В Киеве состоится премьера спектакля скандально известного мэтра «Гольдони. Венеция», за который он получил награду ЮНЕСКО
Впервые гастроли Харьковского государственного академического драматического театра имени Тараса Шевченко «Березиль» в столице Украины проходят с переаншлагами. Билетов на четыре спектакля нельзя было купить уже месяц назад. Спасибо режиссеру и художественному руководителю труппы Андрею Жолдаку, которого не очень любят на родине, однако восхищаются на Западе. Даже знаменитая Галина Волчек как-то проговорилась, что вновь выйдет на сцену как актриса только в спектакле Жолдака. Кстати, таки выйдет. Правда, не скоро. Пока же страсти по Жолдаку кипят в Берлине, где он заставил немецких продюсеров его новой постановки «Медея» доставить на репетиции живую корову, коз, гусей и… трех поросят.
- Наконец-то и в Киеве увидят твой нашумевший спектакль «Гольдони. Венеция». В кратком словаре пьесы я насчитала всего 98 слов.
- А больше и ни к чему. Мои актеры будут использовать лишь язык цифр. Например: «2, 5, 45», что означает: «Мужчина, любовь, пенис». К чему слова?
- Действительно. Интересно, как работается с тобой немецким продюсерам и актерам?
- Они просто в шоке! Пока идет подготовительный период, а репетиции начнутся в середине июня. Мне предоставлена одна из самых главных площадок Берлина — театр Фольксбюне. Немецкие драматурги помогают писать тексты для «Медеи», основываясь на трагедии Эврипида. Большая часть будет состоять из моего киносценария «Корова», который так и не дали снять в Украине. Начинаться спектакль будет в киевской «панельке» на 16-м этаже, где живут три сестры. Одну из них сыграет актриса Виктория Спесивцева — моя жена. Там же будет «убита» настоящая корова. Потом сюжет перейдет плавно в «Медею», где за четыре часа изменятся 300(!) картинок. Это как кадры в кинопленке. Для сравнения, в «Месяце в деревне» их было 140. Сейчас я работаю в кабинете, обклеенном бумагой, на которой я рисую сцены. Два переводчика расшифровывают мои картинки помощникам. Они все тщательно записывают, снимают на пленку. В общем, работают с известной немецкой педантичностью. И пока меня терпят.
- Кто финансирует твой проект в Берлине?
- Государство. Это спектакль с ГРОМАДНЫМ бюджетом — около 400 тысяч евро! Кроме немецких актеров, я хочу занять в постановке 30 артистов из Харьковского театра, оперных певцов. Для участия в массовке приглашены 20 эмигрантов из Вьетнама. Также на сцене будет много зверей — корова, козы, гуси и три свинки. Премьера спектакля назначена на конец октября. К этому времени я должен закончить работу над постановкой «Ромео и Джульетта». Спектакль сделан всего лишь наполовину. У меня просто не хватило финансирования. Немцы обещали помочь, но при условии, что премьера состоится у них, в Берлине. В общем, они поставили перед собой задачу — по-настоящему открыть мое имя в Европе.
- Говорят, Галина Волчек была недовольна твоей активной работой на Западе. Она, дескать, устала ждать от тебя предложения.
- Так оно уже давно сделано. Просто я действительно никак не мог найти время для репетиций. Мне предложили постановку на сцене «Современника». Причем в главной роли будет сама Галина Борисовна. Пятого февраля в Москве начнутся репетиции, а 15 марта состоится премьера. Недавно я подписал контракт, и теперь, если в назначенное время не появлюсь в театре, буду выплачивать огромную неустойку. Так что выбора у меня нет…
- Сколько лет назад ты ставил спектакль в Театре имени Ивана Франко?
- Шесть. Это был спектакль «Три сестры» по Чехову. Спасибо покойному Сергею Данченко, что он дал мне такую возможность. Правда, нынешний руководитель театра Богдан Ступка исключил мою постановку из репертуара. Сказал, что она не отвечает художественным требованиям театра.
- Ему, наверное, виднее…
- Я прекрасно отношусь к Богдану Ступке. Он гениальный актер. Но как художественный руководитель… ничто! Увы, это так. И Театр имени Ивана Франко — это настоящий крепостной театр, где все подчинено мнению лишь одного человека. Должность художественного руководителя, как генерального секретаря: занимаешь ее, пока не умрешь. Но это же неправильно! Я уважаю многих директоров известных украинских театров, но сегодня они все должны уйти в отставку. И я первый готов сделать это. А затем нужно объявить конкурсный отбор на должность директора и худруков. Если этого не случится за год-два, то к украинскому театру так и будут относиться, как к местечковому.
- Может, ты все-таки сгущаешь краски?
- Украинский театр мертв! Его просто не существует уже лет двадцать. Мы остановились в своем развитии на 60-70-х годах, и дальше — ни шагу. «Убито» целое поколение режиссеров, актеров, которым сейчас около сорока лет: они так и не смогли реализоваться. Им просто не давали этого сделать!
- Но ты ведь сумел?
- И тем не менее мне с трудом давались все постановки в родной стране. Знаешь, есть теория: всему свое время — яблоко падает, когда оно созрело. Я сейчас в самом расцвете. В той форме, когда яблочко, созрев, уже хрустит. Сегодня я самый сильный режиссер.
- Скромно…
- По крайней мере, в Украине. Если бы наше государство или крупные бизнесмены выделили деньги на строительство «под меня» большого модернового театра, то я готов свои планы строить в Киеве.
- А иначе?
- Буду медленно «уходить» в Европу, если окажется, что здесь таки нет места моим идеям. Я не хочу ждать еще десять лет, пока чиновники созреют и скажут: Жолдак, бери театр. Но тогда я уже перезрею. Тем более что европейские волкодавы-продюсеры просто гоняются за мной.
- Может, дешевле все же возглавить какой-нибудь из имеющихся театров?
- Театр русской драмы имени Леси Украинки я бы и сам не взял. Честно. Он мне неинтересен. А вот театр имени Франко — другое дело. Но ведь меня боятся назначить руководителем. Почему? Не знаю…
- А руководства харьковским театром, значит, тебе мало. Что ты так цепляешься за столицу?
- Бог его знает. Хочу, и все. Лучшие режиссеры мира самые крупные постановки делают на родине. Но если я не получу национальный театр, то выбора у меня не будет.
- Сколько у нас есть времени на раздумья?
- Полтора-два года…