19 декабря известная актриса отметила свой юбилей
За последние полтора десятка лет она сыграла лишь в одной театральной премьере и почти не снималась в кино, что не мешает Анастасии Александровне оставаться в числе наиболее любимых и популярных российских актрис. Но важнее даже не это… Вертинская по-прежнему считает себя востребованной, а свою жизнь — насыщенной и содержательной.
- От неглупого человека услышал недавно фразу, мол, судьбу нам навязывают свыше, а биографию мы пишем сами. Похоже на правду, Анастасия Александровна?
- Я противница любых универсальных формул и категоричных утверждений. У каждого из нас своя история, а жизнь полна исключений. Конечно, нужно уметь разглядеть в себе дар, доставшийся от Бога. Тогда даже ошибки и заблуждения не собьют с верного пути. Если же пренебрегать внутренним голосом, можно забраться в глухие дебри.
- Но ваша жизнь сложилась благодаря или вопреки?
- У палки всегда два конца. Глупо отрицать, что моя внешность сыграла важную роль. Выгляди я иначе, наверное, все пошло бы по-другому. Не было бы Ассоли в «Алых парусах», Гуттиэре в «Человеке-амфибии». Да, внешность мне многое дала, но и отобрала не меньше. Я не вписывалась в социальные образы, долгое время царившие на советском экране. Скажем, меня никогда не звали в фильмы на производственные, бытовые темы…
- Вам хватало Льва Толстого с Шекспиром.
- Экранизации «Гамлета», «Анны Карениной», «Войны и мира» случались не каждый год. Возникали паузы, простои. И в театре мое амплуа чистой героини оказалось невостребованным. Более того, играть ее считалось неприличным, немодным. «Современник», где я служила, был социальным театром, и мне приходилось стричься под горшок, запихивать вату в нос, рисовать веснушки, менять разрез глаз, чтобы хоть как-то переиначить внешний облик, сделав его не столь вызывающим. И все равно в репертуаре для меня часто не находилось ролей. Героиней тогдашнего театра была Татьяна Лаврова. Я мало походила на такой тип актрисы, в итоге первые два года в «Современнике» провела в массовке, маршируя в гвардии «Голого короля». Закончилось тем, что Евгений Евстигнеев попросил снять меня из спектакля, поскольку появлением на сцене я отвлекала зрителей, они не на то реагировали, игнорируя главных героев. Так было, понимаете? Выручала моя любовь к характерным ролям. Еще в театральном училище мне нередко занижали оценки за то, что изображала не тургеневских барышень, а сквалыг с коммунальных кухонь.
- Искали недостающую в жизни экзотику?
- Дело в ином. От себя настоящей играть гораздо сложнее и страшнее, чем создавать тип. Обычно личная биография не поспевает за творческой. Скажем, мне дали во МХАТе роль Нины Заречной. Она родила ребенка, ее бросил Тригорин… Режиссер говорил: «Ты должна понять душу провинциальной актрисы». Я смотрела на него, послушно кивала, но… ничего не понимала. В провинции никогда не жила, не представляла, каково пробиваться из глухомани. Или, например, в «Войне и мире» изображала роды Лизы, хотя у самой еще не было Степана, сына. У некоторых героинь такие пугающие биографии, что даже не знаешь, откуда вытаскивать багаж, чтобы сыграть их. А когда все уже понимаешь про жизнь, эти роли обычно отдают другим актрисам, более молодым и неопытным. Такой вот парадокс.
- Обидный?
- Никогда не кусала локти, рыдая из-за несыгранного, никого не винила в том, как сложилась моя актерская карьера. Кроме того, второй план для меня часто оказывался важнее первого, в героине привлекала не внешняя канва, а внутреннее содержание, сложности характера. Может, это шло от моего мироощущения. По знаку Зодиака я Стрелец, человек целеустремленный, привыкший добиваться немедленного результата. Но так ведь получалось не всегда…
- Вижу у вас на столе сборник гороскопов. Регулярно сверяетесь с ним?
- Читаю по утрам, что ждет меня днем, но, разумеется, все забываю, едва сажусь в лифт. Видимо, это нервное… Так вот. До 33 лет я была сущим римским легионером, прямым и непреклонным, кратчайшим путем идущим к поставленной цели. Это касалось буквально всего — семейной жизни, быта, работы. Сегодня и сейчас — главный мой критерий того времени. В результате часто набивала себе шишки… Нельзя же быть такой максималисткой! Знаете, собственную биографию можно рассматривать в разных жанрах — как драму, битву, фарс. Воспринимаю свою жизнь как некий синтез, где было все. Даже то, что в молодости казалось предательством, в зрелые годы видится иначе. Через призму времени смотришь в перевернутый бинокль… Однажды подруга вдруг задала вопрос: «Настя, зачем ты бьешься о закрытую дверь?» Меня спрашивали об этом и раньше, но прежде пропускала слова мимо ушей, а тут услышала их и стала объяснять, что, наверное, слабо стучу, что мне обязательно откроют, если приложить дополнительные усилия… Маша спокойно сказала: «Твое от тебя никуда не уйдет. Все будет. Не сейчас, так потом. Наберись терпения». И я успокоилась.
- Может, дело не в Маше, а в жизни, пообломавшей вас, Анастасия Александровна?
- Пожалуй… У меня появился иной уровень общения с миром. Я перестала переживать, как раньше, научилась отступать. Не из трусости, а из дипломатии. Хотя по-прежнему сама себе напоминаю танк: из его бойницы ведь видно немного. Чтобы рассмотреть происходящее сзади, надо развернуть башню. Вот так и я. Говорю об этом без всякого прекраснодушия, не люблю в себе это, но с фактом не поспоришь. Если сталкиваюсь с чем-то неприятным, с каким-нибудь неблаговидным поступком, разворачиваюсь спиной и могу никогда более не вернуться. Мне говорят: «Прости ты, не принимай близко к сердцу». А я вычеркиваю человека из своей жизни.
- И много таких зачеркнутых?
- Очень! Очень…
- Не жизнь, а мартиролог, список потерь?
- Напротив — обретений! Требуется время, чтобы отсечь лишнее и лишних, почувствовать гармонию. Принадлежу к типу людей, которым не нужны осаждающие массы поклонников, обожателей и даже друзей. Достаточно отобранного круга самых близких и родных. То, что преследовало меня с 15 лет, с «Алых парусов», иначе как пыткой не назовешь. Сегодня можно спрятаться за спинами телохранителей и темными стеклами лимузинов, а я ездила в театральное училище на троллейбусе, посменно с сестрой Машей бегала за продуктами в Елисеевский гастроном и вместе со всеми стояла в очереди. Никакие платки и очки не спасали, толпа разрывала, заставляя ставить автографы на чеках, деньгах, паспортах, руках, спинах… Это походило на подлинное сумасшествие! Однажды меня едва физически не затоптали. А представьте мои поездки в Ленинград на кинопробы. Не уверена, были ли тогда СВ, но мне билет покупали в купе на четверых. Туда мигом набивался весь вагон, каждый почему-то вваливался с коньяком, а я вообще не пью крепкие напитки, предпочитаю красное вино… Понимаете? Нигде не чувствовала себя свободной и защищенной, этот ужас преследовал меня. Травма, полученная в юности, так и осталась на всю жизнь! До сих пор, когда вхожу в зал и вижу много народу, по телу пробегает озноб. Это на уровне биологической несовместимости.
Свою 179-ю школу я тоже боялась и ненавидела, походы туда были мукой. Все детство просидела в папиной библиотеке, но читала не те книги, которые требовали на уроках. А те, что требовали, читать не хотелось. До сих пор снится, что вызывают к доске, а я не знаю ответа. Пока снималась в «Алых парусах» и «Амфибии», много пропустила и отстала по всем предметам. Помню, завуч поставила меня перед классом и с плохо скрываемой яростью сказала: «Посмотрите на Вертинскую! Она продалась за дешевые деньги. Позор ей!» Оставаться там я не могла и тайком от родных поступила в школу рабочей молодежи, где пятерки мне ставили за автографы. Правда, бабушка, ничего не знавшая про ШРМ и волновавшаяся, что внучка где-то пропадает вечерами, решила, будто я пошла на панель. Причитала: «По наклонной катишься, Настя… »
- У вас не возникала мысль рассказать обо всем этом в мемуарах?
- Мне гораздо интереснее заниматься наследием отца. Переиздала в подарочном варианте его книгу «Дорогой длинною», помогла опубликовать мамины воспоминания. Думаю, моя миссия заключается в том, чтобы сохранить все, связанное с именем великого человека, каким являлся Александр Вертинский. Он поднял эстраду до уровня жанра искусства, ничего подобного в нашей стране ни до, ни после не было. Память об отце гораздо важнее субъективных заметок, написанных мною. Кроме того, мемуары, которые читаю, часто производят пугающее впечатление. Эксгибиционистская тенденция, повсеместное желание рассказать, с кем жил, когда и сколько раз, настораживает. Я на такое не способна, про себя не напишу и о других не стану. Никогда не выдам секрет, который мне доверили. В этом смысле была и остаюсь Зоей Космодемьянской… Словом, нет желания исповедоваться. Мне понятнее Грета Гарбо, сказавшая в какой-то момент: «Я хочу быть одна». И ушла от жаждущей ее толпы. Даже развенчивающая книга дочери Гарбо не разрушила образ. Загадка осталась. И это правильно: в мифе заключена формула звезды.
- Поэтому и вы решили отойти в сторону от юпитеров, оставив театр и почти перестав сниматься в кино?
- Это совсем другое! МХАТ я покинула в 1989 году, устав от того, что меня причесывают общей гребенкой.
- Но вас ведь уже не заставляли ходить в свите «Голого короля»?
- Меня принуждали жить правилами коллектива, подавляя мою свободу, растворяя в чужой массе, заставляя отдавать себя во власть режиссеру-диктатору, пусть даже и талантливому. Но в искусстве невозможно рабство, а я никому ничем не обязана. Быть рабом ума не надо, это не требует ни воли, ни интеллекта. Гораздо сложнее отстоять независимость. Тут нужны дисциплинированность, ответственность, точность выбора.
- Но ведь нельзя уйти в никуда.
- Именно так я и делала! Сначала из «Современника», потом из МХАТа. Но уходила не в никуда, а возвращалась к жизни. Будучи фанаткой профессии, несла на алтарь каждую частицу души, а потом оглянулась и, как чеховский дядя Ваня, взвыла: «Я не жил! Не жил!» За театральными стенами существует целый мир, не надо рабски держаться за ярмо! Убеждена: репертуарный театр — советский атавизм, который умрет на наших глазах. Будущее за антрепризой, что я показала на примере спектакля «Имаго», поставленного на мхатовской сцене. После 13-летней паузы не собиралась возвращаться на подмостки в гламурной роли Раневской, рыдающей над проданным вишневым садом. Сделала ровно то, что хотела.
- Однако продолжения «Имаго» не последовало.
- Пока. Не могу найти подходящую пьесу. Поэтому пауза.
- А телевизионную историю вы для себя закрыли?
- Тот случай, когда не вольна выбирать. Делала цикл «Другие берега», была им очень увлечена, но Первый канал отказался от программы. Вы же видите тенденцию: интеллектуализм не в моде. На ТВ в фаворе тупые шоу о том, сколько в каком чемодане денег…
- Последние ваши киноработы, извините, оставляют ощущение случайности.
- Я экспериментировала. Не всегда удачно. Если о чем-то и сожалею, так о том, что фильм Юрия Карры «Мастер и Маргарита» не дошел до экрана. Впервые за долгие годы осталась довольна своей работой. Предложения, поступающие сегодня, отвергаю без колебаний. Не буду я играть маму киллера, не стану участвовать в профанации под названием «отечественные телесериалы»!
- Но ведь хочется, чтобы не забывали, Анастасия Александровна! Не зря же когда-то над кроватью вы повесили изречение из «Фауста» Гете.
- Это был призыв, пожелание, а не утверждение: «И не смело б веков теченье следа, оставленного мной». Но я и эту фразу сняла. Сейчас в моем изголовье нет ничьих цитат. Не верю, что надо тешить тщеславие. У истории свой отсчет. Можно поставить себе памятник при жизни, но нет гарантии, что потом его не переплавят на алюминиевые ложки. Задача не в том, чтобы вписать имя на скрижали. Надо жить гармонично, не звереть и не творить гадости.
- По случаю юбилея по ТВ наверняка будут крутить фильмы с вашим участием. Что бы предпочли, будь у вас право выбора?
- Во всяком случае, не «Паруса» и «Амфибию». Не очень ценю эти картины, отношу их к периоду бессознательного творчества. Снималась как типаж. Выбрала бы «Безымянную звезду». Люблю этот фильм, такие роли выпадают нечасто.
- Празднества по случаю даты устраивать предполагаете?
- Как вы себе это представляете?
- Например, Никита Михалков совместил день рождения с банкетом по случаю 30-летия выхода картины «Свой среди чужих, чужой среди своих». Каждому гостю в Нескучном саду выдали по шляпе…
- Никита — талантливый режиссер! По вашей логике, мне, чтобы не отстать, надо выбежать на Васильевский спуск к шхуне с сильно потрепанными алыми парусами, помахать рукой постаревшему Василию Лановому и прокричать ему охрипшим голосом: «Я здесь, Грэй!» Зачем смешить народ? Нет уж, лучше я тихо, по-семейному. Тем более что этот день ровным счетом ничего не меняет в моей жизни…