В середине июня 1953 года Восточную Германию охватило восстание трудящихся, протестовавших против курса построение социализма, проводимого в ГДР партийным руководством
Если о чехословацком антисоциалистическом бунте 1968-го и венгерском 1956-го газеты пишут, пользуясь каждым удобным случаем, то о событиях того же характера, всколыхнувших Восточную Германию в середине июня 1953 года, вспоминают не так часто. Обращалась к этой теме и наша газета, но время идет, и обнародуются документы, которые заставляют переосмысливать казавшиеся бесспорными факты. Помогают это делать и люди: автору этих строк посчастливилось встретиться с двумя киевлянами, которые в начале 1950-х служили в ГДР: Владимир Дубовенко -- в разведке, Владимир Евграшин -- в той самой 1-й танковой армии, которая якобы расстреливала мирную демонстрацию немецких рабочих. Так расстреливала или нет?
Но прежде чем обратиться к событиям 1953-го, заглянем в год 1952-й -- именно там историки советуют искать истоки случившегося. В июле 1952 года партийная власть Восточной Германии под «мудрым руководством» КПСС свернула с пути создания «демократического государства» на путь построения социализма. Это товарищ Сталин «подсказал» президенту ГДР Вильгельму Пику, генеральному секретарю СЕПГ Вальтеру Ульбрихту и премьер-министру Отто Гротеволю создать «производственные товарищества» в сельском хозяйстве и «народные предприятия» в промышленности: без них якобы социалистический характер государства недостаточно проявляется.
Курс на построение социализма в ГДР был провозглашен на 2-й партконференции СЕПГ и принят на «ура». Но уже через полгода стало ясно, что этот самый курс ведет страну… к краху. В первом квартале 1953 года на 10 процентов упало производство продовольственных товаров, и Германский институт экономических исследований забил тревогу: дескать, такая тенденция может привести к голоду среди слоев населения, которые не имеют льгот! Партия не оставила без внимания этот сигнал: был арестован министр торговли и снабжения -- его обвинили в сознательной дезорганизации работы вверенного ему ведомства. А работников народного хозяйства нацелили на повышение производительности труда. Но то, что в Советском Союзе никогда не вызывало открытого протеста, немцев заставило вскипеть.
Наших формула «дальше-больше-быстрее» не пугала, потому что, не поспевая за указующим перстом партии, они не считали зазорным заниматься приписками -- километров, литров, килограммов. Отсюда обувь, которую невозможно было носить, металл, который ни в какое дело не годился… Со временем партия выдвинула новый лозунг -- «быстрее, больше и лучшего качества»! Народ и тут ответил: «Есть!» -- потому что для наших не существовало невыполнимых задач. А для немцев существовали. Поневоле вспомнишь: «Что русскому хорошо, то немцу смерть».
Немцы-педанты точно знали: где скоростные методы -- там нет качества. Некачественно они работать не привыкли, значит, теряли в зарплате. Трудящиеся сначала зароптали, а затем и бастовать начали. Это заставило руководство республики ринуться в Москву. С немецкой делегацией встретились Хрущев, Берия и Гречко, бывший главнокомандующим группы советских войск в Германии. Ничего конкретно не посоветовали, разве что политическую линию, проводимую в ГДР, признали «ошибочной». Сообразив, в какую лужу сели, «немецкие товарищи» дали задний ход.
В Москву делегация ездила в первых числах июня, а 11-го уже был провозглашен «новый курс»: ГДР отказывалась от развития тяжелой промышленности в ущерб легкой, оголтелого огосударствления частной собственности, скоропостижной коллективизации на селе. Руководство страны обещало улучшить снабжение населения товарами и снизить на них цены. Вот только о нормах выработки оно «забыло»: они должны были повыситься на 10 процентов. Эта искра вызвала пожар возмущения в обществе. Митинги и забастовки возникали то на одном, то на другом народном предприятии. Рабочие демонстративно поворачивали портреты партийных руководителей лицом к стене, требовали свободных выборов. Разобщенные выступления слились в единый порыв, когда кулаком по столу стукнули строители берлинского района Фридрихсхалле. Стукнули в самом прямом смысле -- на вечеринке, которую устроили для них профсоюзные функционеры.
Рабочих и руководство вывезли на отдых на разных пароходах, и это спровоцировало разговор о несправедливости, который вылился в решение: «С 15-го -- бастуем!». 15 июня было отправлено письмо Отто Гротеволю с требованием снизить нормы выработки. О солидарности с «подписантами» заявили рабочие не только Берлина, но и других городов. А 16-го на Штраусбергерплатц собрались несколько сотен людей в рабочих спецовках. Отправились к Дому министерств, и по мере движения к шествию примыкали все новые сотни людей.
Участники демонстрации надеялись вызвать на разговор председателя Совета министров и генерального секретаря СЕПГ, но безрезультатно: к ним вышел лишь министр металлургии -- он сообщил о готовности правительства удовлетворить требования рабочих. Политбюро же ограничилось тем, что признало свои ошибки перед лицом трех тысяч «партийцев» в зале Фридрихсштадтпаласа, после чего поспешило укрыться в Карлсхорсте -- районе Берлина, где осела советская разведка.
Поведение руководства страны еще больше разгорячило бастующих, и 17 июня массы людей отправились штурмовать здание партийного Олимпа. К этому времени по просьбе руководства ГДР были приведены в готовность служащие советской группы войск. В их расположение ринулись бунтующие, бросая в стоявших у открытых башен танков офицеров камни, гнилые овощи, тухлые яйца. Чем отвечали военные? Как следует из воспоминаний верховного комиссара СССР в Германии Владимира Семенова. Политбюро приняло решение стрелять в восставших, но начальник Генштаба Соколовский не поддержал этого решения, и Семенов не стал его выполнять, велев в случае крайней необходимости стрелять поверх голов демонстрантов -- для устрашения.
Берия этим обстоятельством был возмущен, а Хрущев, узнав, что Семенов действует вразрез с решением Политбюро, сказал: на месте, мол, виднее, «что надо делать и чего не делать». До войск приказ Семенова был доведен -- это подтверждает киевлянин Владимир Евграшин, бывший в 1953 году помощником начальника штаба одной из частей 1-й танковой армии, которая и была призвана на помощь немецким руководством.
-- Наша часть стояла в Ауэ, -- вспоминает Владимир Львович. -- У нас, как во всей ГДР, было введено чрезвычайное положение. Вокруг жизненно важных объектов вырыли окопы, солдаты спали одетыми и с оружием. Соблюдался комендантский час: вечером -- никаких увеселительных мероприятий, театральных представлений. Но ни в какие столкновения населения с местными властями, если вдруг возникнут, нам велели не вмешиваться. Если где что случалось, разбирались немецкие полицейские.
Да я и не припомню никаких инцидентов. Немцы законопослушны. Окна откроют, смотрят на улицу, но из дому ни шагу! Впрочем, может быть, у нас было спокойно потому, что Ауэ -- это урановые рудники, а труд шахтеров хорошо оплачивался. От сослуживцев, которые были в других городах, я слышал: если стреляли, то поверх голов, для устрашения. В прессе читал, что были случаи казни военнослужащих, которые отказывались стрелять в восставших. Значит, командиры занимались самоуправством.
В некоторых городах, по свидетельствам очевидцев, происходили жестокие столкновения: в Гере, Коттбусе и Галле громили полицейские участки, дома правлений СЕПГ. Впрочем, как вспоминает киевлянин Владимир Дубовенко, который многие годы провел в ГДР, служа в разведке, некоторые особенности национального немецкого характера позволяли без труда обуздать вспышки народного гнева.
-- Коллеги рассказывали мне, что многолюдный митинг в Галле разогнал один-единственный человек -- наш комендант, -- говорит Владимир Моисеевич. -- Он выскочил на трибуну, оттолкнул очередного оратора и, размахивая пистолетом, велел всем разойтись. И -- разошлись! Больше того, за этим не последовало никаких актов возмездия. А вот органы, как теперь говорят, «оттянулись». В дни после подавления восстания подвал нашего ведомства был забит арестованными немцами. Людей допрашивали, осуждали и… отправляли в Сибирь.
Коллега, которого привлекали в качестве переводчика, рассказывал, как допрашивали одного старенького доктора. Следователь приказывал ему раздеться догола, после чего сажал копчиком на угол стула и держал так часами. Иногда подходил и выбивал стул из-под старика, тот падал, а его истязатель смеялся. Доктор достойно сносил издевательства, и только когда следователь уходил, просил разрешения взвеситься на стоявших в кабинете весах -- очень переживал, что катастрофически худеет.
Может быть, органы мстили людям за что, что сами «просмотрели» подготовку к восстанию? Так или иначе, ГДР оказалась страной, которая не поступилась национальным характером. И миллионы советских граждан, в рабочее время выполняя пятилетки за четыре года, после работы выстаивали очереди за немецкими костюмами: те несравнимо лучше отечественных сидели на фигуре.