Строительство объекта «Укрытие» над разрушенным реактором, отнявшее здоровье у тысяч человек, завершилось ровно 19 лет назад. О своем участии в нем рассказывает бывший военный летчик полковник в отставке Ашурмамат Атаджанов
С выжившим после авиакатастрофы у стен чернобыльского саркофага и перенесшим острую лучевую болезнь 68-летним Ашурмаматом Атаджановым мы встретились у него дома, в поселке Бортничи в пригороде Киева. Жена полковника Ольга Георгиевна готовила обед, 11-летний сын Яша только вернулся из школы. «После полугода полетов над разрушенным реактором Чернобыльской АЭС я, признаться, уже не надеялся, что женюсь, — улыбается бывший летчик. — Для этого ведь нужно иметь мужскую силу, а откуда ей взяться после огромных доз облучения? Но мне сумели помочь врачи, в том числе американские и японские. В Японии медики, лечившие людей, которые пережили атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, провели особый курс реабилитации, а по его окончании заверили: «Теперь вновь будешь мужиком!»
Вертолет, экипажем которого командовал Ашурмамат Атаджанов, разбился за 13 суток до окончания строительства саркофага, накрывшего руины реактора.
- В тот день мы с высоты около 100 метров распыляли клейкий раствор, он связывал на земле зараженную радиацией пыль, не давал ей подниматься и попадать в легкие строителей, — рассказывает полковник в отставке Атаджанов. — Мы опорожнили над возводившимся «Укрытием» уже несколько цистерн раствора. Нам сказали: «Еще один вылет — и на сегодня все». Настроение, помнится, было отличное, все пребывали чуть ли не в состоянии эйфории. Я еще сказал напарнику: «Как бы веселье не обернулось бедой. Будь внимательней, а то я как пьяный». А он мне: «Я тоже, хоть и не пил. Это, командир, из-за радиации». Она и в самом деле может действовать таким образом. Мы пообещали друг другу не расслабляться. Но случилось то, что случилось. Не заметили, как оказались слишком близко к подъемному крану. Вертолет зацепился за него винтом и упал возле стен саркофага. Все произошло за считанные секунды: падение, удар, потеря сознания. Очнулся уже в больничной палате. Медсестра спросила: «Знаете, где находитесь?» Я стал гадать, называя населенные пункты, расположенные неподалеку от Чернобыльской АЭС. «Вы в Москве, а без сознания провели четверо суток, — сказала сестричка. — Какого цвета у вас волосы?» «Черные, я же узбек», — ответил. Девушка молча подала мне зеркало. Смотрел и глазам своим не верил: я полностью поседел! Вскоре узнал, что выжил и мой напарник, капитан Валерий, простите, фамилии его не помню. После Чернобыля память сильно ухудшилась. А эта авиакатастрофа была для меня уже не первой — мой вертолет упал с большой высоты, когда я воевал в Афганистане.
Падение вертолета Атаджанова стало вторым авиационным происшествием, случившимся на строительстве саркофага. За полтора месяца до этого при подобных обстоятельствах — зацепившись за подъемный кран — упал Ми-8. Все четверо членов экипажа, которым командовал 30-летний капитан Воробьев, сгорели вместе с вертолетом. Владимир Воробьев, будто предчувствуя близкую кончину, накануне отослал домой почти все свои вещи, в том числе купленное для супруги золотое колечко…
- А у меня перед аварией не было ни предчувствий, ни вещих снов, — говорит Ашурмамат Атаджанов. — В Чернобыле так уставал, что буквально проваливался в сон — какие тут сновидения. Я открыто молился Богу, хотя командование этого не приветствовало. Каждое утро, умывшись, обращался к Аллаху, просил его, чтобы сохранил мне и моим товарищам жизнь и здоровье. Кстати, и Христу, и Деве Марии, и Николаю-угоднику тоже молился. В кабине вертолета были Коран и несколько христианских иконок, мы их повесили еще в Афгане. Рассудил так: идеология идеологией, но на войне и коммунисту не помешает к Богу обратиться. Как знать, возможно, это и спасло мне жизнь. Ну как еще объяснить то, что в Афганистане наш вертолет разбился чуть ли не в лепешку (его подбили душманы), а экипаж остался жив? Нас сразу же подобрали ребята, летевшие на другой машине, и доставили в госпиталь.
- Кстати, о самогоне. Правдиво ли мнение, что алкоголь выводит из организма радиацию?
- Я этого не заметил. Поначалу и нам, и строителям выдавали по бутылке водки на двоих. Для чего? Не знаю. То ли действительно надеялись таким образом уберечь от радиации, то ли просто для того, чтобы у людей нервы не сдавали. Только до добра водка не довела. Некоторые напивались и засыпали прямо на рабочем месте — у разрушенных стен реактора. По вине пьяных водителей случалось много аварий, поэтому «алкоголетерапию» вскоре отменили. Кстати, большие дозы радиации и стресс, бывало, действовали на организм так, что люди не пьянели. С нами такое несколько раз происходило: после полетов накрывали стол, выпивали примерно по бутылке водки, но оставались абсолютно трезвыми.
Впрочем, каждый переносит радиацию по-своему. Взять, к примеру, двух верхолазов, вешавших красное знамя на трубу (она находится рядом с саркофагом. — Авт. ). Им, помнится, дали слишком большое полотнище, его пришлось укорачивать. Так вот, нам рассказывали, что один из верхолазов умер через несколько дней после того, как водрузили знамя. Скончался в поезде, не доехав домой.
- На военном аэродроме в Узине (возле города Белая Церковь Киевской области) наши вертолеты «разоружили», оснастили днище и бока машин свинцовыми плитами, приделали форсунки для распыления раствора, а в фюзеляже установили громадные цистерны, — продолжает бывший летчик. — Вертолет-то у меня Ми-24, большой, в него запросто танк помещается.
Скажу честно, в первые дни полетов над чернобыльским реактором мы испытывали страх, тем более что самочувствие начало очень быстро ухудшаться. Уже после двух кругов одолевала слабость. Дальше — больше: появлялись быстрая утомляемость, боль в ногах, носовые кровотечения, потеря вкусовых ощущений. Горькое от сладкого порой отличить не мог. Но человек ко всему привыкает, страх постепенно прошел, я даже иногда чувствовал себя бодрым.
- Считалось, что вертолет герметичен и зараженный воздух не должен в него попадать, но это лишь в теории, — добавляет чернобылец. — У нас висел дозиметр, который показывал, что уровень радиации в кабине равен нескольким десяткам рентген. Нам приказали надевать противогазы. Однако долго в нем не поработаешь — не хватает воздуха и жутко потеешь. Так что противогазы вскоре выбросили из-за бесполезности. За день приходилось совершать до девяти полетов, уставали смертельно. Хорошо хоть, что работали по графику: два дня полетов, затем два дня, а то и неделя отдыха в Тетереве или Зеленом Мысу — относительно чистых местах.
В Чернобыль приезжал врач из Азии — не то японец, не то китаец — и дал Атаджанову мумие. Посоветовал отламывать кусочки размером с зернышко и рассасывать их. Это способствовало выведению радионуклидов. Уменьшало радиационную нагрузку и то, что одежду — белые штаны и куртки — летчикам меняли порой по три раза в день. Но как пилот ни защищался, все равно у него возникла острая лучевая болезнь.
- Начались скитания по больницам, — говорит Ашурмамат Атаджанов. — Не знаю, как бы удалось восстановить здоровье, если бы не американский миллионер, пригласивший меня и еще нескольких чернобыльских ликвидаторов на лечение в США. Там мне заменили кровь, уничтожили пораженные клетки костного мозга и ввели донорские. А затем я попал в Японию. Тамошние медики лечили уколами и какими-то ужасно горькими травяными настойками, но после этого я почувствовал, что утраченная мужская сила возвращается. Моя первая жена давно умерла, дети были уже взрослыми. Вот и решил снова жениться. С будущей супругой Олей познакомился в Киеве, в Институте радиационной медицины, где она работала медсестрой, а я лечился.
- Поначалу на Ашурмамата я внимания не обращала, — вступает в разговор Ольга Георгиевна. — В первый раз заинтересовалась пациентом, когда коллеги рассказали, что он умеет гадать по руке. Дай, думаю, спрошу, что меня ожидает. Я ведь тогда была 12 лет в разводе, хотела узнать, выйду ли во второй раз замуж. Он посмотрел на мою ладонь и сказал: «Выйдете замуж через год». Но я тогда даже не предполагала, что женихом станет сам Ашурмамат! Предсказание сбылось: ровно через год, в 1993-м, он сделал мне предложение. С тех пор мы вместе, нашему сыну Яше уже 11 лет.
Сейчас муж болеет, бывает, раздражается по пустякам (неуживчивостью и вспыльчивостью отличаются многие люди, перенесшие острую лучевую болезнь. — Авт. ). Случается, ночью встанет и, не соображая, что делает, куда-то идет. Так что иногда бывает трудно, но я привыкла и знаю, как вести себя в подобных ситуациях.
После Чернобыля Атаджанов уволился из армии, устроился водителем и крутил баранку до прошлого года. Оставлять работу не хотелось, но стало слабеть зрение. 2800 гривен, необходимые для операции на одном глазу (ее сделали неделю назад), семья собирала целый год. Теперь предстоит найти еще столько же, чтобы спасти второй глаз…
- Я получаю 484 гривни пенсии плюс около 200 гривен «чернобыльской» доплаты на продукты, — говорит Атаджанов. — И это при том, что лекарства приходится покупать за полную стоимость! Впрочем, официально они для ликвидаторов бесплатные, но лишь те, которые выпишет врач. А это, как правило, дешевые препараты, толку от них мало. Хочешь хорошее дорогое лекарство — плати. Но у меня хоть есть официальный статус чернобыльца и инвалида войны. А ведь бывает, что утративший здоровье ликвидатор теряет какую-то бумажку и вообще остается без помощи государства. О том, как о нас заботится страна, можно судить по одному факту: за годы, прошедшие после аварии на ЧАЭС, скончалось около 200 вертолетчиков-чернобыльцев.