Сто лет назад подобными письмами буквально завалили начальника сыскной полиции города
До середины 80-х годов XIX века в Киеве не было ни одного общественного музея, поэтому праздная публика ходила смотреть на диковинки, привозимые в город владельцами «музеумов» и «кабинетов редкостей». Подобные заведения в балаганных городках не стеснялись посещать и люди солидные, образованные. Плата за вход могла доходить до рубля серебром…
Киевляне целыми семьями шли в «музей Гаснера» смотреть механическую утку в натуральную величину, которая «выпивает целый стакан воды, ест зерна и производит дальнейшие отправления организма». А рядом демонстрировались действующий телефон и фонограф Эдиссона. Публика попроще припадала к окулярам «райков». За пятачок тут показывали феноменальных уродов, вереницу видов и панорам, вырезанных из дорогих журналов и склеенных в одну длинную ленту, которую «раешники» перематывали с валика на валик.
В бесконечном потоке «чудес» и диковинок встречались и живые экспонаты. Пожилой мещанин за умеренную плату показывал «иссохшие ноги». Большим успехом пользовались девицы-»геркулески» и мужчины-карлики в одеждах маркизов и принцев. С лилипутом по имени Волга успешно конкурировал «резиновый немец», натягивающий кожу со своего лица на локти рук. Подобные «чудеса» легко воспринимались, но так же легко и забывались. Исключение в этой хронике киевских «кунсткамер» составляла лишь звероподобная английская девица Юлия Пастрана. Она появилась в Киеве в начале 1859 года, вызвала смутные толки, ходившие в народе много лет, и стала героинею одного из самых знаменитых киевских мифов XIX века.
«Я видел это чудовище, и вот вам результат моих наблюдений, -- сообщал киевский писатель Аскоченский. -- Юлии Пастране не более 18 или 20 лет, росту она около 2 аршинов (1 метр 42 сантиметра. -- Авт. ). Лицо у нее совершенно как у обезьяны рода орангутанов. Расположение рта чисто звериное. В случае необходимости она легко может укусить себя за ухо. Уши у нее огромные, глаза черные, быстрые и в очертании длинные и узкие. Лоб низкий и сплющенный, нос широкий и совершенно без хряща, волосы на голове, бороде и бакенбардах черные, как смоль, и вообще, все лицо покрыто ими».
Одного лишь этого было достаточно, чтобы Пастрана запомнилась надолго. Но, по слухам, «феноменальная девица» еще и прилюдно выражала намерение выйти замуж! Источником слухов был все тот же Аскоченский, слывший лучшим мастером по фабрикации сплетен и анекдотов. В этом случае он также не устоял от искушения присочинить некоторые пикантные подробности, сделать из балаганной уродки девицу на выданье и даже намекнуть на появившихся у нее ухажеров: «Представление, которому я был свидетелем, открылось пением Пастраны. Под бренчание довольно жалкого фортепиано дикая певица, сделав обычный книксен, завыла какой-то испанский романс, говорю -- завыла, потому что в голосе ее есть ноты, сильно напоминающие вой шакала. После пения Пастрана танцевала -- и танцевала не совсем дурно». О сватовстве сообщалось в форме интригующей недомолвки. «Писали, как Пастрана ловко отвечала искателям ее руки… »
Когда Пастрана появилась в Киеве, пикантные намеки Аскоченского вроде бы подтвердились. Помогла делу чистая случайность. Сразу же по прибытии Пастраны нетерпеливые киевляне, не дожидаясь начала представлений в цирке, бросились в дом, где она остановилась. Но антрепренер-англичанин не хотел показывать им свое сокровище даром и упорно гнал «поклонников» звероподобной девицы в кассу, что и породило слух о неких домогательствах, которым она подверглась сразу по прибытии. Сами гастроли прошли с успехом. «Стечение публики, -- писали «Губернские ведомости», -- в первый раз было так велико, что более 200 человек по неимению места пошло домой, а сам хозяин цирка Шлезак чуть не плакал от досады, что балаган его не мог вместить всех желающих. Девица Пастрана приветлива, говорит внятно, поет фальшиво, танцует ловко, но без всякой грации, и не по летам жирна».
А фраза: «Потом девица Пастрана была в маскараде и очень любезничала с кавалерами» сыграла роль в истории киевского мифа о Пастране, породив среди наших мещан, а особенно среди жителей провинции уверенность, что женихи суетились вокруг цирка неспроста. Юлия не просто уродка, а весьма состоятельная особа, чуть ли не миллионерша.
Нелепым россказням немало способствовала и лубочная картинка, на которой Пастрана изображена для смеху со своим мнимым женихом -- другим таким же «феноменом природы» Роджевом Баркомом, отличавшимся необыкновенной полнотой. Развивая этот смехотворный сюжет, один из авторов петербургского журнала «Иллюстрация» утверждал (тоже ради смеха), что в сватовстве Роджева нет ничего удивительного. Там, где все дела вершат деньги, бывают чудеса и похлеще. Главное в браке, разглагольствовал журналист, имея в виду меркантильные настроения своего времени, -- капитал. Судя по всему в недалеком времени знаменитая Пастрана предстанет перед нами в качестве супруги «какого-то весьма богатого англичанина, который, подобно многим эксцентрикам-соотечественникам до того увлекся безобразием этой женщины-обезьяны, что предложил ей свою руку и сердце… »
После отъезда Пастраны цирк Шлезака почему-то сгорел, а наши проницательные мещане, так ничего и не узнав о богатствах Юлии, вскоре потеряли к ней интерес. Однако жители провинциальных местечек, которые не видели девицы, но читали о ней в газетах, еще долго обсуждали ее гастроли в Киеве и поведение проворных киевских хватов, которых эта привередливая уродка отвергла. «Кто знает, -- рассуждали хитроумные провинциалы, -- если Пастрана до сих пор отклоняла все предложения, то в конце концов она на ком-то должна остановиться. Почему бы и мне не попытаться поискать свою судьбу в Киеве?!»
Волна писем с просьбами указать адрес уродливой миллионерши накрыла Киев, когда здесь уже успели забыть о гастролях Пастраны. Никто не понимал, о ком писалось в тех письмах. К тому же народная фантазия основательно поработала над внешностью легендарной богачки, превратив ее из женщины-обезьяны в светскую даму со свиной мордой.
Когда начальником киевской полиции был старый служака николаевской эпохи Гюббент, эти бредовые письма просто бросали в мусорную корзину. Но в марте 1882 года полицмейстером назначили бывшего начальника киевской сыскной полиции Леонида Мастицкого, и дело приняло иной оборот. Ознакомившись с потоком диковинных посланий, поступавших на имя начальника киевской полиции (адресного стола в то время в Киеве не было, и все справки о местожительстве выдавались в полиции), проницательный Леонид Порфириевич распорядился их не выбрасывать, а передавать в газету «Киевлянин» для публикации. Этим он надеялся повлиять на общество, остудить горячие головы, спасти отравленных «золотой лихорадкой» от позорных поступков. Он предлагал им остановиться и подумать, до чего может довести человека страсть обогащения любой ценой. Публикация писем началась в 1884 году и продолжалась 10 лет, даже после отставки Мастицкого.
«Давно уже по городу, -- писала газета «Киевлянин» летом 1884 года, -- носится слух о появившейся даме со свиной мордой, но с миллионным состоянием, ищущей жениха. Вчера в Киеве получена телеграмма из Кролевца со следующим адресом: «Киев, Крещатик, даме-феномен со свиной мордой». Разносчик телеграмм долго ходил по Крещатику, разыскивая адресата, но так как такового не оказалось, то для справки телеграмма эта была представлена в управление киевского полицмейстера (Мастицкого), где на ней была сделана отметка, что в Киеве такой дамы, по сведениям полиции, нет. Содержание самой телеграммы следующее: «Есть жених, отвечайте. Кролевец, Орлову».
Однако Мастицкий недооценил силу влияния «золотой лихорадки» на души его современников. Затеянные им публичные бичевания вразумляли далеко не всех искателей руки женщины-свиньи. Многих они только распаляли, разжигали их подозрительность. Они считали, что заветный адресок у полицмейстера все же имеется, стоит только попросить «как следует». Одно из таких посланий редакция напечатала под заголовком «Маленькое, но миленькое письмо». Написано оно действительно вежливо, но какая подлость за каждым словом! «Явите божескую милость, заставьте за себя Бога молить, -- слезно просит искатель у полицмейстера, -- устройте, не пойдет ли за меня проживающая в Киеве невеста со свиной мордой. Для меня безразлично и все равно, если бы она была даже с собачьей или бычачьей головой, я ее буду любить, а вам, многоуважаемый милостивый государь, 10 процентов куртажа с одного миллиона и 5 процентов с 500 тысяч рублей. Меньше этой суммы (т. е. полтора миллиона. -- Авт. ) взять не согласен».
Об ожидавшем их публичном покарании многие авторы этих писем знали, но сознательно шли на риск осмеяния в печати. Каждый новый претендент на руку дамы-свиньи считал, что его предшественнику просто не повезло, и старался извернуться половчей, убедить неумолимого генерала новым затейливым враньем.
Некоторые отводили от себя подозрения в неискренности тем, что объявляли себя слепыми (мол, в таком положении внешность миллионерши не важна), а возможное обвинение в алчности объясняли своей крайней бедностью. Вот заявление одного такого жениха: «Желаю заявить вашему благородию о недавно отъехавшей из Кременчуга в Киев и публикованной в афишах девице с необыкновенными и удивительными чертами лица (надо же, как ловко сказано! -- Авт. ), и ищущей молодого человека взять ее замуж для испытания, какие будут дети (ну, как не умилиться от такой наивности! -- Авт. ), в чем и заявляю свое желание, не взирая ни на какие страшные угрозы ее личности, беспрекословно взять ее за себя с публичным приданым, а также заявляю, что я крестьянин бедного состояния и болен глазами и не имеющий средств явиться лично в город Киев. Поэтому покорнейше прошу ваше высокородие извинить за мое неопытное и простонародное заявление и прошу не оставить вашего милостивого ходатайства».
Киевский полицмейстер не дрогнул: «бедного крестьянина» тоже «пропечатали», осмеяли… Были и такие соискатели, которые понимали, что обхитрить киевского стража порядка невозможно и пытались поговорить с ним решительно, начистоту, по-армейски, т. е. честно выставить наперед свои «теперешние обстоятельства», разумеется, финансового характера.
«Милостивый государь! Стократно извиняюсь, что осмеливаюсь утруждать вас всепокорнейшей просьбой, но теперешние мои обстоятельства, объявления в газетах и молва людей побудили меня к этому. Я слышал, что в Киеве проживает урод-невеста, которая ищет себе жениха и имеет три миллиона приданого. Я потомственный дворянин, имею 31 год от роду и желаю сочетаться с ней браком, какой бы она урод ни была… «Физис» мой ей наверно понравится».
Считалось, что киевские мещане самые жадные и самые вороватые во всей империи. Как сказать! Какой еще город создал подобную сагу про «золотую лихорадку»?! Киев, один только Киев с его извечной и неисчерпаемой страстью к мифотворчеству! У нас долго не было своего театра, своей прозы. Но вместе с тем, какая мощная мифотворческая традиция должна была сохраниться в самой городской среде, чтобы породить на газетных страницах яркий образ миллионерши с свиною мордою и вереницу нахалов и подлецов, пытающихся выудить у сурового начальства заветный адресок -- пропуск в мир шальных денег.
Творимый самой киевской жизнью миф широко прославил наш город в культурных кругах империи. Затея Мастицкого удалась и принесла Киеву много пользы. Благодаря ему в газетах писалось не только о знаменитом киевском воровстве, но и о том, как талантливо и умно смеется Киев над подлецами и уродами, порожденными «золотой лихорадкой». Это событие отмечалось даже в новогоднем «Обозрении» журнала «Стрекоза» за 1887 год: «В Киеве очень много шума делает «дама со свиною мордою». Слухи о ее приданом валят к ногам заманчивой невесты лучших киевских кавалеров».
За историей киевского сватовства с интересом следила вся Россия. Юморист «Стрекозы», знаменитый Аз назвал ее «прелестной южной легендой» и справедливо замечал, что в нее втянулась вся страна: «Прелестная южная легенда о старой деве «со свиною головою» и с миллионным приданым до сих пор волнует умы и сердца отечественных альфонсов. В прошлом году в Киеве нашелся претендент на руку этой свинообразной дамы. Теперь, как говорит «Киевлянин», отыскался претендент в Белостоке. Подобно своему кишиневскому конкуренту, белостоцкий жених обратился с запросом о даме со свиной головой в киевский адресный стол… Мужчина со свиным рылом ищет девицу со свиной головой. В добрый час! Свадьба состоится в мусорной яме, и посаженным отцом будет немецкий колбасник».
Мастицкий и Аз жили в блаженные времена! Люди верили, что порок можно изжить сатирой или найдется разумный «колбасник», который возьмет и искоренит саму память о людях со свиными мордами. Увы, сколько лет прошло, а что изменилось?!