Еще в XIX веке причуды погоды наводили на горожан страх перед близким концом света В этом году зима не балует наших сограждан привычными снегом и морозом. Новогодние и Рождественские праздники больше напоминают весенние деньки. В Киеве даже была зафиксирована самая высокая температура января за последние сто лет. И знаменитые крещенские морозы, к сожалению многих, похоже, уже не ударят. Обеспокоенные таким небывалым для разгара зимы теплом, а также пронесшимися по планете наводнениями и землетрясениями жители нашей страны поговаривают о том, что все это не к добру. Природа начинает мстить человечеству за варварское отношение к ней. «Да, конец света неминуем», — вздыхают ярые пессимисты. «Может, все еще обойдется», — надеются оптимисты. Но, оказывается, природные катаклизмы пугали людей и сто лет назад. Киевляне позапрошлого века были бы немало удивлены, узнав, что до настоящего времени на нашей планете не произошло страшной катастрофы и что их потомки не вымерли от лютых морозов, землетрясений, наводнений и прочих ужасов. А ведь какие мрачные прогнозы, связанные с капризами погоды, ходили тогда среди людей ученых! Да и простые горожане сетовали: «Зима уже не та, а лето никуда не годится». И «ход натуры в нашей отчизне окончательно перековеркался… »
Отношение к погоде киевлян, живших в первой половине XIX века, можно назвать пессимистическим. Люди не доверяли лету. Одевались тепло, шили специальные летние пальто, в жару выходили из дома в сюртуках с жилетками. А в простонародной среде при 16-18 градусах тепла носили… овчинный полушубок или свитку! Будто все время ожидали от природы подвоха.
Подвохи, или катаклизмы, действительно случались. Но они происходили в Киеве почти каждую осень (обычно до или после 20 октября) и продолжались несколько часов. Когда в Киеве появились газеты, хроникеры стали описывать скачки в переходе киевской осени в зиму.
«Вчера, 10 октября, — писал «Киевлянин», — около 10 часов утра началась снеговая метель, скоро превратившаяся в ледяной дождь. Такое состояние погоды продолжалось до ночи. Весь день дул пронзительный ветер. Ветви на деревьях и кустарниках, большая часть которых еще не обнажилась от листьев, покрылись сплошной ледяной корой. Вследствие этого ветви обвисли, равно как и многие молодые деревья, наклонились до самой земли. На Бибиковском бульваре, в сквере перед университетом, Царском саду, Ботаническом саду и в частных садах поломана масса деревьев… »
Особенно эти перепады погоды приводили в ужас путешественников. Писатель Измайлов, сидя на паперти Андреевской церкви, живо представлял себе Киев грядущих веков в виде античных развалин и даже видел перед собой некоего «мимо грядущего странника», который «воссядет на развалины Киева, увидит одну тень славной обители и едва вспомнит, может быть, о бытии народа, который в многочисленной толпе притекал сюда поклоняться Богу христианскому».
Время не подтвердило мрачных фантазий писателя. Слава о мягком и приятном киевском климате постепенно распространялась во всех концах империи. Многие отдыхающие, искавшие прежде тепло и фрукты в Крыму и на Кавказе, охотно останавливались в Киеве. Газеты писали о нем как о лучшем курорте страны. Миф о Киеве — частице рая на земле — к началу Крымской войны стал обычным стереотипом. Стоило кому-нибудь заговорить о хороших местах для отдыха, как тут же вспоминался Киев и чудесные свойства его природы.
Любители мягкого южного солнца отказывались от комфорта европейских курортов и селились на лето в частных квартирах на Крещатике, в теперешнем Музейном переулке, Липках. Останавливались также в Зеленой гостинице на Московской улице. Богатые люди приобретали усадьбы с садами, пасеками и прудами и приезжали на лето, чтобы окунуться в привольную киевскую жизнь. Такие дома издавна имели в Киеве Салтыковы, Разумовские, Васильчиковы, Сперанские, Родзянко. Истинные знатоки селились в зеленых уголках Оболони, Сырца и Куреневки. Считалось, что лучших мест для прогулок, фруктов, воздуха, чем в этих киевских предместьях, нет нигде.
Однако Киев рос, его застройка уплотнялась, сады вырубались, и никто при этом не думал о восполнении природных богатств. Казалось, чего-чего, а гор и садов хватает… Изменения в качестве киевских летних сезонов поначалу в глаза не бросались. Потом начались жалобы. В том, что приезжие чувствовали себя не так вольготно, как прежде, виноваты были, конечно же, немощеные улицы, неухоженность парков, дороговизна и нехватка комфортных помещений и приличных развлечений. Но недовольство городом переносилось и на его климат. Жаловались на малое количество солнечных дней в году, дожди и холод.
Игумен Порфирий Успенский, посетивший Киев после нескольких лет, прожитых в Палестине, называл киевлян «детями худосочных титанов», которые взрастают под хмурым небом. Он гордился тем, что «первый выдумал солнечную ванну», чтобы спасти киевлян от дефицита солнечных лучей и полного вырождения: «Жаль мне себя и земляков своих. Но как помочь им и себе? Надобно нам купаться в лучах солнечных, собранных в одно место посредством зеркал. Такая баня, думаю, есть лекарство от всех болезней. И особенно от худосочия. Эта мысль родилась во мне внезапно. Надо бы осуществить ее. Купаемые в лучах солнца младенцы будут вырастать великанами, старики проживут долее». Игумен не исполнил своего обещания. Вскоре он вновь отправился на Ближний Восток, а среди киевлян великанов не прибавилось. По-прежнему многие летние дни оставались пасмурными, и недовольные горожане сетовали на то, что киевский климат совершенно перековеркался и ничего, кроме простуды и кашля, ждать от него не приходится.
Лето 1864 года долго мучило горожан дождями с резкими ветрами, все ждали, что знаменитая киевская осень порадует хорошей погодой. «Но вышло иначе, — писал Альфред фон Юнк в «Киевском телеграфе». — И мы теперь должны позаботиться о санях, шубах и т. п. зимних атрибутах, которые вызывает снег, выпавший вершка на два ночью с 22 на 23 сентября при трех градусах мороза… Снег все продолжает падать и густым слоем покрывает землю. Грустно смотреть на растительность, полную зелени и покрытую снегом. Не знаем, что ожидает нас в будущем… »
Кто-то из газетчиков даже придумал, будто холод принес какой-то чудовищно громадный айсберг, целую ледяную платформу в 20 тысяч квадратных миль, оторвавшуюся от Антарктики и прибившуюся к берегам Африки. Как ни странно, эту наивную побасенку напечатал солидный «Киевлянин». Ссылаясь на какие-то «ученые журналы», хроникер уверял, будто «испарения от такой громадной поверхности, вдвое превышающей пространство Франции, могут вызвать колебания в температуре нашей части света». (Интересно, почему никто в редакции не заинтересовался судьбой самих африканцев, которые в этой ситуации неминуемо умерли бы от холода?) Согласно другой версии, стрельба артиллерии часто вызывает дожди, и поэтому Франко-прусская война 1870-1871 годов, во время которой тяжелые орудия применялись с обеих сторон, не могла не сказаться на климате Европы самым пагубным образом.
Позже климат начал было выравниваться, все чаще в Киев заглядывала светлая осень. Однако с нашей погодой стали происходить какие-то странные вещи. После долгих разговоров об аномалиях и катаклизмах климат и впрямь перековеркался. В 1866 году теплая осенняя погода стояла аж до 8 февраля. Через три года повторилось то же самое. «25 января в Киеве были найдены распустившиеся листья двухлетних растений чистотела, полыни, тысячелистника… — писал хроникер газеты «Киевлянин». — 7 и 8 февраля появились растения, развившиеся из семян, однолетние, крестоцветные, а также довольно большие анютины глазки. На вишнях и яблонях показались цветы». В это же время «выползли совершенно здоровые и развитые экземпляры божьей коровки и некоторых полевых клопов. Крапива еще в конце января продавалась на базаре, а теперь уже постарела и, пожалуй, менее годна для щей».
В записках одного стихотворца из церковных кругов, опубликованных в «Киевских епархиальных ведомостях», об этой удивительной зиме можно прочитать такие изысканные строки: «Во многих садах, в том числе и моем, в исходе октября на кустах роз образовались бутоны и некоторые из них достигли полурасцветания. Деревья белой акации запестрели цветами, и сирень готовилась к тому же. Установилась теплая погода. Обманутые ею весенние душистые фиалки зацвели уже в декабре, левкои, нагидки, иван-да-марья и другие красовались до 18 декабря, — зелень же их свежа и до сей поры». В 1872 году теплая погода установилась в начале апреля и закончилась… 7 декабря. В ноябре появилась молодая листва на тополях, крыжовнике, смородине. Были готовы распуститься плодовые деревья, а рожь начала колоситься. 14 декабря в редакцию «Киевлянина» прислали ветку с тремя яблоками величиною с большой грецкий орех, которые «в ноябре этого года вновь выросли на яблоне в саду г-жи Елены Выскребенцевой на Жилянской улице».
Со временем Киев чуть было не попал в список городов, где жить совершенно невозможно. Но виноваты в этом были не катаклизмы, а городские власти, сильно запустившие коммунальное хозяйство. Город достиг той черты плотности населения, когда без существенных вложений в мостовые, водопровод, канализацию, парки и скверы о достойном качестве жизни нечего было и думать. Получалось так, что киевляне имели самый лучший в Европе Бибиковский бульвар, но пользовались им мало, так как в самое лучшее для прогулок время, вечером, по обеим сторонам его начиналось беспрерывное движение к Лыбеди ассенизаторских обозов из Старого Города и Крещатика. Зелени и тенистых участков в городе было много, но обустроенных парков не хватало. Жителям приходилось довольствоваться пригородными рощами на Байковой горе, Шулявке, Лукьяновке и Куреневке. Многие площади не имели каменного покрытия. Ветер сметал с них пыль прямо на прохожих. Особенно дурной славой пользовалась Верхняя площадка на Владимирской горке (теперь здесь сквер над Украинским домом). При сильном ветре с нее подымались тучи пыли и бытового мусора. Небо над теперешней Европейской площадью темнело, и пешеходы спешили оттуда куда-нибудь подальше, чтобы уберечься от несущегося с небес сора.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения горожан и заставившей думу обратить внимание на проблему парков и скверов, стала засуха 1874 года. Город задыхался от жары, от солнца не было никакого спасения. От запахов из выгребных ям дышать стало невозможно. Вдобавок ко всему часто поднимался сильный ветер, отчего на улице днем становилось темно, как ночью. Целыми часами стояла такая непроглядная мгла, что за несколько шагов не было видно зданий.
Засуха обнаружила первые признаки надвигающейся на город экологической катастрофы. Киев не справлялся с проблемами благоустройства, но продолжал расти, застраиваться, уплотняться. Тогда-то дума всерьез занялась благоустройством, и к началу Первой мировой войны Киев снова слыл удобным и приятным для жизни. А горожане перестали списывать на климат свои собственные прегрешения и научились создавать такие условия жизни, которые не зависели от капризов погоды.
Старые климатические теории кажутся в наше время наивными и просто нелепыми. Но что сказать про новые? Еще на моей памяти, в конце 60-х — начале 70-х годов XX века газеты писали о возвращении «ледникового периода». Этого, уверяли они, не стоит бояться, так как речь идет всего лишь о «малом ледниковом периоде», какой наблюдался на Земле в XVII столетии. Реки в то время покрывались льдом в сентябре, а луга от весенних разливов просыхали только к концу июня. Прохладная погода преобладала, часто случались неурожаи, но жить можно было. Не успели мы в 70-х годах морально подготовиться к мысли о прохладной жизни в «ледниковом периоде», как в природе вновь что-то изменилось. Стало жарко. Каждое лето температура подскакивает до 40 и выше. Дышать, когда плавится асфальт, нечем, людям плохо, инфарктники умирают. И вот вам, пожалуйста, — новая теория про «глобальное потепление техногенного характера». И снова пугающие предсказания о потопах, извержениях вулканов, землетрясениях. Климатологи-теоретики обещают нам африканских жирафов в Пуще-Водице. Представляете?!..