Почти полвека выступают вместе известные артисты
Кроме Деда Мороза и Снегурочки, есть, пожалуй, еще только одна пара, которая в новогодние дни предстает перед нами с такой же регулярностью. Правда, бородатый старик с русокосой внучкой царят на телеэкранах от силы месяц, а эти двое всесезонны, всепогодны и вневременны.
- Даже страшно представить, до какой же степени вы должны были надоесть друг другу за эти годы…
Державин: — Знакомы мы очень давно, спорить глупо. Помню Александра Анатольевича, тогда еще мальчика Шуру, приезжающим в наш двор на потрясающем велосипеде. Он появлялся на улице Вахтангова, ныне Николопесковском переулке, и все пацаны ему дико завидовали.
- Покататься давал?
Державин: — Конечно! Он был добрым мальчиком.
Ширвиндт: — Все ты врешь! Ничего я не давал.
Державин: — Видите? Шура не только добрый, но честный и принципиальный… Нет, он не разрешал даже пылинки с велика сдувать. Брючины наматывались на цепь, она слетала, и Шура орал благим матом.
Ширвиндт: — Страшно боялся, что велосипед сломают, а я этого не переживу и умру от разрыва сердца. Трехскоростной «ЗиЧ», собранный на заводе имени Чкалова, долго оставался главным моим сокровищем.
Державин: — Пока ты не разжился «Победой» и опять не прикатил к нам во двор. Единственная машина на всю округу! Дикая роскошь! Сколько лет прошло, но до сих пор ее номер помню — ЭВ 44-51……
Ширвиндт: — Я уже был артистом Театра имени Ленинского комсомола, начал сниматься в кино… В 1957 году сыграл в картине «Она вас любит» и купил у актера Станицына подержанное авто. В складчину с родителями. Полсуммы — мой гонорар, вторая часть — привет от папы с мамой.
- И «Победой» никому насладиться не позволяли?
Ширвиндт: — Ты уж совсем урода из меня не делай… В салон влезали девять человек, мы даже на рыбалку ездили. Представляешь? Девять!
- Вы тогда, наверное, были поуже и потоньше?
Ширвиндт: — А машины выглядели покрепче и поосновательнее. Что, впрочем, не мешало им ломаться. Однажды в самый неподходящий момент отвалилась спинка водительского сиденья. Управлять автомобилем, не имея упора и держась только за руль, невозможно. За мной в салоне сидел актер Театра Ермоловой Любецкий, он коленями придерживал спинку, а я пытался рулить. До сих пор не понимаю, как мы не угодили в аварию…
Еще помню случай. Как-то зимой опаздывали на концерт к труженикам села, и вдруг машина заглохла — в ней замерзла вода. Тогда ведь антифриза не было, точнее, мы о нем не слышали. И вот представь картину: ночь, голое поле, ветер, 25 градусов мороза, занесенная дорога и пять мужиков, рискующих околеть в этой глухомани… Спасались при помощи подручных средств: вся наша банда будущих народных артистов по очереди помочилась в радиатор, машина отогрелась и поехала за милую душу…
Державин: — Были мы тогда не только поуже и потоньше, но и, что существеннее, помоложе, а моча посвежее, струя посильнее.
- И вы в процессе участвовали, Михал Михалыч?
Державин: — А куда же без меня?
Ширвиндт: — Но Миша долго не решался сесть за руль, предпочитая использовать супругу в качестве водителя. Он покровительственно обнимал ее за плечи, делая вид, будто учит… Я с трудом заставил его купить первые «Жигули».
- Что-то у нас не новогодняя, а автомобильная история получается.
Ширвиндт: — А ты рули лучше, направляй в нужное русло. Нас ведь по-стариковски иногда заносит.
- Однако вам, Александр Анатольевич, и в семьдесят не дашь больше!
Ширвиндт: — Это комплимент? Уважил…
Державин: — Как ни крути, но по нашим биографиям можно изучать историю страны. Скажем, для всех нормальных людей Семен Буденный — герой гражданской войны, а для меня еще и бывший тесть. Сколько раз мы с Шурой организовывали новогодние утренники на даче у Семена Михайловича! Дети заранее знали, кто будет играть Деда Мороза, и следили за нами, карауля момент переодевания. Однажды Шура решил устроить сюрприз, загримировав Нину Семеновну, мою жену. Наклеил ей красный нос, налепил бороду, вывел через черный ход на крыльцо, где уже стояла запряженная тройка. И вот кульминация: Семен Михайлович заиграл на баяне и торжественно объявил: «Встречайте Деда Мороза!» Прожектор осветил въезжающие в ворота дачи сани и… вдруг повисла тишина. Дети в недоумении смотрели на нас с Шурой: если эти дяди здесь, кто же в санях? Словом, фокус удался…
Ширвиндт: — Но самое интересное по обыкновению не то, что рассказал Миша, а оставшееся за кадром. У этой истории был трагический финал. Когда утренник закончился и дети разошлись по домам, началась страшная пьянка. В итоге меня, едва живого, в четыре часа ночи отбуксировали домой на выделенной маршалом правительственной машине. Жена встретила классическим вопросом: «Где был?» — и услышала честный ответ, произнесенный сильно заплетающимся языком: «На елке у Буденных». Я говорил и параллельно раздевался, стремясь поскорее добраться до кровати. Снял пиджак, рубаху, штаны, опустил взгляд вниз и — о, ужас! — увидел на белых семейных трусах большое красное пятно, оставленное губной помадой. Ровно по центру! Реакция супруги была предсказуема: «Это ты называешь елкой у Буденных?!» Самое ужасное, я не мог вразумительно объяснить происхождение пятна. Путем невероятного напряжения воли вспомнил, что помадой разрисовывал нос Нинке, гримируя ее под Деда Мороза. Потом сходил кой-куда, забыв смыть краску с рук…
Державин: — Утром Таточка все же позвонила моей жене и аккуратно поинтересовалась, как, что и чем красил ей Шурик…
Кстати, у истории с трусами было продолжение. На гастролях в Загребе нас предупредили, что на спектакле ждут югославского лидера маршала Тито. Из-за этого в театре усилили меры безопасности, выдав артистам спецпропуска с нарисованной пчелкой. Разумеется, Александр Анатольевич потерял бумажку. Мы с Андрюшей Мироновым прошли кордон, а Шуру задержали. Низззя! Тогда он расстегнул ширинку, приспустил штаны и показал строгой охраннице уголок трусов с точно такой же пчелой, как на пропуске.
Ширвиндт: — Случайно нужный фасон оказался!
Державин: — Женщина, оценив находчивость Шуры, расхохоталась и впустила его.
Ширвиндт: — Гастроли — отдельная песня. Спартак Мишулин отличался тем, что всегда брал с собой работающую на сухом спирте плитку и в гостиничном номере готовил полноценный обед, а потом нас подкармливал. Помню, однажды сварил уху из консервов и заправил ее сгущенкой, чтобы побольше получилось. И что ты думаешь? Котелок выхлебали за минуту!.. А вообще, если говорить серьезно, настоящим стимулом к существованию служит дефицит. Он возбуждает желания — и творческие, и все прочие.
- Ну да, еще Райкин просил: «Пусть все будет. Но чего-нибудь не хватает».
Ширвиндт: — Так и есть! Сегодня трубочный табак в любой лавке лежит, а раньше я сам делал его по особому рецепту — смешивал, добавлял для аромата дольки яблока и картошки, сушил на солнце… Когда-то для покупки «Жигулей» приходилось на протяжении месяца еженощно отмечаться на пустыре под городом Химки. Один прогул — и вылетаешь из списка. Зяма Гердт, Эльдар Рязанов, Андрюша Миронов и я создали команду для дежурств. В последнюю ночь выпала моя очередь. Посмотрел я на собравшуюся в Химках публику и, заподозрив неладное, позвонил Гердту: «Зяма, это не запись на «Жигули», а провокация КГБ. Перепись евреев! Тут же одни наши!»
- Опять вас на автомобили потянуло, Александр Анатольевич!
Державин: — Могу предложить другую тему. Однажды меня вызвал главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек: «Хочу рекомендовать вас, товарищ Державин, в члены КПСС». На мой вопрос «А почему не Папанова?» Валентин Николаевич ответил: «Анатолий Дмитриевич сказал, что может напиться и потерять партбилет». Я не сдавался: «Хорошо, ну а Шура с Андрюшей?» Плучек опустил глаза: «Вы, Михал Михалыч, единственный русский в театре… »
- Интересный поворот разговора… Пожалуй, уж лучше о машинах.
Ширвиндт: — Ты пойми: мы почему прошлое вспоминаем? Тогда и моглось, и хотелось. А сейчас осталось лишь ностальгически вздыхать: ах, театр, ах, кино!
- Неужели в настоящем все так плохо?
Ширвиндт: — Действительность не столь трагична, но мы же с тобой выбрали привычную ироническую интонацию и изо всех сил пытаемся в ней удержаться… Если хочешь, побрюзжу, что встреча Нового года прошла под знаком не Петуха, а Максима Галкина. Парень, безусловно, талантливый, но слишком уж много его на телеканалах. Это раздражает. Еще могу поведать о дурных предчувствиях в связи с затеваемой театральной реформой. Что будет, никто не знает, питаемся слухами, но ощущения тревожные. Опасаюсь катастрофы.
- Вы подписант, Александр Анатольевич?
Ширвиндт: — Нет, коллективных писем не признаю, поскольку боюсь подписать не туда.
- А что скажете об угрозе цензуры, которой всех стращают?
Ширвиндт: — Не забудь: за время существования Театра сатиры у нас запретили 11 постановок. Опыт есть… Видишь? Это грустные темы, давай-ка вернемся к трепу про Новый год…
- Первого января вам выступать приходилось?
Ширвиндт: — Обязательно! Праздники всегда хорошо кормили артистов. Народ отдыхал, а мы пахали. Играли перед детворой в клубе МГУ, на правительственной елке во Дворце спорта в Лужниках. По три концерта в день! Изображали роту полубухих мушкетеров. То есть по сценарию мушкетерам полагалось быть трезвыми, но кое-кто из актеров успевал принять на грудь…
Державин: — И в нашем с Шурой первом Театре имени Ленинского комсомола новый год начинался с утренника по узбекской народной сказке «Чудесные встречи», где я играл заколдованного коня Карагуша. Спектакли шли в 11 утра и в час дня. Так что хошь не хошь, приходилось оставаться как стеклышко.
Ширвиндт: — Однажды я заменял на этом утреннике загулявшего накануне актера. От меня требовалось выйти на сцену и протрубить в узбекскую дуду, название которой, извини, забыл. Самым же ужасным было другое: на спектакль пришла ближайшая подруга мамы с внуком. Тетя Роза удобно устроилась в первом ряду и приготовилась наслаждаться моей игрой. Тут появился я в пестром халате и пропердел в эту дурацкую трубу… Потрясенная тетя Роза позвонила маме: «Рая, я видела Шуру. Это трагедия!» Второй раз она попала в наш театр на спектакль Эфроса «В день свадьбы». А у меня опять роль без слов! Я сидел на авансцене, изображая перепачканного навозом крестьянина, гостя со стороны жениха…
- Зато теперь вашим именем на афишах заманивают зрителей.
Ширвиндт: — Не строй иллюзий. Кого сегодня удивишь известной фамилией? Даже в провинции публика сыта звездами. С некоторых пор гастролируем мы мало, концерты с Мишей даем редко, да и театр наш стал практически «невыездным». Правда, сейчас вот вернулись из Петербурга.
- И как там?
Ширвиндт: — Врать не буду: питерская публика по-прежнему к нам благосклонна.
Державин: — Кстати, по городу нас возили в огромном «Линкольне», который при каждом повороте перекрывал движение, увеличивая уличные пробки. Попытка объяснить, что мы согласны на более скромное, но маневренное транспортное средство, не встретила понимания у организаторов. Видимо, звезды шоу-бизнеса, закатывающие истерики по любому поводу, окончательно запугали питерцев. Мы же на гастролях ведем себя скромно, права не качаем, икру с шампанским в гримерку и машину к трапу самолета не требуем. Хотя спецрейсами иногда пользуемся. Помню, как-то летали в Магнитогорск на концерт по случаю выплавки юбилейной тонны стали. Цехов на комбинате было много, и мы ходили из одного в другой, выступая перед металлургами. Везде нам дарили именные каски и к вечеру увешали ими, как елку игрушками. Оставлять подарки в гостинице было вроде бы как неудобно, и вся наша «фронтовая» бригада заявилась с касками на посадку, уже в самолете распихав их под кресла. И тут обнаружилось, что с нами в Москву полетят два случайных попутчика. Я взял у стюардессы микрофон и сделал объявление: «Просьба ко всем пассажирам пристегнуть привязные ремни и надеть каски, находящиеся под сиденьями». Шура, Андрюша и остальные артисты радостно включились в игру и с каменными лицами нахлобучили на головы каски. Два бедолаги, дико озираясь по сторонам, сделали то же самое. Так мы и летели. Только уже в Москве я разрешил снять головные уборы…
Ширвиндт: — Шутить без натуги можно по молодости лет, а сейчас как-то вяло получается. Даже «Голубые огоньки» и вечера юмора не возбуждают. Отсмеялись свое, отбалагурили. Пусть Верка Сердючка пляшет, он парень молодой. Впрочем, телевидение нас не забывает. Зачем сниматься в новых программах, если без конца крутят записанные сто лет назад? Мы и так мелькаем на экране. В рубрике «Старье берем»…
- Может, и отбалагурили, Александр Анатольевич, но последняя ваша театральная премьера называется «Нам все еще смешно».
Ширвиндт: — В 2003 году мы выпустили и два других спектакля — «Швейк, или Гимн идиотизму» и «Слишком женатый таксист». На оба билетов не достать, спекулянты перепродают их с рук по бешеным ценам, что сегодня, увы, является главным мерилом успеха. Упомянутая же тобой премьера — юбилейное обозрение к 80-летию театра.
- И снова ваш дуэт на сцене?
Ширвиндт: — Нет, в «Нам все еще смешно» Михал Михалыч играет без меня. Это зрители думают, будто мы и спим в одной постели. Нас намертво связали общей пуповиной, но все же семья, дети и внуки у каждого персональные. У Миши теперь даже машина своя.
- Велосипед, наверное, тоже?
Державин: — Мопед. И лодка с мотором.
Ширвиндт: — Словом, работаем вместе, живем порознь. Лимит на общение давно выбран, сил нет спокойно видеть лица друг друга…