50 лет назад знаменитый актер впервые вышел на сцену
Уже стало традицией, что раз в год Александр Ширвиндт и возглавляемый им вот уже третий сезон Театр сатиры приезжает в Киев. В прошлом году москвичи привозили спектакль «Андрюша», в этом -- одну из своих последних премьер «Орнифль». Ширвиндт -- в главной роли этакого умудренного жизнью, закаленного в боях (в том числе и с женским полом) мужчины преклонного возраста. Говорят, образ героя очень близок натуре самого любимца публики. И правда, Ширвиндт в свои без малого 70 лет великолепен! Его юмор искрометен, а умение нравиться женщинам, видимо, в крови.
Александр Анатольевич говорит не спеша, тщательно подбирая слова и выражения. Периодически и вовсе замолкая. Тогда он достает из кармана заветный пакетик с табаком, набивает ароматным листом черную изящную трубку, смачно затягивается и выпускает кольца сладковато-терпкого дыма…
-- Однако, какой у вас ароматный табак.
-- Голландский. Но это же просто разврат! Теперь в любом магазине можно купить такой. А когда я начинал курить трубочку, ничего подобного не было и в помине! В СССР продавали три приличных табака -- «Золотое руно» в Москве, «Трубку мира» и «Капитанский» -- в Ленинграде. И мы с покойным трубочником Фимой Копеляном обменивались: он мне из Ленинграда -- «Трубку мира», я ему -- «Золотое руно»! Лист там был хороший, но все равно брикет, очень сухой, как навоз. По сути, табак мы делали сами. Причем целлофановых пакетов ведь не было. Мы специально покупали китайские рубашки, которые продавались в целлофане, чтобы обзавестись драгоценными пакетами. В них ссыпали «Трубку мира», «Капитанский» и «Золотое руно», клали туда же четыре черносливины -- не сухие, размоченные! -- несколько долек яблока или картошки, капали немного коньяку и смесь вывешивали на солнце между оконными рамами! Все это потихоньку прело. А в результате получалось лишь отдале-е-енное подо-о-обие моего нынешнего табака…
-- Баловались, значит, этим вредным делом давно.
-- Увы. Даже несмотря на то, что, еще будучи студентом театрального, сам выступал на сцене, обличая пагубные привычки. В 1956 году главный режиссер Театра эстрады, который был напротив нынешнего Театра сатиры, Конников поставил спектакль «Москва и москвичи». Я играл молодого москвича, который показывал провинциальной девочке столицу. Так вот, там я пел куплеты о двух парнях -- Альке Голе и Нико Тине. Очень острые куплеты, бичующие два страшных порока. Кстати, когда была премьера, помню, в четвертом ряду сидели Александр Менакер и Мария Миронова, а между ними полненький, упитанный мальчик. Так я впервые увидел Андрюшу. Он тогда учился в восьмом классе. Папа ему говорил: «Вот видишь, Шура уже артист. А ты так плохо учишься!» Потом Миронов пришел на мой курс в Щукинское театральное училище. Я ставил ему дипломный спектакль, водевиль «Меж двух огней». Как это было давно…
-- А потом поставили спектакль «Андрюша».
-- С его постановкой связана интересная история. Я живу на Таганке и как-то, проходя мимо Любимовского театра и увидев афишу спектакля «Высоцкий», подумал: «Боже, а мы что, хуже?» Так родился «Андрюша». Сначала мы думали, что сыграем спектакль только на 60-летие Миронова. Но так случилось, что показываем его уже три года. С аншлагами! Миронов превратился в знаковую фигуру. Стал вечным…
-- Хотели бы попасть в вечность?
-- Сложный вопрос. Знаете, в спектакле по пьесе Жана Ануя «Орнифль» есть замечательная фраза, произнесенная главным героем, которого играю я: «Господь отворачивается от людей старше 60… » Его секретарша возражает: «Да вы еще не старик!» «Хуже, -- отвечает Орнифль. -- Я старею. А шутам старость не к лицу!»
-- Летом вам исполняется 70 лет…
-- Вот и я об этом же думаю. Жить все равно стоит. В любом возрасте. И пока… мне нравится.
-- Театральные критики в один голос утверждают, что в «Орнифле» вы сыграли самого себя.
-- А еще говорят, что это моя лебединая песня. Слышали? У меня вообще болезненные взаимоотношения с критикой. Все говорят: ах, нет цензуры, ах, была цензура! Да, была. Но в слове «цензура» есть корень -- «ценз». Кроме цензоров были редакторы, которые в то действительно трудное время никогда не позволяли опускать планку ниже уровня ценза. Вкусового, смыслового, интеллектуального, театрального, какого хотите.
Пьесу «Орнифль» принес в наш театр Эльдар Рязанов со словами: «Вот, случайно прочел. Тебе надо обязательно ее взять». Спектакль поставил Сергей Арцибашев, мой большой друг и замечательный режиссер. Сейчас он стал главным режиссером Театра Маяковского, оставаясь в Театре на Покровке тоже главным. Нынче это модно. У Табакова два театра, у Арцибашева…
-- Значит, вы за модой не гонитесь.
-- Ну… не только я. Честно говоря, не знаю, как мои коллеги все успевают. Но… они люди мощные. Мне же хватает и собственного репертуара. Вот сейчас ставим «Швейка». Мне кажется, бравый солдат -- сегодняшняя фигура, эдакий Остап Бендер всех времен и народов. Инсценировку написали мои ученики, музыку -- талантливый композитор Андрей Семенов. Еще мечтаю об Аверченко. 1 октября Театру сатиры исполняется 80 лет. Будем делать обозрение. Не юбилей со статуэтками-грамотами-цветами, а сами себя поздравлять, играя. Такой АНТИюбилей! Обозрения в крови этого театра. В 1924 году Театр сатиры создавался с обозрения «Москва с точки зрения… ». Может, мы не умеем играть «Гамлета» и «Макбета», но обозрения -- легко!
-- Александр Анатольевич, скоро ли мы увидим вас в каком-нибудь новом фильме или сериале?
-- Что вы! Мне неинтересны сериалы! Ну, сыграю я очередного банкира, адвоката или профессора, соблазняющего студенток. Почему-то мне других ролей не предлагают. И зачем? Миллиарды за это не платят. Можно, конечно, зажмурившись, сказать: ну да ладно. Но даже это не получается… Тут еще ужас в том, что хороших режиссеров мало. А человеку моего поколения, который работал с Товстоноговым, Эфросом, Плучеком, Ефремовым, попадать к мистеру Х. Увольте! Да и подходы нынче иные. Когда Гайдай затеял снимать «12 стульев», он перепробовал на роль Остапа Бендера практически все мужское население страны. Включая меня и Ролана Быкова. А сейчас о творчестве думают в последнюю очередь. Так что при каждом предложении сняться у меня рефлекторно возникает табу. Страшно.
-- В рекламе тоже?
-- Мне -- противно. Прибегают ко мне молодые артисты, спрашивают: «Александр Анатольевич, в какой рекламе можно сниматься?» Я отвечаю: «Мужикам нельзя сниматься в «прокладках» и «перхоти». Представляешь, на экране все время расчесывают твою перхатую голову, а вечером ты выходишь в роли Ромео! Кто же поверит перхатому Ромео?! В остальном, пожалуйста…
-- Строги, строги.
-- Зато справедлив. Да я и себя особо не жалую…
-- Неужели есть еще чему учиться?
-- Конечно! Например, быть собой. Да, да -- понять самого себя никогда не поздно. Правда, как только начинаешь что-то формулировать -- хана, смерть, тупик. А вот научиться вести себя так, как ты создан… К сожалению, мы все время приспосабливаемся. К строю, людям, политике, тенденциям, моде. А люди, которые ничего из себя не корчат, выигрывают. Я знаю таких и всегда завидовал им белой завистью. Поэтому… хотелось бы -- к старости! -- поменьше суетиться под клиентом. Хотя все, что я еще могу, -- пить, любить, играть, шутить, удить -- стараюсь делать сам…
-- Играть на скрипке?
-- Какое там! В шестом классе меня, к большому огорчению родителей, выдворили из музыкальной школы. Правда, кое-что из музыкальных знаний у меня осталось. Кстати, я пиликал на скрипке во многих спектаклях.
-- Говорят, однажды даже солировали в Большом зале Московской консерватории.
-- В сопровождении «Виртуозов Москвы»! А дирижировали мне Спиваков с Державиным. «Страшная» история! Это был юбилейный концерт «Виртуозов Москвы» -- очень давно. Мне позвонил Володя Спиваков и говорит: «Пора отнимать у меня скрипку». Дело в том, что тогда он играл на папиной скрипке. Во время войны мой папа был в составе актерской бригады, которая разъезжала по фронтам. Играл на скрипке. Во время одного из переездов снаряд попал в машину с инструментами, повредив и его скрипку. Это случилось недалеко от ставки Конева. Концерт хотели отменить, но командование тут же отдало приказ: «Найти новую скрипку!» В 1944 году трофеев было достаточно. Тут же Коневу привезли три скрипки, в том числе и великого Амати. Ее и отдали папе. А после войны скрипка попала к Янкелевичу -- педагогу Володи. От него она перешла к Спивакову. Но каждый раз, встречая Володю, я возмущался: «Когда ты вернешь мне скрипку?!» На что он только хи-хи да ха-ха…
И вот, наконец, свершилось. Большой зал консерватории, дипкорпус, в первом ряду сидит Михаил Горбачев. Я выхожу на сцену и говорю Спивакову: «Отдай скрипку!» В общем, это был апофеоз моего скрипичного образования -- Концерт Вивальди под аккомпанемент «Виртуозов Москвы»! Я стоял и думал о моем бедном папе, который всю жизнь мечтал, чтобы я был скрипачом. Мог ли он себе подобное представить! Надеюсь, что папа увидел это с небес…
-- Родители были против вашей актерской карьеры?
-- Моя мама была актрисой. И, как обычно водится в таких семьях, она всеми силами пыталась меня отговорить поступать в театральный. Это было ей не по силам. Просто я с детства не любил запреты. Любые. Хотя… с годами начал задумываться: а может, родители все же были правы? Правда, моя жена всячески пресекает подобные мысли.
-- Золотую свадьбу уже отыграли?
-- Де факто -- да. Я знаком с ней с 14 лет, мы вместе отдыхали в одном дачном поселке. Моя будущая жена была внучкой главного архитектора Москвы. А вот де юре 50 нам нет. Моему ребеночку всего 46 лет. Надо продержаться еще три года.
-- Чепуха! Кстати, Аркадий Арканов вас уже простил?
-- За что?
-- За то, что не дали ему выиграть на бегах машину «Победа»?
-- А-а-а! Эта история, наверное, полгода не давала покоя Москве. Все обсуждали, кто виноват, я или Арканов. Так ни на чем и не сошлись. Впрочем, и у нас с Аркадием до сих пор на этот инцидент разные точки зрения. Арканов говорит, что это я поставил не на ту лошадь, а я, конечно, утверждаю обратное. Тогда «Победа» стоила 16 тысяч рублей. Огромные деньги по тем временам. Мы чуть не выиграли 15 тысяч. А лошадь и правда была совершенно замечательная! Когда она появилась, ипподром вздрогнул: «Красавец!» Из жеребенка вырос чудный жеребец. Но! После прекрасного старта обычно под конец он сбивался и шел галопом. Через какое-то время игроки на него махнули рукой. А мы продолжали и тупо ставили. В тот день у нас оставалось три рубля. Ставка -- рубль. Наш был седьмым номером. Но мы связали выигрыш с другой лошадью. Выиграла наша. Нам могли достаться огромные деньги, ведь никто не ставил на нее, кроме нас… Помню, после всего пережитого я вышел с ипподрома и пошел к своей ржавой «Победе», а Арканов ушел в никуда. Полгода мы не разговаривали, потом все-таки помирились…