О коммунистических традициях рассказывает человек, бывший на вершине власти в годы правления пяти генсеков -- Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева
13 лет назад, 30 августа 1991 года, через неделю после ГКЧП в Украине был обнародован указ Президиума Верховного Совета о запрете деятельности Коммунистической партии. Верные ленинцы ушли в подполье. Не надолго. Через пару лет в независимой Украине появилась новая КПУ. А еще спустя 10 лет, в декабре 2001 года, Конституционный суд вернул и советским коммунистам право бороться за власть. Естественно, они не преминули возможностью им воспользоваться, и объединились для этого со своими молодыми товарищами со всего лишь восьмилетней историей партийной работы.
Впрочем, заложенные еще в советское время традиции организации политической жизни до сих пор тщательно блюдут и старые, и молодые члены КПУ. Какие именно традиции превалировали в рядах членов Коммунистической партии Советского Союза, с журналистом российского еженедельника «Версии» Феликсом Медведевым не очень охотно, но поделился бывший член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров РСФСР, Председатель Комиссии партийного контроля Михаил Сергеевич Соломенцев. Его нежелание откровенничать с прессой вполне объяснимо -- коммунисты никогда не любили выносить сор из избы. «ФАКТЫ» предлагают читателям в этом убедиться, публикуя наиболее интересные фрагменты беседы с Соломенцевым, который был на вершине власти в годы правления пяти генсеков -- Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко и Горбачева.
-- Михаил Сергеевич, правда ли, что без шевеления пальцами любого из членов Политбюро ЦК КПСС в Союзе ничего не решалось?
-- Знаю одно, но достоверно, только при Сталине Политбюро было мощнейшим органом. Единым кулаком. Дураков в нем не было. А после… Особой власти у членов Политбюро не было. Но я, как Председатель Совета Министров, ею обладал. И то только тогда, когда Политбюро давало мне какие-то поручения.
-- Например, разобраться со Щелоковым. Расскажите, а почему все же покончили с собой министр внутренних дел Щелоков и его жена?..
-- Да, я этим занимался. Дело по тем вроде бы строгим временам было позорное. Министра обвинили в стяжательстве, во взяточничестве, в нарушении норм и партийной жизни, и простой человеческой морали. Щелокова исключили из рядов КПСС. Он подал апелляцию в комиссию партконтроля. Но мы оставили дело без изменений. Николай Анисимович пришел ко мне в приемную, но не застал. А на другой день мы были шокированы известием о самоубийстве бывшего министра. Ко мне на прием приходила его дочь и рассказывала леденящие кровь подробности трагедии: «Отец выстрелил себе в голову из охотничьего ружья… По всей комнате разлетелись мозги… » Дочь министра хотела убедить меня, что отец ни в чем не виноват, а главное -- боялась и за себя, и за всю семью. Я как смог успокоил ее: «Никого из вас не тронут… » И что ужасно, немного позже добровольно ушла из жизни и супруга Щелокова.
-- Не страшно было вершить чужие судьбы?
-- Ответственно. Помню, когда меня назначили на пост Председателя Комитета партконтроля и я принял дела, был очень удивлен, узнав что выполнение решений и правительства, и Политбюро зачастую не контролировалось. Даже в армии, на флоте. Поняв это, я решил доложить обо всем Андропову. Он лежал тогда в ЦКБ, но почти сразу меня принял в больничной палате. Я рассказал ему, в частности, о дедовщине в армии. Министра обороны Соколова вызвали на ковер в Политбюро. Ох, и горячо ему было на нем стоять.
-- Я слышал, что летчика Руста посадили на Красной площади специально для того, чтобы подставить Соколова. Тогда маршала и сняли.
-- С Рустом, конечно, была глупость. Мальчишку пропустили чуть ли не прямо в Кремль. У Соколова, видно, не хватило командирских качеств: спрашивать, требовать. А как без этого в армии?
-- Быть членом Политбюро -- работа напряженная. Приходилось ли хоть раз лично вам ночевать на рабочем месте?
-- Случалось. В 1968 году, когда мы ввели войска в Чехословакию, этот вопрос решался в самом узком кругу. Боялись, чтобы не поднялось народное восстание, не взбунтовалась Прага. Дескать, действовать надо без стрельбы, аккуратно. Ввели войска и даже мы оказались на казарменном положении. Вот тогда-то я ночевал у себя в кабинете.
-- Не уверен, что Леонид Ильич видел сны лежа на раскладушке. Кстати, вы тогда знали, что народ смеялся, когда Брежневу вешали очередную награду?
-- Да нет, все голосовали «за». Случаев «против» не было. Задача была -- поддержать авторитет первого лица. Хрущев тогда надоел, нахомутал много, набороздил, а Брежнев был по характеру покладистый, мягкий, как бы более человечный. Позже звучало много разговоров о кандидатах на пост генсека, говорили о Гришине и Романове. Всем хотелось стабильности, у каждого члена Политбюро были и свои интересы.
-- Политбюро, Кремль, как известно, не только управляли Советским Союзом, но и считали себя полухозяевами в странах социализма. Какая страна была закреплена лично за вами?
-- Я был ответственным за контакты с Чаушеску, встречал его, провожал, ездил в Румынию. Как говорится, был в курсе.
-- И каким был «обожаемый» всем румынским нищим населением «дорогой Николае»?
-- Спокойный, сдержанный в общении, я бы даже сказал, суховатый, без лишних эмоций человек и государственный деятель. Хитрый был, интриган. Но держался свободно, как бы по-свойски. Ни разу не затрагивал проблемных моментов, за которые мы его критиковали.
-- Ваше отношение к нему не изменилось после того, как вы узнали, что случилось в Румынии вскоре? Ведь дело закончилось расстрелом Чаушеску и его жены. В 1990 году меня пригласили в Бухарест с одной журналистской темой: мне показали огромный Институт геронтологии, который работал только на Чаушеску -- чтобы он жил вечно.
-- Мне ничего такого не известно. Были какие-то разговоры о его дворцах, шубах жены. Еще говорили, что она любила животных, особенно собак. У меня никакого отторжения к Чаушеску не было. А что касается его расстрела, то это все ужасно. Я считаю это варварством. Ведь не было ни суда, ни следствия. Никаких обвинений. Зачитали приговор, вывели во двор и расстреляли. Разве это не полное беззаконие?
-- Кто еще из западных лидеров был под вашим кураторством?
-- Фидель Кастро. Я был у него на Кубе много раз. Однажды, когда я прилетел к нему на празднование какого-то юбилея, мы проговорили с глазу на глаз чуть ли не до рассвета. В глухом помещении с включенным кондиционером. На нем были две куртки, теплые ботинки. А на мне -- рубашка да майка, легкие туфли. В ожидании торжественного приема мы просидели не вставая более трех часов. Продрог я тогда страшно. На приеме пробыли полчаса, и Фидель снова позвал меня в то же помещение. И снова проговорили много времени. Он известный говорун, оратор. Заслушаешься. Обладал редкостной памятью, сыпал цифрами, датами. Выдавал информацию, как автомат.
-- Чем угощал-потчевал?
-- Да вода на столе стояла -- и все. Ну а потом на крохотной дачке, там тоже была холодина, за большим столом вроде бы хорошо поужинали. Я налегал на сыры, покажешь пальцем на какой-то кусок -- тебе и отрежут.
-- Когда выезжали за границу, наличные вам выдавали? Или все, как считал народ, на гособеспечении?
-- Давали суточные. Я их тратил на сувениры.
-- Интересно, а какая зарплата была у члена Политбюро?
-- Я получал 1200 рублей. Приходила кассир, и когда были нужны деньги жене, то я получал конверт с наличными. А так переводили на сберкнижку. Если спросите про налоги, то вычитали как и у всех.
-- Вы свою жизнь не страховали?
-- Нет, никогда. И вот видите -- мне уже десятый десяток пошел. Живу прошлым…