Накануне поднятия флага Украины в Олимпийской деревне об атмосфере Игр вспоминает призер Мельбурна по плаванию, специальный корреспондент «Рабочей газеты» и АПН на последующих 14 Олимпиадах, председатель Киевского союза журналистов Игорь Заседа
Свои первые импортные часы член сборной СССР пловец Игорь Заседа купил именно на Олимпиаде 1956 года в Австралии. Тогда в Советском Союзе были только отечественные часы «Победа», и от изобилия механизмов в частной мельбурнской лавочке у Игоря разбежались глаза. Хозяин, пожилой еврей, говорящий по-русски, посоветовал покупателю швейцарские часы. Для пущей убедительности положил их в стакан с водой, запечатал конструкцию в прозрачную бумагу и попросил парня на ней расписаться: «Если завтра остановятся -- не купите».
Увидев на следующий день, что его часы спокойно лежат в воде и… идут, Заседа тут же выложил за них три австралийских фунта стерлингов -- что-то около пяти долларов. Покупка верой и правдой прослужила 20 лет, а после ремонта тикает до сих пор.
-- На первую послевоенную Олимпиаду 1952 года в Хельсинки вам попасть не удалось?
-- Я был кандидатом в сборную Союза, дебютировавшую на Играх, но столица, как всегда, остановила свой выбор на старых и заслуженных москвичах, -- рассказывает секретарь Национального союза журналистов Украины Игорь Заседа. -- От Украины в сборную попала только Мария Гавриш, которая и принесла нашей команде по плаванию единственное очко, позволившее СССР в неофициальном зачете сравняться с американцами.
У меня была еще одна серьезная проблема. В 1952 году я, будучи второкурсником отделения журналистики Киевского университета имени Шевченко, отказался от перевода в МГУ. Хотя уже посмотрел комнату в новом общежитии на Ленинских горах -- прекрасное отдельное жилье со всеми удобствами. Четырьмя этажами ниже находился бассейн. При киевской стипендии в 390 старых рублей мне, как спортсмену, предложили государственную стипендию 2600 рублей. Но я родился и вырос в Украине и не хотел забывать о своих корнях. Тем более что не воспринимал нравы, царившие в столичном спорте. Москвичи почему-то свысока относились к периферийным спортсменам, хотя до этого многие сами переехали в столицу из союзных республик.
Естественно, отказ наложил на мои взаимоотношения с Москвой негативный отпечаток. Но я об этом нисколько не жалею. Считаю этот поступок одним из самых правильных в жизни.
-- И вот вы стали членом советской сборной на Играх в Мельбурне. «Накачки» перед поездкой присутствовали?
-- А как же! Ведь мы отправлялись в Австралию, с которой Советский Союз не имел дипломатических отношений. Австралия дала приют тысячам украинцев, которые после Второй мировой войны скитались по всему свету. Нас пугали, что они -- украинские националисты, бандеровцы, ходившие с автоматами и убивавшие наших людей. Словом, готовили к напряженной атмосфере Игр. А к нам под ворота Олимпийской деревни приходили десятки украинцев, которых интересовало, как живут люди в их родных селах, в родной стране, потому что никакой информации об Украине тогда на Зеленом континенте не было. Это были дружеские встречи.
-- Советский олимпиец обязательно был коммунистом?
-- Нет. Это я стал членом КПСС будучи учеником киевской средней школы N10. Но политически подкованными были все сборники. Скажу больше: слово «патриотизм» не было для нас пустым звуком. Мы действительно любили свою страну.
Помните сумчанина Владимира Куца, который сенсационно выиграл две золотые медали Олимпиады-56 в беге на 5 и 10 тысяч метров? Володя осрамил английский спорт, «обув» двух основных претендентов на победу в этом виде легкой атлетики на глазах тысяч австралийцев -- подданных Королевства Великобритании -- и мужа английской королевы, прибывшего на открытие Игр на королевской яхте в сопровождении двух крейсеров.
Володя был желанным гостем на всех встречах. Помню, какой-то журналист приехал повидаться с Куцем на новенькой австралийской «Холдене» и предложил ему прокатиться: «Давай, почувствуй скорость. У вас же нет таких машин!» Володя заинтересовался. Он как раз перед Мельбурном купил «Победу» за 40 тысяч старых рублей и не успел на ней толком поездить. Сел в иномарку, но не приспособился к правостороннему управлению и на повороте вместо тормоза нажал на газ. Врезался в столб и слегка повредил машину. Вышел из нее растерянный: «Ну вот, теперь придется платить за ремонт… » Но журналист улыбался и фотографировал. На следующий день вышел огромный газетный материал с несколькими снимками, в том числе и того злополучного столба с подписью: «Столб имени Владимира Куца».
Естественно, за нашими чемпионами охотились зарубежные спецслужбы: советский спортсмен, оставшийся за границей, был бы сенсацией. Володе Куцу говорили: «Зачем тебе Советский Союз? У нас тебя ждет благополучная и обеспеченная жизнь!» Володя всегда интеллигентно отвечал: «Меня ваша страна не интересует. Я тут скоро умру. Лучше я дома буду носить камни, чем жить здесь, как Бог!»
-- А с идеологическими противниками общаться разрешали?
-- Мы должны были общаться со всеми и пропагандировать советский образ жизни. Любопытно, что американцы -- наши главные соперники -- были и нашими же лучшими друзьями! В Мельбурне я познакомился с пловцом Фрэнком Маккени и пригласил его к себе в гости. Но Фрэнк не явился. На следующий день я подошел к нему в бассейне и поинтересовался, почему он не пришел (я неплохо знал английский -- был официальным переводчиком нашей плавательной делегации). Американец мялся-мялся, а потом признался: «Мой тренер видел, как я с тобой разговариваю, и предупредил, что, общаясь с коммунистом, тоже стану красным».
Я удивился и сказал, что по логике вещей, общаясь с американцем, сам могу стать капиталистом. Мы долго смеялись над этим политическим курьезом. Потом на протяжении многих лет переписывались. Через четыре года Маккени стал олимпийским чемпионом.
Самые напряженные отношения у нас были, как ни странно, с представителями стран народной демократии. Я пришел к выводу, что маленькие нации с подозрением относятся к крупным странам. Так как видят в них силу, способную к порабощению. Потому-то напряженные отношения складывались у нас с венграми в 1956-м, с чехами на Олимпиаде-68 в Мехико -- не самых удачных Играх для СССР. Тогда мы впервые оказались на втором месте, проиграв американцам. По многим позициям, по которым мы должны были выиграть, в условиях высокогорья проиграли. Из наших стопроцентных фаворитов не сплоховал только Леонид Жаботинский.
Еще до начала соревнований мы с редактором украинского журнала «Старт» Георгием Птицей повстречали в Олимпийской деревне хмурого Жаботинского. Георгий Алексеевич писал о знаменитом штангисте, поэтому спросил: «Чего это ты, Леня, такой грустный?» -- «Да я за последние дни похудел на пять килограммов. Не лезет мне в горло мексиканская еда. Вот бы килограммчик селедочки, да под пиво! Да откуда тут селедку возьмешь?» А Птица возьми и скажи: «У меня есть двухкилограммовая банка дунайской селедки!» Жаботинский так обрадовался! Через несколько дней мы увидели Леню в хорошем расположении духа, настроение у него улучшилось, аппетит восстановился…
-- Кажется, запорожца Жаботинского обвиняли в нечестной борьбе с москвичом Власовым…
-- В Мехико Леонид Жаботинский приехал уже будучи олимпийским чемпионом, после своей фантастической победы над Юрием Власовым на Играх в Токио. Фаворитом соревнований считался Власов, установивший на японском помосте три мировых рекорда. У него оставался еще один подход. Жаботинский же имел на один больше. Но когда наш Леня вышел на помост и не дотянул штангу до груди, всем стало ясно, что золото получит Юрий Власов. Почти победитель (как известно, «почти» не считается) расслабился и в последней попытке не взял вес. А вот тут-то вышел Леонид Жаботинский и с улыбкой выжал эту же штангу на глазах у всего мира! Его тут же обвинили в нечестной борьбе, начисто позабыв о существовании в спорте тактики: спортсмен сделал то, что посчитал нужным…
-- Соревнования соревнованиями, а что помимо этого случалось с вами на Играх?
-- Запомнилась история с императорским приемом на Играх-64 в Токио. Олимпиада как раз закончилась, работы было невпроворот, а с утра во рту ни маковой росинки. Уж у императора Хирохито, думалось, отведем душу после трехнедельных ночных бдений -- передавали материалы по телефону стенографисткам, а разница во времени была, кажется, часов восемь. Поэтому, решив опередить всех, мы прибыли в старинный императорский дворец, находившийся в самом центре Токио в окружении глубоких рвов с водой, за полчаса до начала. Как наивны мы были!
Зеленая лужайка размером с поле Республиканского стадиона была сплошь уставлена столами с литровыми бутылками виски и японским пивом «Сантори», А прилавки с закуской, выстроившиеся как бы по беговой дорожке, уже были оккупированы голодными олимпийцами. Оттеснив шокированную императорскую обслугу, спортсмены шуровали уже по пустым сусекам. Я предложил взять выпивку -- и направиться к нам, в пресс-ресторан, чтобы на собравшиеся за целый день талоны устроить прощание с Олимпиадой!
Фотографы тут же вывесили на себя аппаратуру, да много ли вместится в их кофры! Пришлось набросать в мой новенький венгерский плащ вдоволь бутылок с виски. Вместе с моим давним приятелем из «Советской России» Виктором Синявским и тяжело нагруженным плащом направились к выходу. Как матросовцы. Ибо там стояли самураи с примкнутыми штыками. А вдруг завтра в местных СМИ появятся фото, как русские грабят Хирохито, мучили нас сомнения. Тогда волчий билет на всю оставшуюся жизнь обеспечен. Но не бросишь же дорогой импортный плащ! И с трусящимися от страха поджилками мы гордо пронесли спиртное мимо охраны, которая свои винтовки «на караул» вскинула…
А разве забудешь посадку в аэропорту имени Кеннеди в Нью-Йорке, когда мы в январе 1980-го летели в Лейк-Плэсид. Тогда диспетчеры международного аэропорта, в котором каждые 30 секунд взлетал или садился самолет, выключили свои компьютеры в знак протеста против афганской авантюры СССР. Наш Ил едва не рухнул. Но летевшие в самолете спортсмены, тренеры и журналисты ни о чем не догадались. Обо всем нам рассказали после благополучного приземления.
-- Вашей 15-й олимпийской командировкой был Солт-Лейк-Сити. Мы увидим ваши репортажи из Афин?
-- Нет. В 2002-м сказал: «Хватит!» Для меня соревнования потеряли всякий смысл, ибо среди победителей не было наших земляков! Естественно, не было и эмоций.