Сегодня выдающемуся киевскому шахматисту исполняется 80 лет
Из досье «ФАКТОВ»
Давид Ионович Бронштейн родился 19 февраля 1924 года в Белой Церкви. Воспитанник шахматной школы киевского Дворца пионеров. Международный гроссмейстер, заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР. В 1951 году Бронштейн сыграл вничью со счетом 12:12 матч на первенство мира с тогдашним чемпионом мира Михаилом Ботвинником. Перу Бронштейна принадлежат лучшие шахматные учебники последнего пятидесятилетия.
Беседуя с замечательным шахматистом Давидом Бронштейном, я постоянно ловил себя на мысли о справедливости изречения «Нет пророка в своем отечестве». В 1976 году Бронштейн стал одним из немногих советских шахматистов, кто отказался осудить перебежчика Виктора Корчного. Наказание было суровым — забвение в прессе и запрет на участие в международных турнирах. После того, как рухнул «железный занавес», Бронштейн стал частым и желанным гостем на Западе. К сожалению, у себя на родине, в Украине, Давид Ионович последний раз побывал более четверти века назад. Опережая журналистские вопросы, гроссмейстер, живущий сейчас в Москве, заговорил о родном Киеве.
- Честно говоря, не люблю давать интервью. Из-за возраста стал стучать по дереву. Вот говорю с вами и первый раз боюсь за свою память. Вспоминаю Киев, улицу Ленина, бывшую Фундуклеевскую, там размещался шахматный клуб. Газета «Советская Украина» в мае 1941 года опубликовала мою фотографию и сообщение, что Давид Бронштейн завоевал звание мастера спорта.
До войны ходил на матчи киевского «Динамо» и всю жизнь болею за него. Интересно, что я даже стоял в воротах киевского Центрального стадиона. В 30-е годы на этом месте был пионерский лагерь, и на пустыре мальчишки гоняли в футбол. В детстве я все делал с удовольствием — катался на коньках, лыжах, занимался гимнастикой в Царском саду над Днепром, может, поэтому и живу так долго. Когда мне было шесть лет, дедушка Берко научил меня играть в шахматы. Я быстро их освоил, и дед не захотел дальше со мной состязаться — какой еврей хочет проигрывать, пусть даже и родному внуку. Я не придавал большого значения умению играть в шахматы, но случайно, лет в десять, узнал, что о них написаны книги. А читать я любил и как-то незаметно увлекся игрой. Хотя шахматами я никогда особо не восторгался. Меня интересовала жизнь во всем ее многообразии, и с малых лет я с уважением относился к творениям человеческих рук, к любым проявлениям человеческого ума…
Было много талантливых людей, так и не ставших гроссмейстерами. Киевлянин Николай Заноздра в 1938 году в финале юношеского чемпионата страны выиграл у будущего чемпиона мира Василия Смыслова, но из-за худшего результата в предварительных соревнованиях остался на втором месте. Заноздра обиделся, ушел из шахмат и стал известным врачом, профессором.
- Вам не обидно, что не стали чемпионом мира?
- Никогда об этом не жалел. А вот сейчас думаю, что напрасно. И помыслить не мог, что имею возможность оказаться в одном ряду с Ласкером, Капабланкой, Алехиным. Они были другие, имели свой стиль, философию. Я не знал, что это будет иметь такую цену и вел себя странно с точки зрения обывателя. Я просто играл в шахматы, стремился создавать красивые партии. Сейчас меня считают чудаком, а если бы я был чемпионом мира, ко мне бы прислушивались.
- Говорят, завоевать шахматную корону вам помешала любовь?
- Перед решающими поединками с Ботвинником я гулял с любимой девушкой по лесу. Помню, был жуткий ливень, мы промокли до нитки. Я сказал ей: «Хочешь, стану для тебя чемпионом мира?» А она ничего не ответила, ее это не интересовало. Потом я уже играл без прежней энергии. До сих пор не пойму, почему сделал такой плохой ход в 18-й партии, не защитил простую позицию в предпоследней, 23-й. Хотя, по зрелому размышлению, отношения с девушкой не должны были решающим образом повлиять на результат.
- Вы женились на той девушке?
- О своей личной жизни никогда не рассказываю. (Выдающийся гроссмейстер был женат трижды. С первой женой, известной шахматисткой Ольгой Игнатьевой, он развелся в начале пятидесятых. Нынешняя жена Бронштейна Татьяна — дочь его друга гроссмейстера Болеславского. Татьяна моложе супруга на 22 года. Она преподает историю и теорию музыки в Белорусском университете. Анекдотичная история случилась с сыном Бронштейна — Львом. Неожиданно оказалось, что он является полным тезкой злейшего врага советской власти Троцкого — Льва Давидовича Бронштейна. Испуганные родители переименовали малыша в Лаврентия — по имени всесильного руководителя НКВД. И снова не угадали: вскоре Лаврентий Берия был объявлен врагом народа и расстрелян. — Авт. ) Я жил в непростую историческую эпоху. Вам, наверное, сложно понять, каково играть, когда отец арестован. Но это не основание говорить, что мне было тяжело. Мне повезло. Отец вернулся, не был расстрелян. Всю Отечественную войну я провел рядом с линией фронта, не погиб. Значит, должен радоваться. Я с родственниками жил, как все люди, в коммуналке. Но счастлив, что благодаря шахматам много путешествовал и увидел то, что никогда не видели мои сверстники и сограждане. Люблю весенний Париж, его Большие Бульвары. Сейчас просто радуюсь жизни — вот солнышко вышло, тоже хорошо. Так что от имени своего поколения я говорить не могу, другие пережили гораздо больше. Лучше спрашивайте меня о шахматах.
- У всех крупных шахматистов сложный характер. Как складывались ваши отношения с патриархом советских шахмат Михаилом Ботвинником и другими ведущими гроссмейстерами?
- Ботвинник старался быть хорошим для всех. Воевал лишь с теми, кого считал опасными конкурентами. У него была логика — вон, посмотрите, сколько книг написал, целую библиотеку. Главная идея Ботвинника — Советскому Союзу нужен свой чемпион мира. Играть с ним было невероятно трудно. Иной раз даже не верится, что я выдержал целый матч. Знаете, какую фразу я написал в дневнике после матча: «Когда напротив вас, не глядя в глаза или глядя исподлобья, сидит сгусток отрицательной энергии, то можно проиграть любую позицию».
Отношений с коллегами вне турниров я не поддерживал, держался особняком. Все международные соревнования разбирали сильные мира сего. Федерация давала мне один выезд в год, потом и этого лишила. Играл в чемпионатах Москвы, командных соревнованиях. Турниров проводилось мало, отбор был жесточайшим, и мы волновались за результат. Одна досадная неудача, неверный ход могли на два года выбить из активной соревновательной жизни. Но мы творили, радовались своим и чужим успехам. Я всегда играл по правилам, но из чувства противоречия — такое свойственно многим киевлянам — заявлял, что ищу из них исключения.
- Что бы вы хотели изменить в современных шахматах?
- Мне не нравится, как играет нынешний чемпион Пономарев. У молодых есть право делать очки, но для меня в шахматах главное — право на риск. Теперь над всем довлеют результат, рейтинг. Игра превращается в способ сбора очков, а публике это неинтересно. Пусть лучше Каспаров приедет в Киев, сыграет, например, с Крамником или Пономаревым две партии просто для зрителей в театре. А то ведь сегодня участники супертурниров играют в пустых залах, какая уж тут ответственность перед болельщиками. Моя идея — быстрые шахматы, чтобы у каждого из игроков было по полминуты на ход. Ошибся, не реализовал свой шанс — ничего страшного, твой партнер тоже может ошибиться. В теннисе ведь никто не ждет, что мяч на пару минут зависнет в воздухе, чтобы было удобнее по нему ударить. Почему же в шахматах надо давать столько времени на воспроизведение известных теоретических вариантов? Уже в 1935 году было известно, что централизованное положение коня в таком-то дебюте дает преимущество. И что же, теперь соперник должен четыре часа дрожать, пока вы это преимущество реализуете? Главная составляющая шахмат — умение сообразить. Потому что, если вы думаете полчаса и делаете хороший ход, это не значит, что вы сообразили. Нет, вы постепенно нашли, как заяц, который раскопал землю в поисках морковки.
- Как вы решили для себя извечный спор о том, что же такое шахматы: искусство, спорт или наука?
- Шахматы — всего лишь игра, к тому же сегодня из них ушла тайна. Повинен в этом, как ни обидно говорить, прогресс человечества, развитие компьютерных технологий. Сам я компьютером никогда не пользовался. Мои матчи с ним были отчаянной попыткой защитить человечество. Я играл против машины, как форвард в футболе. Нападающий ждет удобного момента для удара по воротам, а я искал возможность неожиданной комбинации.
Конечно, шахматы — не наука. Наука — высокое слово. Освоение шахматной теории — не научная работа и немногим отличается от изучения, скажем, того, какими способами лучше заваривать чай. В СССР передвижению деревянных фигур придавали какое-то преувеличенное значение. Шахматы были партийным спортом, и их значимость подняли в тысячу раз. Надо спустить нашу игру с неба на землю, тогда и болельщики потянутся, ведь шахматных клубов уже не осталось.
- Ваша недавно вышедшая на Западе автобиографическая книга называется «Ученик чародея». Чем готовитесь удивить шахматный мир в преддверии юбилея?
- Я давно не играю, сознательно ушел в тень. Читаю книги, у меня большая библиотека. На склоне лет я имею право читать и смотреть то, что хочу. Вот, предлагаю свои шахматы. В начальной позиции на исходных местах стоят только пешки. Фигуры вы сами выставляете по первому ряду, куда захотите. С этого момента начинается столкновение замыслов, и, чтобы сразу не проиграть, вам приходится думать самому, а не пользоваться теоретическими подсказками.