Вчера создателю первой космической ракеты исполнилось бы 98 лет
Ныне осталось очень мало людей, которые работали с создателем первой в мире космической ракеты, академиком Сергеем Королевым. Один из них -- наш земляк, 85-летний киевлянин Андрей Батрак. В годы войны он был прикомандирован в Казани к одному из особых конструкторских бюро при НКВД СССР, так называемой «шарашке», в которой ученые, осужденные на длительные сроки заключения, занимались разработкой реактивного ускорителя для самолетов. Руководил этой «шарашкой» будущий генеральный конструктор космического проекта «Энергия--Буран» Валентин Глушко, а его заместителем по летным испытаниям был Сергей Королев.
Наш собеседник Андрей Антонович Батрак проработал в авиастроительной отрасли более полувека -- в 19 лет он поступил на Московский авиазавод, а на пенсию ушел в 75 с киевского завода «Авиант».
-- С Сергеем Королевым судьба свела меня в 1942 году в Казани, -- рассказывает Андрей Батрак. -- В столицу Татарии в 1941 году эвакуировали из Москвы наш авиазавод. По соседству с ним размещался завод авиационных двигателей, где организовали «шарашку». Так тогда называли закрытые конструкторские бюро, в которых работали зеки. Как я затем узнал, перед этой «шарашкой», возглавляемой Валентином Глушко, поставили задачу создать реактивные ускорители для пикирующего бомбардировщика «пешки» -- Пе-2 (конструктор Владимир Петляков). В годы войны эта машина была одной из наиболее массовых, а выпускал ее наш авиазавод. Реактивные ускорители были нужны для того, чтобы самолет мог оторваться от преследования истребителей противника либо догнать вражеский самолет.
Королева назначили руководить летными испытаниями ускорителя, а меня и еще нескольких заводчан прикомандировали к «шарашке» для обслуживания Пе-2. Я занимался электрическим и радиооборудованием. Вот так и получилось, что зек Королев стал моим непосредственным руководителем. А в Казань он был переведен из Омска, где в 1940 году в подобной «шарашке» под руководством авиаконструктора Туполева работал над созданием бомбардировщика Ту-2. О переводе Королева в Казань попросил Глушко, который сотрудничал с ним до войны в Ракетном НИИ.
-- Королев тогда был заключенным лишь формально?
-- Внешне сотрудники глушковского КБ не отличались от заводчан -- носили гражданскую одежду, обычные прически, но их положение было все же другим: они не имели права выходить в город, а по территории завода перемещались со «свечкой», то есть в сопровождении вооруженного конвоира. Для «шарашки» в здании заводского управления выделили три комнаты, где рядом стояли кульманы и койки. Кормили заключенных также отдельно от нас. Зарплату им не платили, выдавали лишь небольшие суммы на покупку табака в заводском буфете. Впрочем, я не помню, чтобы Королев курил. Летать ему категорически запрещалось. Однако Сергей (Королева мы тогда называли по имени) однажды упросил летчика-испытателя Александра Васильченко взять его в полет. Правда, закончилась эта история громким скандалом. Началась же она из-за неполадок в ускорителе -- он не запускался на больших высотах. Королев хотел разобраться в причине, находясь на борту Пе-2. В воздухе трубка, по которой подавалось спецтопливо, лопнула, Королева облило горючим и ударило куском трубки по голове. Рана была неопасной, но ее следовало обработать. А в санчасти стали допытываться, где он ее получил. Пришлось признаться. После этого и начался переполох. Состоялось собрание, на котором летчика клеймили за потерю бдительности: мол, как он мог посадить в кабину «врага народа». Васильченко хотели исключить из партии и отстранить от полетов. Однако заменить его было некем, и это спасло аса. Ему просто объявили строгий выговор, на этом дело и кончилось. А с неполадками в ускорителе вскоре разобрались, и он стал запускаться на любой высоте.
-- Королев рассказывал о причинах своего ареста?
-- Конечно, нет. В те времена подобные разговоры были весьма опасными. Он лишь сообщил, что получил 10 лет и что до ареста занимался реактивной техникой. Уже после войны я узнал, что его с Глушко в 1938 году посадили по одному доносу. Сняли судимость с них в конце войны по личному приказу Сталина за успехи в разработке реактивной техники. К слову, оклеветавший их сотрудник Ракетного НИИ Андрей Костиков затем умудрился присвоить себе авторство знаменитой реактивной артустановки «катюша». А в 1941-м получил за нее звание Героя Социалистического Труда. Но затем с авторством разобрались, и группе ученых во главе с Клейменовым и Лангеманом посмертно присвоили звания Героев Соцтруда.
-- Что вам наиболее запомнилось в характере Королева?
-- Он был не очень разговорчив, внушал уважение -- в нем мы сразу почувствовали сильную, волевую личность. При этом он был человеком доброжелательным и справедливым. Беседуя с ним, вспоминали родные края -- мы ведь почти земляки, он родом с Житомирщины, я -- из Киевской области. К слову, большинство сотрудников глушковской «шарашки» составляли выходцы из Украины.
В 1945 году Королев предложил мне поехать в Германию, на завод, где выпускали крылатые ракеты ФАУ. Я пробыл там около недели, отбирал для нашего завода уцелевшее электрооборудование, а Королев несколько месяцев занимался в Германии поиском ФАУ и технической документации этой ракеты.
Кстати, в 1945 году планировалось участие наших Пе-2 с реактивными ускорителями в параде Победы. Сталин захотел предварительно увидеть эти самолеты в деле и специально для этого приехал на аэродром под Москвой. Первым ему продемонстрировали полет Як-3, затем поднялся Пе-2. Думаю, пилоту очень уж хотелось блеснуть перед вождем своим мастерством. Вот парень и перестарался. Выполнение сложных фигур пилотажа обернулось авиакатастрофой. Сталин был взбешен, укатил, хлопнув дверью машины и сказав на прощание, что наши самолеты в параде участвовать не будут. Я после этого не спал всю ночь -- ожидал, что за мной придут чекисты. Ведь я был одним из тех, кто горячо поддерживал разговоры о том, чтобы руководство ходатайствовало об участии наших бомбардировщиков в параде. И по слухам, Глушков попросил Маленкова, ближайшего соратника Сталина, помочь внести Пе-2 в списки участников парада. Но обернулось это трагедией. Начни НКВД искать виновных, думаю, я оказался бы в их числе…
К счастью, гнев вождя не имел более серьезных последствий -- КБ продолжало работать. Из Казани его перевели под Москву, в Химки. И мы занялись созданием реактивных ракет.
Но чтобы остаться в реактивном КБ, мне пришлось прибегнуть к весьма рискованному ухищрению. Дело в том, что тогда на заводе в Казани начали программу производства копии знаменитого американского бомбардировщика «Норд Америка». Несколько таких самолетов попали на территорию СССР. Их экипажи отправили в США, а машины не вернули и разобрали до винтика, чтобы самим наладить выпуск подобных самолетов. Из-за этой программы большинство специалистов завода, которых планировали передать в «хозяйство» Глушко, решили оставить, в том числе и меня. А мне так хотелось заниматься реактивной техникой, переехать поближе к Москве. Вот я и решился уговорить своего приятеля Володю на хитрость. Его сестра Галина работала секретарем в директорской приемной. Я пообещал Володе: «Если упросишь Галю помочь мне попасть в Москву, добьюсь и твоего перевода в столицу». А он мечтал об этом. По настойчивой просьбе брата Галина впечатала мою фамилию в уже подписанные списки сотрудников, переведенных к Глушко. Так я и остался в его команде. Принимал участие в испытаниях систем первой советской боевой ракеты. Но в 1949 году меня перевели на авиазавод в Киев, где я и проработал более 40 лет.