили в своих национальных костюмах.
- Фирменный борщ за полчаса. Пока варится бульон из курятины (курица очень быстро готовится), параллельно на сковородке пассерую морковку, свеклу и лук для заправки. Добавляю в бульон картошечку, капусту, а после того, как они готовы, объединяю с заправкой — на все про все у меня уходит 30-40 минут. Овощи не должны долго кипеть, иначе борщ приобретает совсем другой вкус. Во всяком случае, мой борщ нравится всей родне.
На этом снимке мы с Индирой Ганди в Банголоре, на съезде индийских женщин в 1984 году. (Мария Андреевна показывает мне фотографии из своего альбома. ) Тогда я возглавляла делегацию Комитета советских женщин. В этой стране больше всего меня поразили контрасты. Женщины из окружения Индиры, надо сказать, не из обездоленных слоев населения, были сплошь в золоте — носили массивные украшения и на шее, и на руках, и даже на пальцах ног. Зато, когда мы ехали по стране, повсюду видели толпы нищих. Как только машина останавливалась, нас тут же окружали маленькие попрошайки. Мы всегда брали с собой конфеты или печенье. Иначе невозможно было смотреть в эти голодные детские глаза!
- Ваше детство можно назвать безоблачным?
- Детства и юности у меня практически не было. В 1933 году, когда мне исполнилось три годика, наша семья, спасаясь от голода, переехала из Смоленской области на Кировоградщину. Через некоторое время родители устроились грузчиками в Госсортфонд (Государственный сортировочный фонд), в амбарах которого хранилось элитное зерно. Это был пригород Кировограда. Естественно, нас там никто не ждал, жить было негде. Пришлось в поле вырыть землянку, обшить ее досками, а пол так и остался земляной. В пять лет я уже белила известкой стены, ходила с мамой на буряки. Зимой наше убогое жилище так заметало снегом, что мы, как кроты, рыли проход к выходу. В землянке мы с мамой прожили шесть лет.
Когда же в 1941 году нам дали комнатку в самом Кировограде, казалось, большего счастья нельзя и желать. Утром 22 июня мы перебрались в город и по радио на улице услышали, что началась война. Во время одной из бомбежек наш дом полностью разрушило, и мы остались на улице. К сожалению, у меня нет ни единой фотографии отца. Он погиб на фронте в 1944-м во время Кишиневско-Ясской операции.
Моя мама была абсолютно безграмотной, не знала ни одной буквы. Я пыталась научить ее хотя бы расписываться. Казалось бы, научу, а со временем мама все забывала. Но мне она не уставала повторять: «Учись, чтобы жить легче, чем я».
После десятилетки я поступила на исторический факультет Кировоградского пединститута. А бедность была такая, что считали за счастье, если у нас на столе стояли хлеб, соль и вода. Но иногда и этого не оказывалось в доме. В 1947 году нас с мамой, опухших от голода, еле выходили в больнице. Через некоторое время я уже и на свидания стала бегать. Только вот идти было не в чем, и я сама шила себе тапочки. Выкраивала верх из старого сукна, а подошву — из брезента. Вот это подобие туфель обувала и шла гулять. Чтобы купить ситец на платье, я сдавала кровь — все студенческие годы была донором. Во-первых, после сдачи крови кормили, а во-вторых еще и платили деньги. Я вот сейчас думаю: может, это и способствовало моей выживаемости. Говорят же, что у доноров кровь обновляется быстрее. Правда, когда мама узнала о моих заработках, пошла в донорский пункт и попросила, чтобы мне больше не разрешали сдавать кровь.
- Когда закончился этот трудный период?
- В 1953 году, когда меня, в совершенстве знающую украинский язык, направили в поселок Золотники Тернопольской области. Там я преподавала историю, была завучем, стала зарабатывать.
- Студенческие свидания замужеством не закончились?
- У меня еще в школе был парень-спортсмен, с которым мы собирались пожениться. Потом я осталась в Кировограде учиться в институте, а он уехал в Киев поступать в инфиз. После окончания вузов мы договорились, что за годик моей работы на Тернопольщине проверим наши чувства. И проверили: за это время он женился.
Но одновременно со мной в Золотниковскую школу направили выпускника Киевского университета, преподавателя украинского языка и литературы Петра Орлика. Он тоже из-за распределения расстался со своей девушкой. У нас оказалось много общего. Два года мы дружили, ходили в кино, на дни рождения, а потом расписались, у нас родился сын. Через 52 дня (тогда был такой декретный отпуск!) я снова вышла на работу. Кстати, у меня беспрерывный стаж с 1949 года.
- Без выговоров и взысканий?
- Обошлось без этого, правда, один серьезный выговор мне все-таки грозил. Когда произошла Чернобыльская катастрофа, Александр Павлович Ляшко возглавил правительственную комиссию. На ее заседании 3 мая прозвучала информация об ухудшении радиационной обстановки. У меня тогда сразу возникла мысль: ведь это угрожает здоровью наших детей. Вместе с заместителем председателя Укрсовпрофа Светланой Евтушенко мы подготовили и разослали по секретной почте шифрограмму в облисполкомы и облсовпрофы с просьбой принять меры к возможному вывозу с 15 мая детей из Киева и Киевской области.
Вдруг 7 мая по сотке мне позвонил первый секретарь ЦК КПУ Владимир Васильевич Щербицкий и стал отчитывать. Оказывается, какой-то председатель облисполкома показал нашу шифрограмму первому секретарю обкома, а тот недолго думая позвонил прямо Горбачеву. Михаил Сергеевич тут же отчитал Киев: «Что это у вас какой-то Орлик и Евтушенко сеют панику?» Владимир Васильевич оказался не в курсе. «Почему не согласовали решение с ЦК? — очень жестко спросил он меня. — Чтобы к концу дня на моем столе была докладная записка по этому поводу!» По ледяному тону поняла, что я уже не зампред.
Между тем вскоре стало ясно, что вывозить детей из Киева надо. И Москва это подтвердила. Во время возложения цветов к памятнику Славы 9 мая Владимир Васильевич подошел ко мне, обнял за плечи и сказал: «Извините, Мария Андреевна, я тогда был не прав!» А наша шифрограмма сыграла весьма положительную роль — с 15 мая детей из Киева начали организованно вывозить.
- Вы решили уйти в отставку после ухода Александра Павловича Ляшко, в 1987 году?
- Нет, это произошло чуть позже, в 1990-м. Я стала первым в истории Украины с 1917 года членом правительства, добровольно ушедшим в отставку. К тому времени правительство возглавил Виталий Масол. Возможно, меня бы рекомендовали на вице-премьера, но новый парламент вряд ли утвердил бы. Во-первых, потому что я русская. В то время вовсю заявили о себе «нацчонально свчдомч лчдери». Во-вторых, я проработала на этой должности довольно долго — 12 лет. Но главное, из-за чего я пошла на такой шаг, это инсульт, случившийся у моего мужа. Мы с ним прожили душа в душу 37 лет. Теперь супруга уже нет. А тогда я заставила его уйти на пенсию с должности профессора и проректора Киевского пединститута имени Горького. Выходила мужа, и через год от болезни не осталось и следа. Лишь левой рукой он не мог застегнуть верхнюю пуговичку в рубашке, а все остальное делал сам. Вернулся на кафедру украинской филологии, преподавал, был проректором.
Когда Виталий Масол прочитал мое заявление об уходе, удивился: «Да ты что, с ума сошла? Первый раз вижу, чтобы человек по собственному желанию уходил с такой должности!» Я лишь ответила: «Да! И не отговаривайте меня». Аналогичный разговор состоялся и с первым секретарем ЦК Владимиром Михайловичем Ивашко. С тех пор занимаюсь только Союзом женщин Украины.