Известный актер отметил свое 75-летие
Народный артист России, обладатель премий «Золотой Остап» и «Золотой Софит», любимец публики снялся более чем в ста фильмах, хотя в кинематограф пришел поздно — в 40 лет. Это картины «Чародеи», «Не может быть!», «Любимая женщина механика Гаврилова», «Человек с бульвара Капуцинов», «Предчувствие любви», «Не болит голова у дятла», «Агония», «Вольный ветер», «Русь изначальная»…
- Михаил Семенович! Раскройте секрет: почему вы не захотели сняться у Гайдая в фильме «На Дерибасовской хорошая погода… ». Какие принципы заставили отказаться?
- Какие там, к черту, принципы! Я отказываюсь от ролей в сериалах. Не могу видеть бандитов, кровь, стрельбу. Деньги я очень уважаю, но себя — больше. Отказался сниматься у Гайдая, потому что эта и моя предыдущая роль мне показались похожими. Мне предложили роль старого еврея Каца, которого в итоге сыграл Джигарханян. Съемочная группа была в Америке целых три недели, а съемочных дня получилось всего два или три. Если бы знал, то с удовольствием пошел бы на компромисс. А я-то и понятия не имел, где снимают. У меня всегда все наоборот: где нужно — я отказываюсь, где не нужно — соглашаюсь.
- Правда ли, что Украина занимает в вашей биографии определенное место?
- Правда. Я полжизни прожил в Украине. Особенно близки мне Киев и Одесса. После революции дедушка с бабушкой переехали в этот город, где жили долгие годы. Там же встретились и поженились мои папа и мама, потом переехали в Киев, где уже родился я. Жили мы неподалеку от Бессарабки. Прекрасно помню наш район. И места, где мы обитали после войны, — Малую Житомирскую и Богдана Хмельницкого, в двух шагах от Владимирской горки. Жизнь киевской детворы проходила в основном на улице.
До войны мы жили в Киеве, в коммуналке, на 14 метрах четыре человека. В мае 1941 года я заболел туберкулезом. Мама всеми правдами и неправдами добилась заветной путевки в Алупку, в один из первых туберкулезных санаториев. Дядя отвез меня на лечение, а через несколько недель началась война. Прошло какое-то время, и когда немцы стали подходить к Крыму, санаторий эвакуировали на Северный Кавказ, в Теберду. Из Киева в эти дни уезжали все наши родственники. Моей маме они сказали: «Хана, ты оставайся! Немцы никого не тронут!» Доверчивая мама так бы и осталась, погибла бы в Бабьем Яру вместе с моим братом. Но она очень беспокоилась обо мне, все время писала руководству санатория, чтобы Мишу «выслали» домой. За 5 дней до того, как немцы вошли в Киев, она выехала в Ташкент с надеждой встретиться со мной по дороге. Главврач, уступив ее настойчивым просьбам, посадил меня в поезд. Месяц я добирался в теплушках до Ташкента совсем один, «как взрослый»… Так моя болезнь спасла и маму, и меня самого от смерти. Вскоре после того как я уехал, санаторий был захвачен немцами. Главврача и его жену расстреляли, а всех детей замучили. О зверствах в Теберде потом говорили на Нюрнбергском процессе.
В Одессе же я очень много снимался на киностудии. Приблизительно картин 25 из 100, в которых я сыграл, были сделаны там. В частности, известных «Чародеев» снимали в Одессе, прямо в большом павильоне студии. Меня при этом поднимали вверх, поддерживая ремнями. Недавно снялся в новой экранизации «Золотого теленка», где мне предложили роль Фунта. Какой же «теленок», какие «рога и копыта» без Одессы?!
- Вы из актерской семьи?
- Нет. Мой отец родился в городе со смешным названием — Крыжополе. Его семья была достаточно обеспеченной, владела галантерейным магазином. Папа был весельчаком, разыгрывал всех. У него был абсолютный слух, хотя он не знал ни одной ноты. Брал любой инструмент — гармошку, скрипку, садился за фортепиано — и все танцевали. Потом, помню, танцевал отец — все хохотали!
Я же с трехлетнего возраста постоянно «выступал» — собирал вокруг себя аудиторию, смешил всех. У отца научился и на пианино играть. В детстве отлично играл в шашки, шахматы, обо мне даже в газете писали. Меня, как юное дарование, водили «на смотрины» к секретарю ЦК Компартии Украины Павлу Постышеву.
Из восьмого класса школы меня выгнали из-за конфликта с учителем украинского языка. Хотя мне ставили твердую тройку, до сих пор говорю по-украински практически без ошибок. Ничего особенного я не делал. Так как мечтал стать артистом, все время тренировался: постоянно нужна была аудитория, публика, а здесь — целый класс! Я острил, шутил, задавал вопросы. Мне надо было привлекать к себе внимание, и в классе стоял непрерывный хохот.
- Война вынудила расстаться с мечтой об актерстве?
- Не сказал бы так. Сильное воздействие на меня оказал немой кинематограф. Считаю, что вообще взглядом, паузой, пластикой можно выразить больше, чем словами. Вот почему моим кумиром был и остается Чарли Чаплин. Эти глаза… В них можно прочесть все.
… В 1948 году я учился в Киевском музыкальном училище по классу гобоя. После его окончания ушел в армию. Отслужив, в 1955-м твердо решил, что буду поступать в театральный, и уехал в Москву.
Перед вступительными экзаменами были консультации, в аудиторию запускали по пять человек, и каждый что-нибудь читал. Я декламировал Чехова, Крылова, Михалкова. Все в один голос заявили: «Ну, это талант. Его точно возьмут». А старушка из приемной комиссии сказала: «Нет, вам даже документы подавать не стоит. У вас верхние зубы широко расставлены, воздух будет свистеть, как у лошади, которая разговаривает… »
Я считал себя совсем взрослым — 22 года все-таки! В придачу был непосредственным, упрямым и даже наглым. Увидев афишу «Гастроли театра Райкина», решил искать встречи с ним самим. Узнав, что маэстро остановился в гостинице «Москва», отправился прямо туда. По телефону позвонил ему в номер — нету. Звонил так дней шесть подряд. Каждый раз трубку поднимала его жена: «Звоните завтра». Я уже в гостиницу приходил, как на работу. Как-то вижу: идет Райкин, черноволосый, седая прядь спереди. Картинка! Преградил ему дорогу: «Хочу у вас работать!» Он сказал что-то типа «будь вы хоть трижды талантливы, не могу вас взять, штат — всего 12 человек!» Я упросил Райкина, чтобы он послушал меня. Маэстро назначил встречу в театре Маяковского.
В театре я никогда не был. Как раз закончилась репетиция, артисты сели отдохнуть. Тут Райкин мне и говорит: «Давайте на сцену, начинайте читать!» Стал я, ручки на животе сложил — видел, что конферансье их так складывают. И как начал читать! Так старался, так кривлялся, так хотел его рассмешить! Потом Райкин подошел ко мне: «Вы мне понравились, беру вас в театр учеником!» Так я и стал актером во вспомогательном составе у Райкина.
- Практическая школа, пожалуй, лучше любого ГИТИСа.
- Бесспорно, но… Меня очень скоро оттуда с треском выгнали. Дело в том, что я позволил себе указывать, как надо играть.
Потом я отправился на актерскую биржу в Москве. Один директор театра стал меня расспрашивать, где я учился, где играл. К тому времени я мог похвастаться только ролями в драмкружке музыкального училища. Но, видно, я ему понравился, и он пригласил меня к себе, назначил хороший по тем временам оклад — 600 рублей. Это было в 1956 году.
Так я попал в город Камышин Волгоградской области. Отработал почти сезон и удрал оттуда. Работал в других театрах в провинциальных городах. Ездил в летние гастроли по колхозам, по целине. Они продолжались два-три месяца, условия проживания были ужасными. Оказался в Пензе и… устроился в Киевский театр оперетты, который тогда там гастролировал. Казалось бы, оперетта, легкий жанр! Выгнали, как только возник национальный вопрос. Мне сказали: «Миша, вы патологичны на сцене». Я просил: «Бога ради, не выгоняйте, я — киевлянин, хочу жить и работать дома».
Оказалось, все очень просто: выяснилось, что Светин — вовсе не Светин, а… Моя фамилия была уже заявлена в «Севастопольском вальсе». Но… потребовали снять меня с роли и вообще устранить из театральной труппы, чтобы потом не говорили, что в театре, мол, устроили филиал синагоги. (Смеется. ) Словом, вопрос со мной был решен.
- То есть Светин — не Светин, а вы…
- Нет, я — это я! В том, что у меня теперь такая фамилия, виновата дочь — Светлана. После ее рождения в 1965 году я и стал Светиным. Но еще 20 лет в паспорте стояла моя прежняя фамилия — Гольцман. Я долго сопротивлялся, не желая делать сценический псевдоним своим настоящим именем. Но потом гонорары стали переводить на Светина, и в гостиницах задавали дурацкие вопросы: «А почему у вас данные в документах не совпадают?»
Мы с дочкой очень любим друг друга — ежедневно созваниваемся. Никто меня не понимает так, как Светка. И чувство юмора у нее прекрасное.
- Какая ваша любимая роль?
- О, их очень много. Люблю «Безымянную звезду», «Сильву», «Не может быть», «Ни пуха ни пера»… В основном это те роли, где был материал. Зощенко — материал, «Сильва» — классика… Как и «Дон Сезар де Базан», который я переиграл «по кругу».
- ?!
- Несколько раз, с разными актерскими составами.
- Вы с самого начала четко определились с амплуа, играли по преимуществу комические роли?
- Комические, иногда характерные. Когда я попал в Ленинград, главный режиссер цирка Сонин пригласил меня к себе. Но тогда я не мог представить, что пойду не в театр, а на арену. Сейчас же могу сказать, не хвастаясь, что клоун из меня получился бы отличный. Но в молодости, когда мне в Пензе одна девушка сказала: «Ой, вы знаете, если бы вы немного подучились, были бы замечательным клоуном!», эта фраза меня страшно оскорбила. Как же так, подумал я, я же актер драматического театра! А потом ко мне пришло понимание и восхищение этой профессией. Теперь очень жалею, что не стал клоуном. В цирке я точно был бы на своем месте.
- Чем заполнена ваша жизнь помимо театра и кино? Есть ли хобби, чем любите заниматься дома?
- Надев смокинг, читаю Зощенко и Жванецкого на своих творческих вечерах, которые зачастую длятся больше двух часов. Обожаю смотреть новости по телевизору. Могу, сочиняя и фантазируя, долго играть на пианино и при этом напевать. Главное хобби — две мои внучки: Сашенька, ей скоро три годика, и Анечка, которой уже пятнадцать. Машину никогда не водил — боюсь. И жене не разрешаю.
- Вы счастливы?
- Счастлив тем, что меня любят. Если кому-то из моих знакомых нужно идти к какому-то начальнику, меня обязательно берут с собой. Я всегда выручаю: прихожу, улыбаюсь, и все сразу как-то благосклонно настраиваются.
Когда хожу по магазинам, меня везде хорошо встречают и обслуживают, иногда подарки, скидки предлагают. Люблю забегать в маленькие кафешки выпить кофе. Сейчас больше ем не то, что нравится, а то, что мне предписано диетой, после операции на сердце: овощи, рыба, нежирная говядина. Люблю черный хлеб (с детства сохранилось желание вдоволь наесться хлеба) — могу враз съесть полбуханки. Не могу отказаться от сала, шашлыка, кофе, иногда рюмочку пропускаю, хотя это мне категорически противопоказано.
- Можно анекдот от Светина напоследок?
- Можно даже быль! Ездил я как-то в Англию и пристрастился там к джин-тонику. Потом, уже в России, меня пригласили участвовать в предновогоднем концерте. Смотрю: артистов спиртным угощают, ну и попросил джин-тоник. По-моему, дали без тоника, один джин, никакого кайфа. Еще заказал. После третьего бокала объявляют мой выход на сцену. Вышел и понял, что пьян. Вместо того чтобы Зощенко читать, начал анекдот про гинеколога рассказывать. Администратор меня плечиком за кулисы оттер, а публике объявил, что у меня день рождения. Хоть выступить не дали, зато хохоту было! И деньги заплатили…