говорили работники Чернобыльской АЭС утром 26 апреля 1986 года офицерам Внутренних войск, которые пытались увезти их с пруда-охладителя
В начале второго ночи 26 апреля 1986 года в квартире командира батальона внутренних войск по охране атомных электростанций Украины Валентина Бирюкова раздался звонок. Подполковник мгновенно проснулся и, чтобы не разбудить безмятежно спящую супругу, осторожно снял трубку. «Товарищ командир, -- послышался на другом конце провода голос замначальника штаба капитана Ореста Вакулы, -- на Чернобыльской станции -- ЧП. Что именно произошло, пока не знаем. Известно лишь, что в районе реакторного отделения что-то взорвалось. Машину за вами выслали». Когда Бирюков уже был готов выходить из квартиры, вновь зазвонил телефон: это Вакула докладывал, что обстановка резко ухудшилась -- взорвался четвертый блок. «Пожарных, которые первыми прибыли на место происшествия, уже отправили в больницу, -- сказал замначальника штаба. -- Наши продолжают нести службу по усиленному варианту»…
«Я сел в приехавшую за мной машину, -- рассказывает о событиях той трагической ночи Валентин Бирюков, -- и мы оправились на станцию. Остановились около контрольно-пропускного пункта, метрах в 250 от четвертого блока. Будки охраны, дозорная тропа, по которой ходят наряды, местами покрыл вылетевший из взорвавшегося реактора графит. Блок был сверху разворочен и сильно закопчен. Из него поднимались вверх столбы огня и дыма. Со стен свисали обломки строительных конструкций. Охрана была уже в противогазах и защитных костюмах. Здесь же мне доложили, что 18 наших охранников после взрыва пришли на помощь пожарным. Они вытаскивали огнеборцев из здания разрушенного блока и, тоже получив высокую дозу радиации, позже также были направлены на лечение в Москву. Мы поменяли посты, и я поехал к заместителю директора ЧАЭС, чтобы уточнить обстановку.
У директора в это время шло совещание. Никто еще толком не знал, что же произошло, и не мог себе представить размеры катастрофы и ее последствия. Около четырех часов утра я с двумя дозиметристами решил объехать станцию по периметру. По пути мы замеряли уровень радиации. В некоторых местах приборы показывали до 300 рентген, а кое-где стрелка зашкаливала. Так, к примеру, на КПП-2, как впоследствии выяснилось, был зафиксирован уровень радиации более 800 рентген в час.
Возле пруда-охладителя несколько работников станции… ловили рыбу. «Ребята, блок взорвался, -- сказал я им. -- Здесь все заражено. Садитесь, я вас вывезу». Но в ответ услышал: «Езжай отсюда, у нас клев хороший, это у вас там авария и радиация, а у нас -- рыбалка». Как я ни пытался их уговорить, никто не сдвинулся с места. Когда мы отъехали от рыбаков, навстречу нам шел еще один мужчина с удочкой в руках. Мы остановились, объяснили ситуацию и предложили ему сесть в машину. Но он тоже отказался. Уезжая, я несколько раз оглянулся -- мужчина стоял, задрав голову, и смотрел на дымящийся корпус.
Приехав в штаб, который находился на окраине небольшого леса (позже его назвали рыжим), мы сняли защитные костюмы и стали отмывать их. Оказалось, что это не так легко, как пишут в учебниках. У нас не было ни мыла, ни дезактивирующего порошка. Это уже позже все завезли. Помыли костюмы водой, проверяем -- вроде бы, все нормально. Но как только он высыхали, приборы опять щелкали. Потом начали звонить с постов. Ребята просили подменить -- то одному, то другому становилось плохо.
Тем временем Припять проснулась, люди шли на работу, ушла и моя жена, а дети, четвероклассница Оксана и семиклассник Дмитрий, побежали в школу. В этот день они еще и кросс бегали. Сначала-то речь об эвакуации жителей Припяти не шла. Прибывшие к тому времени из Москвы ученые и генералы заседали, выясняя обстановку. Генерал-полковник Пикалов, начальник химической службы Министерства обороны СССР, был уверен, что людей вывозить никуда не нужно. «Да мы город в несколько дней щетками вычистим, вымоем, вылижем», -- говорил он. Никто в полной мере не понимал, что произошло. Это было СТРАШНО! И только когда на станции поработали дозиметристы, более-менее прояснились масштабы катастрофы. Уровень радиации все время рос, и к вечеру наконец было принято решение об эвакуации припятчан. Думали, что ненадолго. Им было сказано, что с собой необходимо взять постельное белье, одежду и питание на три дня.
Утром 27 апреля началась эвакуация. Организована она была на высшем уровне. Колонна автобусов, вошедшая в Припять, растекалась по улицам города. Каждый водитель знал, к какому дому ему подъезжать. Практически за два с половиной часа город опустел. Люди уезжали, не подозревая о том, что никогда сюда не вернутся! Они смеялись, шутили, кричали нам, чтобы мы ждали их через три дня, мол, мы вернемся после проведенных на выезде первомайских праздников. Нашу же часть в этот день вывели из Припяти под село Рудня-Вересня. Там в то время был пионерский лагерь «Сказочный». Места очень живописные. В поле на берегу Ужа мы разбили палаточный городок. Часть у нас была своеобразная -- только офицеры и прапорщики. Семейные жили в домах, одинокие -- в общежитии. Так что никакого организованного питания мы не имели. В первые дни ездили к себе домой, брали из холодильников оставшиеся там продукты. Уже позже, когда подошли воинские части, нас взяли на полное довольствие.
Работы нам в первые дни аварии хватало: по-прежнему продолжали нести охрану станции, чинили инженерно-технические средства, пострадавшие от взрыва, возводили новые ограждения по периметру зараженных участков АЭС. Для часовых установили специальные защитные кабины. Кроме того, выставили наряды по периметру 30-километровой зоны во избежание воровства, грабежей и бесчинств в зоне отчуждения. Так и служили до 2 мая. К тому времени у моих подчиненных стали проявляться симптомы лучевой болезни -- головные боли, тошнота. Некоторые по непонятным причинам вдруг начинали плакать или смеяться.
Из зоны заражения нас вывезли сначала в одно из сел под Дымером, где находился пункт помывки. Когда колонна двигалась к месту назначения, впереди моей машины шел ЗИЛ, груженый дровами. Смотрю, а в кузове на дровах сидит бабка, повязанная платочком. Пригорюнилась, думает о чем-то своем. Видно, многое бабушка пережила. Наверняка и войну. Тогда тоже наши уходили и надеялись вернуться…
На пункте помывки нас самым тщательным образом обработали. Но это не помогло -- техника, оружие, одежда по-прежнему были сильно загрязнены. Помнится, один БТР решили почистить с помощью пескоструйки. Но это ничего не дало -- боевая машина по-прежнему сильно фонила. Технику списали, а нас отправили лечиться.
Меня положили в госпиталь МВД в Киеве, на Лукьяновке. Там снова помыли, переодели и опять проверили на радиацию. Вроде бы, не должен, а фоню. Оказалось, все дело в прическе. Как уж я волосы не мыл -- и мылом, и содой -- ничего не помогало. Отвели меня к парикмахеру и побрили налысо. В таком виде и застали меня жена с детьми. Поначалу они меня даже не узнали -- лысый, в халате…
Кстати, в госпитале я встретил рыбака, которого хотел подвезти. Ходить он не мог, ноги были в язвах. Я к нему подошел и спрашиваю: «Не узнаешь меня?». Вижу, не помнит. «Ну, вспомни, остановил тебя подполковник, когда ты мимо четвертого блока шел» -- «Да, да. Помню. Дурак я был, что не поехал с вами. Вот теперь и мучаюсь».
Медики поставили мне диагноз «вегето-сосудистая дистония». Я и поверил им, обрадовался. Думаю, слава Богу, не лучевая патология -- и бегом из госпиталя к своему начальству: мол, отправляйте меня назад, в Припять, здоров я. Но меня оставили в Киеве -- в штаб определили. Через несколько дней я все-таки побывал в Припяти. В части уже назначили другого командира. В следующий раз я приехал на свое старое место службы 13 июня, чтобы официально сдать часть своему преемнику. Больше бывать в Припяти мне не довелось -- врачи запретили. Меня перевели в отдел боевой подготовки на должность старшего офицера. Там и прослужил до 1989 года, пока не ушел в отставку.
… Много было сказано о пожарных, первыми принявших на себя удар взрыва на ЧАЭС, но остались неоправданно забытыми военнослужащие внутренних войск, которые во время взрыва находились на своих постах. Более 18 тысяч военных брали участие и в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской электростанции. Большинство из них впоследствии стали инвалидами, многих уже нет в живых. Сегодня, кстати, подразделения внутренних войск МВД Украины тоже несут службу по охране атомных электростанций нашей страны».