На днях (в номере за 27 января) «ФАКТЫ» опубликовали эксклюзивное интервью с известным писателем Эдуардом Тополем. Он рассказал, что недавно закончил книгу о захвате заложников на московской Дубровке -- во время спектакля «Норд-Ост». Книга еще не вышла в свет, и даже отрывки из нее нигде не печатались. Но для читателей «ФАКТОВ» Эдуард Владимирович сделал исключение: сегодня, с согласия автора, мы публикуем отрывок из его нового романа «О любви и терроре».
КРЕМЛЬ (по непроверенным данным анонимного источника):
… В кабинете президента был установлен японский видеомагнитофон с экраном 2х3 метра. На этом экране президенту демонстрировали пленку, только что отснятую в ДК на Дубровке британским журналистом Марком Франкетти, которую сотрудники ФСБ у него изъяли, едва он вышел из театрального центра.
Демонстрировали пленку генералы ФСБ, один из них давал пояснения:
-- Надо честно признать, мы оказались не готовы использовать некоторые шансы. Эти отморозки согласились принять Аслаханова, Кобзона, Хакамаду, Рошаля, иностранных врачей, журналистов НТВ и того же Франкетти. И с кем-то из них мог бы пойти наш человек -- как помощник, как журналист, как врач. Одеться соответствующе, пойти и посмотреть, есть ли там растяжки, какого типа взрывные средства, что у них за оружие, где что стоит. А у нас не оказалось ни удостоверений журналистов, ничего. То есть мы эти возможности упустили. Единственное, что нам удалось -- вмонтировать «жучки» в коробки с лекарствами «Красного креста». Вот они и дают информацию. Ну, и на этой пленке видно, кто эти террористы. Копия этой пленки и интервью Бараева с НТВ уже у наших психологов, они готовят психологические портреты бандитов. Хотя и без того ясно, что это просто банда, наспех собранная Басаевым, Бараевым и вот этим Абу Бакаром. Против наших «альфовцев» они ничто, шпана, даже стрелять прицельно не умеют, двух девчонок, которые из окна выпрыгнули, с двадцати метров не достали.
-- Но они камикадзе, -- заметил президент.
-- Да, -- ответил второй генерал. -- Правда, не думаю, что все до одного, но точнее это определят наши психологи. Бабы, во всяком случае, способны взорваться.
-- Хотя в интервью журналистам НТВ Бараев признал, что другие терракты, намеченные ими на вчерашнюю ночь, сорвались, -- заметил начальник московской милиции. -- Так что хотя бы здесь мы их упредили.
Однако президент пропустил это мимо ушей.
-- Значит, основные заряды ВВ у них скоммутированы на общий пульт, так? -- спросил он начальника Центра подготовки спецопераций ФСБ.
-- Да…
-- И, если одна из этих сук соединит клеммы, все здание сложится и рухнет на заложников? -- президент кивнул на проектно-архитектурную документацию ДК, развешанную на стенах.
-- Да, -- подтвердил генерал. -- Как человек, который занимается борьбой с терроризмом, могу сказать: штурмовать нельзя. Но и не штурмовать нельзя. В руках у захватчиков сотни людей, и они не собираются их освобождать.
-- Что же делать?
-- Мы уже говорили вам про газ. Это очень сильный анельгитический газ, он сильнее морфина в 300--400 раз. То есть эффект наступает через две минуты…
-- Две минуты??! -- воскликнул президент. -- Да за две минуты можно весь зал расстрелять, а не только взорвать!
-- Вы правы. Если не знать специфику его действия. Буквально на первом вздохе атрофируется мышечная деятельность. То есть человек еще в сознании, но уже не может и пальцем пошевелить. А на втором вдохе затормаживается мыслительная функция мозга, еще два вдоха -- и человек в полной отключке, в полной.
Президент вздохнул и посмотрел куда-то в сторону, а еще точнее -- в ночное пространство за окном, словно пытаясь представить в этом пространстве здание ДК на Дубровке, зал с заложниками, чеченских террористов-смертников. Вот и в Москву пришла война, которую он унаследовал от Бориса Николаевича вместе с кремлевским престолом. И нет из нее выхода, нет выхода! «И штурмовать нельзя, и не штурмовать нельзя!»… Правая рука машинально взяла с подноса, стоявшего на столе, его любимую сушку. А ведь будь Горбачев и Ельцин чуть дальнозорче, всей этой войны могло и вовсе не быть. Выплатили бы в 91-м чеченцам компенсацию за сталинскую операцию «Чечевица» и взамен договорились бы с Дудаевым отложить решение вопроса о независимости Чечни лет на тридцать-сорок. Даже если бы пришлось каждому чеченцу заплатить по тысяче долларов, это было бы дешевле восьмилетней войны, восстановления Грозного, не говоря уже о ценности тысяч и тысяч человеческих жизней. Но ни Горбачев, ни Ельцин даже разговаривать с Дудаевым не стали, а теперь… Теперь вот ему расхлебывать эту чечевичную похлебку…
Надкусив сушку, президент задумчиво, словно рассуждая вслух, произнес:
-- Хорошо… Допустим, газ… Но где гарантии, что весь зал разом вдохнет этот газ? -- и кивнул на телеэкран, где на стоп-кадре замерло изображение зала с заложниками. -- Вот мы видим -- этот бандит тут стоит, под люком вентиляции, а эта шахидка -- у бомбы в центре зала. То есть он, может быть, и сразу вдохнет, но пока газ дойдет до этой твари, она двадцать раз клеммы соединит… А?
Генералы не ответили. Но молчавший доселе директор ФСБ сказал:
-- Гм… Знаете, это не так то просто. То есть на словах -- да, конечно. На словах они все шахиды, герои и «Аллах акбар!» «Мы больше хотим умереть, чем вы хотите жить!» Звучит красиво. Только зачем они пришли в Москву? Взорваться? Но для этого не нужно двое суток сидеть в этом зале. Заложили взрывчатку и рванули в первый же день. Нет, они пришли вынудить нас к капитуляции. То есть взрывом они нас шантажируют, а на самом деле взрыв это их поражение. Но проигрывать никто не любит, тем более свою жизнь. Вот я подам сюда газ -- вы что, сразу прыгните в окно? Нет, вы начнете принюхиваться -- а чем пахнет, а газ ли это, а что это за газ? И пока вы принюхиваетесь…
-- Нет, лучше вы сюда газ не подавайте, -- попросил, усмехнувшись, президент и взял из вазы еще одну сушку. -- Еще вопрос. Если ими руководят снаружи, то и взорвать могут снаружи, по радио. Вы всех усыпите, наши пойдут на штурм, а кто-то снаружи нажмет кнопку -- и все. И заложники погибнут, и террористы, и вся наша «Альфа»…
-- Это исключено, -- ответил директор ФСБ. -- За минуту до штурма все радиоволны вокруг здания будут подавлены. Вы же знаете, мы даже радионаводку американских крылатых ракет можем давить и сбивать с курса…
Неслышно, без скрипа открылась дверь, в кабинет зашел Александр Волошин.
Президент глянул на него вопросительно.
-- Приехали Кобзон, Немцов и Хакамада, -- негромко сообщил вошедший.
-- Зачем?
-- Рассказать о своих переговорах с Бараевым.
-- Они уже рассказали по телевизору. Я слышал.
-- Вы их не примете?
-- Не в службу, а в дружбу, Александр Стальевич -- примите их сами. А мне… Скажите Алмазову, что через пять минут мы едем на Дубровку.
-- Куда??? -- изумился директор ФСБ.
-- Но не с эскортом, -- продолжал президент, -- а анонимно, в каких-нибудь «Жигулях».
-- Это опасно… -- сказал директор ФСБ.
Президент развернулся к нему.
-- А вы думаете, я решусь на эту операцию, не посмотрев на объект своими глазами?
-- Может, лучше поехать в «Меридиан»? -- осторожно сказал начальник Центра спецопераций. -- Он точь-в-точь как ДК на Дубровке.
-- Туда мы тоже заедем, -- президент встал.
-- Значит, вариант с газом принят? -- спросил директор ФСБ.
-- А у вас есть другие? -- ответил президент.
-- Есть, -- вдруг сказал генерал из Центра спецопераций.
Президент посмотрел на него вопросительно.
-- Срочно привезти сюда из Чечни всех родственников этого Бараева -- отца, мать, сестер, братьев. И родителей остальных террористов. Поставить их на площади перед ДК и сказать Бараеву, что если не отпустит заложников, будем их расстреливать…
Президент мечтательно вздохнул:
-- Н-да… Хорошо бы!.. И родственников Басаева заодно… Вот только как мы будем выглядеть в глазах всего мира?
ИЗ ПИСЕМ ВЕРЫ, ВОЗЛЮБЛЕННОЙ МОВСАРА БАРАЕВА:
… Где-то через месяц Мовсар снова позвонил, приехал. Опять только на ночь…
Примечательно, что он был очень верующим. Он всегда попрекал меня за то, что я не ношу крестик, и что у меня дома нет Библии. Он говорил, что у них в любой семье у каждого члена семьи есть свой Коран и Шариат. И все подчиняются религиозным уставам -- ежедневно молитвы, уразы, он и сам несколько раз молился у меня дома. Хотя говорил, что это адская квартира, и здесь Бог не живет.
Так мы и виделись -- иногда раз в месяц, иногда -- раз в две-три недели. Каждый раз он привозил деньги, украшения…
Сколько нервов стоила мне эта любовь, я уже не помню. Очень много пузырьков корвалола и пустырника, пропущенный институт… В последние приезды он стал больше рассказывать о себе, о своей семье. Я многое узнала о его родителях, о дяде Арби, который был для него каким-то идолом:Постоянно говорил про Джихад. Про своих друзей. Про братьев. А как-- то, когда он сидел на диване, и моя кошка залезла к нему на колени, он ее гладил, а потом посмотрел мне в глаза, и сказал:
-- Год назад я бы ее спихнул или пнул. А с тех пор, как я знаю тебя, я даже убивать меньше стал…
Да, он стал меняться с тех пор, как мы встретились, я это и сама видела. И порой вел себя просто как мальчишка, на которого свалился груз ответственности за жизни стольких людей. Хотя иногда у него чувствовалось и упоение властью над нами, он говорил, что на нем лежит судьба чеченского и русского народов.
Согласна: маленький, глупый мальчик.
Но я молчала и понятно почему -- мне было просто за счастье быть с ним рядом…
Все, снова реву… Слезы текут градом… Его фотография… вот она напротив меня… Рядом лежит его подарок, телефон, сим-карта и другие вещи, которые он мне привозил: цепочки, украшения. Килограммами вез всегда… Деньги, которые дал мне в последний раз… Сказал, что мне они пригодятся… А я, дура, когда он, уходя, сказал, что идет на войну, засмеялась и сказала: снова в горы свои полезешь, что ли? Он отмолчался, поцеловал и ушел. Если бы я знала, куда…
Если можете, простите меня, за то, что не смогла удержать его, не смогла понять, куда он собирается, и что, вообще, будет. Когда по телевизору сказали, кто затеял терракт, у меня был обморок. Когда очнулась, кинулась ему звонить. Было жаль людей, ведь по телевизору такое говорили… Я звонила ему на сотовый все три дня, не переставая. Часто было занято, а когда дозванивалась, он трубку не брал…
А потом он позвонил сам, когда я даже не надеялась услышать его голос. Мы говорили долго, он сказал, что вот, мол, сижу сейчас один, нашел время тебе позвонить. Спросил: ну, как там, показывают по телевизору? Хотя сам видел, у него телевизор всегда с собой. Я заплакала, просила не умирать и не убивать… Он сказал, что смерть и убийство для него обычное дело, разве ты этого не знаешь? Я плакала и плакала в трубку… А он сказал, уже на чеченском, что любит и скучает. А я все плакала. Потом попросила все бросить, сбежать оттуда… Готова была даже прикрывать его, если бы он добрался до меня. Сказала ему об этом, а он сказал, что взрывать не собирается никого, но смысл жизни нашему сраному правительству объяснит… Потом сказал такие слова: «Ну, ладно, Вер! Мне надо отойти. Пока, еще позвоню… » -- таким тоном, как будто речь шла о чистке зубов или о еде…
ИЗ ЗАРУБЕЖНОЙ ПРЕССЫ:
Газета «Гардиан»:
ВРЕМЯ ЗАЛОЖНИКОВ ИСТЕКАЕТ
Чеченские террористы, взявшие в заложники 600 человек в московском театре, предупреждают, что начнут расстреливать пленников сегодня на рассвете, если Кремль не начнет вывод из Чечни своих 85. 000 солдат. Срок их ультиматуму истекает в 6 утра.
ФСБ подтверждает наличие угрозы террористов начать расстрел заложников.
Чеченцы заминировали весь театр на случай штурма здания силами российского спецназа. Позвонив из театра на радиостанцию «Эхо Москвы», заложница Анна Андрианова сказала: «Мы чувствуем, что что-то ужасное висит в воздухе».
ИЗ РОССИЙСКОЙ ПРЕССЫ:
05. 02. Неожиданно погасли прожекторы на здании Института совершенствования человека, освещавшие центральный вход в ДК и площадку с автомобилями перед ним.
От штаба по руководству операцией под цепочку «КамАЗов», груженных песком и бетонными плитами (они отгораживают штаб от Дворца культуры), по одному стали пробираться спецназовцы. Стараясь оставаться незамеченными, они перебегают к левому, неосвещенному торцу театрального центра.
УЧАСТНИКИ ШТУРМА:
Офицер «Альфы»:
В последний момент нам сказали, что задача тактически меняется, что на рассвете террористы будут убивать заложников, и поэтому мы переходим на другой вариант штурма -- с газом. В нашем отряде двенадцать оперативных групп, двум из них выдали баллоны, похожие на увлажнители воздуха. Носили их в руках, как ведра -- в темноте, от штаба-госпиталя через улицу, через кусты, и нужно было тихо и незаметно пронести, чтобы террористы не увидели.
48 баллонов несли 24 человека. С ними были техник «Меридиана» и техник ДК на Дубровке, они говорили: «Вот здесь люк… Здесь дверь в вентиляционную комнату в подвале… Нет, здесь стена… А там у меня железная дверь, а тут у меня дырка… »
Так они зашли прямо в здание -- там, с левой стороны, между колоннами, есть железная дверь в подвал и ход в комнату вентиляции. Дальше по трубам и лазам двигались на карачках, легкие, без бронежилетов -- им сказали, что если там короб лаза металлический, то пойдете, вообще, в носках, чтобы «чехи» не слышали.
Но, слава Богу, там оказался железобетон, поэтому они пошли в обуви, только очень тихо. Со стороны это выглядело, наверно, странно -- в темноте 12 привидений в противогазах, с автоматами на шее, с баллонами газа в руках, на карачках или пригнувшись, ушли в один отвод, и 12 -- в другой, к двум вентиляционным комнатам.
Там их встречали -- наши еще десять часов назад туда прошли, заняли эту позицию, террористы почти ходили по ним. И теперь они шепотом: «Ну, наконец! Заждались вас… »
Им было слышно, как «чехи» разговаривают, слушают свою музыку -- не в зале, а в коридорах, они же коридоры держали, наши их слышали через щели -- женские голоса, мужские…
ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В ЗАЛЕ, ЗАЛОЖНИКИ:
Сергей Лобанков, режиссер по пластике, руководитель детской труппы «Норд-- Оста»:
Бараев сказал: «Завтра в десять переговоры с Казанцевым. Спите до утра. Отдыхайте -- ничего не случится». И люди стали укладываться спать…
Александр Шальнов, отец Алеши Шальнова, артиста из детской труппы «Норд-- Оста»:
Наконец, мне разрешили подняться наверх, на балкон, к сыну. У него была высокая температура. Он был в майке и шортах -- так, как двое суток назад пришел сюда с репетиции с другими детьми. Детям чеченцы сказали, что их отпустят, и они все время спрашивали, когда это произойдет. Конечно, они боялись. Когда я пришел, сыну стало немного легче, он попытался вздремнуть.
НАТАЛЬЯ N. , экономист, 33 года:
К нам на балкон поднялся Мовсар, и вдруг Гоша мне говорит: «Вставай. Покурим». Я удивилась: «Как это? Ведь нельзя!» -- «Вставай, вставай!» И сам уже встает, идет по ряду к Бараеву. Ну, я за ним. Бараев тоже смотрит: куда это мы? Гоша выходит из ряда и говорит: «Мовсар, пошли покурим». Тот аж обалдел: «Ты че, мужик? Двинулся?» А Гоша ему: «Знаешь, даже варвары давали смертникам покурить перед казнью. А тут, не дай Бог, -- штурм. Давай выйдем, курнем». Бараев посмотрел на него, на меня, как-то так хмыкнул, как пацан, и вывел нас из зала. Там было темно, дуло откуда-то из разбитого окна, и мы примостились на лестнице, сели так, чтобы снайперы нас не видели. Закурили. Между прочим, каждый свои -- у Гоши был «Парламент», а у Мовсара «Малборо». Гоша затянулся и вдруг сказал Мовсару:
-- Достали вы нас, блин!
-- Это вы нас достали, -- ответил тот.
Я даже испугалась от такого начала, взяла Гошу за руку и сжала. А он все равно:
-- И чо, -- говорит, -- вам не хватает? Думаешь, вы без нас проживете?
Бараев помолчал, посмотрел на меня, на Гошу, потом сказал:
-- Я себя, знаешь, за что ненавижу? За то, что думаю по-русски. Вот вы бы согласились думать по-монгольски?
-- Зачем? -- удивился Гоша.
-- Ну, если бы Чингиз-хан не ушел из России, вы бы сейчас по-монгольски думали. Или по-татарски. Догоняешь?
-- Угу… -- усмехнулся Гоша. -- А по-арабски тебе будет легче думать?
У Бараева зазвонил мобильник, но он реагировал, спросил:
-- Почему по-арабски?
-- По кочану, -- сказал Гоша. -- Если мы уйдем из Чечни, вас тут же какие-нибудь талибы прихватят.
-- Вы уйдите сначала, -- вздохнул Мовсар. -- С талибами мы разберемся…
Потом посмотрел на экранчик мобильника, где высветился входящий звонок, и отключил звонок. Мы еще покурили.
-- Ты видел нашу пожилую женщину на балконе? -- спросил у Гоши Бараев. -- Это моя родная тетя Зура, жена моего дяди Арби, которого ваши убили. А Света, которая в партере, ее по-нашему зовут Секилат, она была актрисой и сестрой моего друга Мовсара, тезки, которого вы убили два года назад под Элистанжи. Ему было 22 года. Он был женат на Марьям, она тоже здесь. Оставила дома маленького ребенка, сына Мовсара, и приехала сюда. А сестры Райана и Аймани, которые в партере? Одной шестнадцать, другой восемнадцать, обе беременные, я им говорил: вы-то куда? Они говорят: наши мужья в твоем отряде, и мы с ними. А Зара, которая на сцене? Она похоронила брата -- одну ногу и голову, вот все, что от него осталось… У нас в Чечне уже нет семьи, где бы вы кого-то не убили. Поэтому мы не можем с вами больше жить. Вы нам никто, понимаешь? Никто! Так уйдите, дайте нам жить так, как мы хотим, а не так, как вам хочется. Оставьте нас в покое, мы согласны на плохой мир. Только пусть ваши войска уйдут из Чечни. Пусть они стоят на границе, пусть нас китайской стеной окружат, пусть натянут километры колючей проволоки под высоким напряжением -- но дайте нам самим решать, как нам жить.
Но Гошу это не достало, он спросил:
-- А как вы будете жить? Вы же не умеете работать. У вас почетно быть бандитом, вы же веками детей учите жить грабежом.
Тут я снова сжала ему руку, но он опять не реагировал. А Мовсар хмыкнул:
-- А то вы умеете работать! Пятьдесят лет половину Европы учили, как жить, до нищеты довели, еле они от вас избавились:
-- А правду по телику гонят, что ты наших солдат в рабство угонял, живьем им головы резал?
Я обомлела. Думаю: все, сейчас он нас грохнет. Но Мовсар -- нет, мирно так беседует, говорит:
-- А ваши федералы другие? Заходят в дом, все выносят до последней тряпки -- ковры, телевизор, мебель, посуду, одежду -- грузят на свой «Урал», а потом еще бросят в печку гранату и уезжают. И так -- восемь лет по всей Чечне. А купить их можно просто за бутылку. Хочешь через блок-пост оружие провезти, спирт, наркотики -- только плати. Я не знаю, о чем ваш Путин думает. Всю армию пропускают через Чечню и всех солдат превращают там в мародеров. Нужна России такая армия?
Тут у него телефон снова завибрировал и высветился экранчиком. Он посмотрел на этот экран, а потом кивнул Гоше на меня:
-- Твоя жена?
Гоша смутился, но сказал честно:
-- Нет. А почему ты спрашиваешь?
-- Любит тебя, -- усмехнулся Мовсар. -- Вон как за руку вцепилась… Знаешь, у меня тоже есть такая… Любит, даже сюда звонит. Вот… -- и показал на вибрирующий телефон. -- Не знаю, как быть…
-- Ответь, -- сказал Гоша.
-- Не в этом дело…
-- А в чем?
-- Русская она. Если мы от вас отделимся, мне чеченских детей нужно делать. А она русская, понимаешь?
И тут я спросила:
-- А ты ее любишь?
Но Бараев мне не ответил, резко нажал кнопку на телефоне, приложил к уху:
-- Алло! Вер, уже пять утра! Ты чо не спишь? -- и, послушав женский голос, перебил: -- Да ничо не будет! Мне Казанцев звонил, он утром прилетает на переговоры. А ты видела, что ко мне Кобзон приходил? И Примаков, и Аушев -- видела? Все, Вер, мне некогда, я с людьми разговариваю. Спи! -- и дал отбой.
-- Любишь ты ее… -- сказал ему Гоша.
Мовсар резко встал:
-- Ладно! «Любишь» -- «не любишь». Пошли…
И ботинком загасил окурок.
Мы тоже встали.
Тут на лестнице, на площадке второго этажа возник Аслан, крикнул:
-- Мовсар, тебя Ясир ищет!
-- Зачем?
-- Мы нашли видео нашего захвата! У них тут, оказывается, видеозапись была включена, когда мы в зал ворвались. Пошли, посмотрим!
-- Сейчас… -- ответил Бараев. -- Отведу людей на балкон…
По дороге Гоша сказал:
-- Но ты понимаешь, что мы не можем отдать вам Кавказ?
-- Это мы не можем отдать вам Кавказ, -- ответил Бараев.
-- Значит, так и будем фуячить друг друга до посинения?
-- Значит, будем… -- и Бараев открыл дверь нам на балкон. -- Идите на место…
УЧАСТНИКИ ШТРУМА:
Офицер «Альфы» (продолжение):
… В подвале баллоны с газом нужно было поднести к двум огромным выключенным вентиляторам, которые через два рукава подают воздух в зал. И поставить 24 баллона за одним вентилятором, и 24 -- за другим, и включить в сеть -- эти баллоны, если их включить, активируют жидкость в газ, как обычный чайник обращает воду в пар.
Когда наши ребята все выставили и подключили, Центр говорит:
-- Готовы?
-- Готовы!
-- Включайте!
Включили баллоны и вентиляторы, все загудело, газ пошел, «чехи» сразу зашевелились, как тараканы, и полезли к ним. Тут же возникла перестрелка -- в темноте, в этих подвальных лазах и коробах. Докладываем:
-- Первый, я второй! У нас гости!
Ну, там матерком:
-- Держитесь!
-- Держимся!..
Задача была продержать подачу газа 15 минут, иначе сорвалась бы вся операция.
(Окончание читайте в следующую пятницу, в номере за 6 февраля, сего года)