83-летний член Украинской повстанческой армии опубликовал книгу воспоминаний, где рассказывает, как 10 лет они с женой скрывали от сына, что его отец жив, хотя семья все эти годы жила под… одной крышей!
Они познакомились в 1947 году. Молодой красавец Илья был командиром «лесных братьев», воевавших против Красной Армии. Бывший гимназист, а потом студент физмата Львовского университета, он ушел в подполье еще осенью 41-го, когда Степан Бандера воспротивился решению Гитлера об отмене украинской государственности. С того времени непокорных националистов немцы ловили и расстреливали наравне с коммунистами и евреями. В ответ бойцы УПА устраивали теракты и поодиночке убивали немецких солдат. Когда на место эсэсовцев пришли солдаты СМЕРШа, Оберишин с товарищами стал стрелять в них. В неравной борьбе погибли почти все его товарищи. Погиб бы и он, если бы не девушка Эмилия, подарившая ему еще полвека жизни…
Как-то вечером в окно молоденькой сельской учительницы Эмилии Турчин постучали несколько молодых мужчин. Представившись сотрудниками НКВД, они стали выспрашивать, почему в школе так мало комсомольцев и пионеров.
-- Я же не могу силой их в комсомол загонять! -- удивилась учительница…
Она уже почувствовала подвох и поняла, что эти вопросы -- лишь проверка на лояльность по отношению к «лесным братьям». Следующая ее встреча с Ильей произошла на тайной ночной сходке националистов, проходившей в сарае в полной темноте. Эмилия так и не смогла тогда рассмотреть его лица. Но влюбилась в сильный, упоенно звучащий голос Ильи…
-- Мы стали переписываться, -- вспоминает пани Эмилия. -- Я спросила его, почему он не приходил, ведь я его так ждала. А он ответил: «Я не хочу, чтобы после моей смерти сказали, мол, Оберишин погиб на свидании с девушкой. Приду, когда будет дело… »
Однажды утром он появился у нее в полной форме -- благородный украинский офицер -- и признался, что… тоже любит.
-- Я поехала во Львов к его брату-священнику, -- вспоминает пани Эмилия, -- и попросила благословить наш брак, ведь мы не могли венчаться открыто. Но брат отказал мне, объяснив: «Они все смертники». Я продолжала настаивать, говоря, что знаю это, но хочу иметь от повстанца ребенка. Пусть на украинской земле от этих гордых, благородных людей останется хоть какое-то напоминание.
В конце концов брат уступил уговорам будущей невестки (вскоре его самого арестовали и, как греко-католика, посадили на 14 лет. -- Авт. ) На лесной поляне Илья и Эмилия надели друг другу обручальные кольца и… расстались. Муж присылал ей весточки, иногда в стихах. А тем временем дела у повстанцев шли все хуже и хуже.
-- Всех его товарищей убили, а в лесу устроили засады, и в 1951 году он… прибежал к нам, -- продолжает свой рассказ пани Эмилия.
Семья девушки всполошилась, но беглеца приняла -- в селе мало кто любил советскую власть…
-- Я не хотел приходить, но в лесу явно был обречен на смерть, -- говорит Илья Степанович. -- На подходах ко всем ручьям энкавэдэшные «истребители» устроили засады. Я пять недель слизывал с листьев росу или пил воду прямо из луж. Ложился спать во мшистое болото, а утром видел свое одеревеневшее тело в инее. Вскоре у меня начали кровоточить десны, стали один за другим выпадать зубы.
Опасного постояльца скрывали от глаз односельчан, но однажды его заметила юркая соседская девчонка. Босоногая непоседа проскочила между ног взрослых на кухню, шмыгнула под занавеску и увидела… незнакомого дядю с испуганными глазами.
-- Девочку мы зацюцькали (отвлекли. -- Авт. ), -- говорит пани Эмилия, -- но на семейном совете решили, что пора нам с Ильей строить свою хату. Если уж поймают, то расстреляют только нас двоих…
Эмилия взяла у государства кредит. Строить учительнице помогали сестра с мужем, но кирпичи Эмилия клала сама. Вскоре человек-тень перебрался на чердак нового дома. А еще через год у них появился сын Аркадий. В селе было редкостью, чтобы ребенок рождался «ни от кого», и об этом случае не преминули сообщить в район. Компетентные органы заинтересовались отцом мальчика, поэтому Эмилии пришлось наврать, будто забеременела во Львове, но мужчина жениться на ней отказался. Однако настырный оперуполномоченный упорно не желал этому верить. Не таким было воспитание у этих интеллигентных «западынок», чтобы беременеть от кого попало. И тогда Эмилия «призналась», что отец ребенка… муж ее старшей сестры Василий, работавший тогда председателем колхоза.
-- Вечером я рассказала обо всем сестре и она схватилась за голову, -- вспоминает пани Эмилия. -- Иди, говорит, сама скажи об этом Васе. Я не могу -- боюсь. Вася, когда выслушал меня, переменился в лице. Но, немного подумав, сказал, мол, правильно сделала. Ведь если разыщут Илью, нас всех пересажают.
Эмилия едва успевала с одной работы на другую: утром спешила в школу, под вечер гнула спину на огороде, а ночью у керосиновой лампы крутила колесо швейной машинки. А муж целый день читал. Она выписывала ему газеты «Правда» и «Известия». Когда пресса была прочитана, Илья Степанович брался за учебник английского. Немецкий, латынь и польский он знал почти в совершенстве, но вот английский им в гимназии преподавали мало. Когда же от тоски ему становилось вовсе невмоготу, а в голове уже проскальзывали мысли о самоубийстве, Илья Степанович откладывал книги и ночью огородами пробирался в город Тернополь. Он бродил по улицам, читая диковинные вывески, заходил на вокзал, опасливо поднимая воротник при виде перепоясанных портупеями милиционеров. Денег у беглеца было рубля два от силы -- это все, что могла выделить ему жена. Но он знал несколько адресов, где сочувствующие всегда могли дать ему еду и одежду. Правда, оставлять его на ночь боялись -- каждый раз, доев тарелку супу, Илья Степанович читал в глазах хозяев немую просьбу поскорее уйти. Он ночевал в стогах сена, в лесу и даже на вокзале. Время от времени вспоминал о родителях. Старики даже не знали, жив ли он, но зайти к ним Илья Степанович опасался. Не дай Бог засада или обезумевшая от нечаянной радости мать выскочит поделиться счастьем с соседкой.
-- На что я надеялся? -- рассказывает Илья Степанович. -- Думаю, только на войну. -- Казалось, США и СССР уже на грани и вот-вот все должно начаться…
Поскитавшись несколько суток, бывший солдат УПА возвращался домой.
-- Хоть мы и были мужем и женой, -- вспоминает пани Эмилия, -- ночью он уходил спать на чердак, понимая, что я не усну от напряжения, даже от одной мысли, что в дом могут нагрянуть с обыском. За сорок лет я ни разу искренне, от души не улыбнулась и не засмеялась. А возвращаясь домой, представляла, что вокруг хаты засели автоматчики и стреляют по окнам зажигательными пулями.
Быстро подрастал сынишка. Он скоро сможет различать людей, думал Илья Степанович, я должен исчезнуть, превратиться в призрак. И отец семейства окончательно перебрался на чердак. Поцеловав сына в щеку, он попрощался с ним на целых десять лет!
По ночам на чердаке было жутко холодно. Лежа на своей соломенной постели, Илья Степанович ворочался, воображая, как начнется новая война и по селу пойдут американские и турецкие танки. Но годы шли, а войны все не было. Утром по пути в школу Эмилия отводила Аркадия к бабушке. Вечером забирала. Когда они приходили домой, Илья Степанович уже сидел на чердаке. Он слышал голос мальчика, но мог видеть его лишь на фотографии…
-- Когда Аркадию исполнилось двенадцать, я сказала, что пора все ему рассказать, -- вспоминает пани Эмилия. -- Вечером муж спустился с чердака в комнату. Первым, что он сказал, было: «Сынок, ты меня не предашь?». У обоих по щекам катились слезы. Аркадий поклялся отцу молчать, а я объяснила мальчику, что если он проговорится, отец живым не сдастся, мне дадут лет десять лагерей, а его отправят в интернат строгого режима…
Теперь отец с сыном проводили вечера вместе, но идиллия длилась недолго.
-- Всему виной стал футбольный мяч, -- горько усмехается пани Эмилия. -- Сын любил футбол, и кеды буквально горели на его ногах. Зарплаты, чтобы накупиться обуви, не хватало, поэтому однажды я взяла и спрятала мяч на чердаке. Сын узнал, и когда я ушла на работу, подбежал к лестнице и тихонько позвал: «Татко, скиньте, будь ласка, м'яча!» Это услышал его приятель, ждавший на крыльце. А вечером, узнав о случившемся, я едва не лишилась чувств, ведь у приятеля -- брат участковый! После этого случая муж пропал…
Никаких известий от Ильи Степановича не было. Раз или два Эмилия читала в газете о поимке «бандеровцев». И хотя в 60-х годах в западноукраинских лесах их почти не осталось, однако Комитет госбезопасности неустанно выявлял замаскированных под честных колхозников националистов. Подробности в статьях не сообщались. И каждый раз Эмилия думала: «Наверное, мой». Но прошел год, и однажды утром, открыв сарай, она увидела… его. Илья Степанович был почерневший от пыли и солнца, худой и грязный. Одежда висела на нем лохмотьями.
Год скитаний изменил характер Оберишина. Он стал скрытным и, казалось, больше не доверял никому. Где провел муж целый год, осталось тайной даже для Эмилии… Однако, к ее великой радости, в город после своего возвращения Илья Степанович выбирался крайне редко. Сказывались годы. Ему шел уже шестой десяток. Пока беглец сидел на чердаке, вырос и женился сын. Илья Степанович в щелочку наблюдал, как приходили в дом гости, как пили за здоровье родителей и как все многозначительно поглядывали в сторону дяди жениха -- Василия, восседавшего на месте посаженого отца.
Илья Степанович больше не думал о войне. Чаще приходили мысли о возможной болезни. Раньше он не задумывался над этим, но теперь стал отчетливо понимать, что даже обычный аппендицит обернется для него верной гибелью.
-- На счастье, у меня совершенно ничего не болело, -- усмехается Илья Степанович. -- Разве что зубы выпали, но это еще от цинги -- во время скитаний по лесам.
В конце 80-х радио стало приносить удивительные новости. Коммунисты вводили в стране демократию…
-- Но мы не верили в их перестройку, -- говорит пани Эмилия. -- Меня, как и раньше, вызывали в КГБ в качестве свидетеля давнишних событий. Они там перебирали архивы и хотели что-то уточнить. Я так устала бояться, что рассказала, как видела смерть одного парня, подозреваемого в помощи УПА. Советские «истребители» привязали его к лошади и тащили до самого леса, где отвязали и бросили. Он умирал в страшных муках с отбитыми внутренностями и переломанными конечностями. В КГБ меня выслушали и… поблагодарив за помощь, отпустили. Тогда я поняла, что времена действительно меняются.
А в августе 91-го, услышав по радио весть о провозглашении независимости, Эмилия сказала мужу, что ему не нужно больше прятаться. Илья Степанович слез с чердака и отправился в Тернополь в городской комитет Народного руха. Больше Эмилия о нем ничего не слышала…
-- Прошел месяц, второй -- вспоминает пани Эмилия, -- а от мужа нет вестей. Я собралась и поехала в город. Прихожу в комитет Руха, нахожу его и говорю: «Помните, пан, вы когда-то снимали у меня квартиру?». Он не подал виду, что близко меня знает, отвел в отдельный кабинет и только там мы поговорили…
Илья Степанович у жены почти не бывает, хотя и живет ее помощью
Рух выхлопотал для Ильи Степановича маленькую квартирку в городе. По иронии судьбы, помощь в этом оказывала Служба безопасности Украины, бывший КГБ. Лишь с ее помощью можно было доказать, что Оберишин действительно являлся врагом советской власти. Илье Степановичу было приятно узнать, что в «комитете» на него хранилось увесистое дело, которое по старым законам вполне тянуло на высшую меру наказания. Удивлению самих комитетчиков, узнавших, сколько лет опаснейший преступник бродил у них под носом, не было предела.
Илья Степанович развернул кипучую общественную деятельность -- выступал перед школьниками с лекциями, открывал памятники и мемориальные доски. Работать ему хотелось, ведь первый свой трудовой день он начал в возрасте семидесяти лет! Пани Эмилия так и не переехала к нему в город, оставшись в деревне на хозяйстве. Здесь у нее огород, верная швейная машинка и любимые ученики. Илья Степанович теперь у нее почти не бывает. Здоровье уж совсем не то. Иногда, набравшись сил, она сама едет к нему с гостинцами и продуктами. На пенсию в 70 гривен бывший украинский повстанец едва сводит концы с концами.
-- Я его понимаю, -- говорит пани Эмилия, -- он человек городской, а с нашим домом в селе у него связаны не лучшие воспоминания…
После выхода из подполья Илья Степанович поехал в гости к брату. Долго не решался зайти в дом, наблюдая, как дряхлый старик хлопочет по хозяйству. Сначала его не узнали. Помог шрам на руке, оставшийся у Оберишина с детства. Но брат все равно еще долго не мог поверить, что перед ним тот самый гимназист Илюша. Старик лишь повторял одно и то же: «Если бы могли знать наши родители… »