В созданном в Херсоне Центре матери и ребенка, первом и пока единственном в Украине, женщины, оказавшиеся после родов в сложной ситуации, полтора года живут на полном обеспечении
Легонько нажимаю кнопку звонка и слышу, как в глубине двухэтажного особнячка раздается мелодичное «динь-дон». Когда-то здесь был детский садик, а сейчас… «Тоже садик, — улыбается директор херсонского регионального Центра матери и ребенка Валентина Антонова, — но не совсем обычный». В это учреждение не пускают журналистов. Строго запрещено проносить с собой рабочий блокнот и уж тем более расчехлять фотокамеру: тех, кто здесь живет, оберегают от всякого любопытства. Рабочее удостоверение «ФАКТОВ» открыло мне дорогу, но только в кабинет Валентины Борисовны, над столом которой — десяток фотографий с забавными детскими мордашками. «Понимаете, мамы этих деток хотят спрятать подальше от чужих глаз и ушей все, что с ними произошло, — объясняет директор. — Из десяти молодых женщин с вами согласилась встретиться только Катя, и то на условиях полной конфиденциальности — ни ее настоящей фамилии, ни имени Катиного ребенка мы не называем. А остальное — это уж как она сама захочет».
Катя — приятная девушка в цветастом халатике без рукавов, ее светлые волосы собраны в пучки хвостиков. Каждое ее движение выдает уверенного, знающего, как надо жить, человека. — Да, я такая, — соглашается моя 19-летняя собеседница. Катя накрывает стол веселой скатертью, ставит чайник и две чашки, спрашивая, знаю ли я заброшенную деревеньку со смешным названием Кочерыжки. — Это сто пятьдесят километров от Херсона, туда даже автобус не ходит, — хмурит брови девушка. — Там есть улочка, исхоженная до колдобинок. Я оттуда. Катина мама вышла замуж поздно, женщине было уже за сорок. — Первое мое детское воспоминание: плачу и стучу в окошко, за которым стоит мама, она родила мне сестричку, а нас с папой к ним не пускают, — рассказывает Катерина. С четырех лет она нянчила сестру, а в семь стала Танечке почти мамой. — Глупо все получилось, — вздыхает женщина. — Тогда как раз распадались колхозы, не платили зарплату. Папа украл со склада мешок гречки и два мешка семечек, ему дали восемь лет. Когда отца забрали, Катя впервые почувствовала, как много он для них значил. Как спокойно было в доме оттого, что он по утрам возился по хозяйству или курил у окна, заложив за спину тяжелые квадратные руки. А мама рядом с ним была намного моложе, счастливее, спокойнее. Они начали голодать почти сразу. Это надломило хозяйку. Не пьющая раньше женщина теперь никогда не бывала трезвой, махнула на все рукой и превратилась в угрюмую, озлобившуюся на весь свет старуху. — С Таней мы собирали по селу старые автомобильные покрышки, резали их и топили резиной печку, — ведет дальше свой рассказ Катя. — Копоти было больше, чем тепла, к утру в доме вода замерзала. В сильные морозы меня забирала к себе классная руководительница, а Таню — школьный библиотекарь. Обе девочки учились отлично. Правда, младшая занималась как-то равнодушно, а старшая была просто фанатом. Особенно нравились Кате уроки английского. — Света в нашей хате не было, и по вечерам, прижавшись спиной к теплой печке, я в отблесках огня зубрила чужестранные слова. «Хватит шуршать страницами и портить глаза», — злилась мама. И в самом деле я за зиму посадила зрение, пришлось очки выписывать. Наша англичанка меня любила, а я ее просто обожала! Светясь и распространяя чудесные ароматы, Евгения Николаевна ходила между партами, я любовалась ею и думала: если есть в мире красота, то она в ореоле этих английских фраз. Когда-нибудь я обязательно убегу из нашей прокопченной черной пещеры. Стану похожа на актрису Гурченко, буду вышагивать по классу, сияя наманикюренными ноготками. Каждый урок иностранного казался мне глотком чего-то, обещавшего другую жизнь. Кате было двенадцать, а Тане девять лет, когда девочек забрали в интернат. — Воспитательница, бывало, среди ночи трясла меня за плечо: вставай, сестра плачет! — вспоминает Катюша. — «Хочу к маме», — уткнувшись в подушку, ревела Таня. Я рисовала ей календарик, мы считали, сколько дней осталось до каникул, и она успокаивалась. А летом, приехав в село, узнали, что дом наш мама пропила и теперь живет под скирдой соломы на краю поля. Я поселилась у подружки, а Таня все каникулы провела с мамой у скирды. С тех пор она домой больше не просилась.
Выпускной вечер в интернате праздновали шумно. Катю все считали без пяти минут студенткой. Она подала документы в педагогический университет и ни минуты не сомневалась, что поступит. — Грустил только Костик, — улыбается Катя. — Он тоже интернатовец. Мы нравились друг другу, даже больше — целый год встречались… Катины планы были нарушены самым неожиданным образом. — Летом я почувствовала, что беременна, — говорит девушка. — Позвонила Косте. Он растерялся, долго молчал и вдруг выпалил: «Хорошо, я скажу своим родителям». А ему предстояло еще год учиться в школе. Хотя то обстоятельство, что я закончила одиннадцатый, а он только десятый, ничего не значило. Со мной за одной партой сидела подружка-одноклассница, которой исполнилось 23 года. Я видела, что Костик скрывал от меня, сколько ему лет, но связывала это с тем, что он намного взрослее. И вдруг узнаю: чуть-чуть старше я! Этого чуть-чуть было достаточно, чтобы перестать вести себя, как ребенок. Забрала документы из института и отнесла их на курсы барменов. Нужно было как можно быстрее получить специальность, хоть какие-то деньги заработать, чтобы снять в Херсоне жилье! Днем она сидела над учебниками, а по ночам плакала — все было так неопределенно, так плохо! — Я родила в феврале, — говорит Катя. — Когда Юрку положили рядом, на душе стало как-то легко и спокойно. Знала, что не брошу его, разобьюсь в лепешку, но выкарабкаюсь. Помню, приехала Танюшка с моими вчерашними одноклассницами, все обступили нас. «Кать, ты ужасная дура — корили меня девчонки. — Но малыш… Он на весь наш класс — первый». Да они вообще еще не видели близко, не держали в руках такую кроху. Галдели, сюсюкали, передавали сверточек из рук в руки, пока он не заревел. Тогда сразу испугались и убежали. А сестра несмело поинтересовалась: «Можно, я тоже буду ему мамой?!» Во время обхода юная мамочка спросила у доктора: «Можно, я какой-то месяц поживу в роддоме?» И тогда услышала о херсонском коммунальном Центре предупреждения раннего сиротства — своеобразном приюте для женщин, которым после родов некуда идти. Ухватилась за эту идею, как за соломинку. — За год существования нашего Центра мы предотвратили 47 отказов юных мам от деток, — утверждает его директор Валентина Антонова. — Ведь в ситуации, которая сложилась у Катюши, ребенок мог оказаться для нее просто-таки непосильной ношей: нет ни жилья, ни работы, ни близких. Мы не только даем приют таким женщинам, но потом еще очень долго патронируем эти маленькие семьи. Полтора года мама с младенцем живет у нас на полном обеспечении. За это время успевает подыскать работу, жилье, находит выход из затруднительных положений. — Ну-ну-ну, чего мы плачем, — склоняется над детской кроваткой Катя, — тетя пришла чужая? Тетя хорошая, она не обидит Юрика. Юрик оказался не таким маленьким, ему девять месяцев. Он уже говорит «мама» и делает первые самостоятельные шаги. Катя усаживает сына к себе на колени, успокаивает его, и мы можем продолжить разговор. — Будет ли у моего крохи папа, не знаю до сих пор, — вздыхает Катерина. — Родители Костика внука признали, и сам он вроде бы тоже. Сейчас служит в армии, присылает письма, но мы пока не расписаны. Дедушка — отец Кости — души не чает в Юрчике, каждый месяц из Новой Каховки приезжает в Херсон с подарками. Он и мне сделал замечательный подарок. Я поступила на заочное отделение в педагогический университет, на факультет иностранных языков, и он оплачивает учебу. Пока я на сессии, медсестры и другие мамочки, которые сейчас со своими детьми находятся в Центре, присматривают за моим сыночком, кормят его из соски. А по вечерам мы вместе с Юрой за конспекты садимся — учим античную мифологию. Я читаю вслух про древних богов, он уже их всех знает!
Примерно через полгода Кате придется оставить Центр — такие здесь правила. — Я уже думаю об этом, — грустнеет собеседница. — В университете есть общежитие, но его не предоставляют заочникам. Мне придется перевестись на стационар, Юру отдам в ясельки. Ничего, не пропадем! Кроме всего прочего, нас с сыном, как могут, поддерживают интернатовские воспитатели. Регулярно приезжают моя и Костина классные дамы, малышу одежду привозят, сладости, балуют нас. Нет, что вы, мы не одни! Пока мы с Катей беседовали, отключили центральное отопление. Мамочки одна за другой загремели в коридоре, спешно перекатывая в комнаты электрообогреватели. Моя собеседница не проявила к этой суете никакого интереса. — Я закаленная,- улыбнулась в ответ на мой невысказанный вопрос. — После сельской хаты, в которой прошло детство, могу встречать Новый год в летнем халатике даже на Северном полюсе. В Центре, кстати, уже начали подготовку к Рождеству, новогодним праздникам. — Я давно ломала голову над тем, что подарить нашим мамочкам и малышне, — рассказывает Валентина Борисовна. — И вдруг выход нашелся сам, да еще такой шикарный! На днях распахивается дверь моего кабинета, входят четверо мужчин. Знакомимся. Оказалось, это члены голландского клуба Ротари — богатейшего в мире. Они по своим делам приезжали в Украину и случайно узнали о нашем Центре. Отложив запланированные встречи, специально заехали в Херсон. Знакомились с мамочками, брали на руки деток, а потом спрашивают: «Вам подарки к Рождеству нужны? Тогда берите лист бумаги и пишите»! Что писать? Я растерялась. Потом несмело так говорю: мол, в игровую комнату хорошо бы завезти оборудование… Пишите-пишите, соглашаются гости, все будет. Как в сказке, правда? Список получился немаленький, но и Деды Морозы солидные, так что теперь ждем. Мы с Валентиной Борисовной уходили из Центра поздно. Вечерело, падал пушистый снежок. — Знаете, о чем я мечтаю? — спросила спутница. — Вот вырастет Юра и тоже станет таким, как эти мои нежданные голландские гости — успешным, богатым, добрым, щедрым! Главное — дать ему сегодня шанс. Жаль, но в Украине пока только один такой Центр, сейчас в Чернигове строится второй. А в соседней Польше их около трехсот! Здорово, правда? Ничего, вот разбогатеем, будут и у нас! Женщина тихо рассмеялась и добавила: «А еще Катя сегодня от Костика письмо получила. Парень пишет, что будет ждать, сколько бы не пришлось, пока она простит его. Полон надежд на встречу, очень хочет увидеть сына».