О первопроходце космоса, которому 9 марта исполнилось бы 70 лет, рассказывает его однокашник по первой шестерке кандидатов летчик-испытатель первого класса, полковник в отставке Анатолий Карташов
О самом Анатолии Яковлевиче «ФАКТЫ» рассказывали 25 августа 2002 года, когда отмечалось его 70-летие. Примерно так же, как и он, сегодня выглядел бы Гагарин -- невысокий, плотный, с застенчивой улыбкой.
-- Ну, у меня рост 174 сантиметра, -- говорит Карташов. -- Юра был ниже, где-то метр шестьдесят семь--метр шестьдесят девять… Самый рослый в нашей первой двадцатке -- Борис Волынов. Вообще-то в космонавты старались брать маленьких. Гера Титов все надеялся полететь первым хотя бы даже из-за того, что был на два с половиной килограмма легче Юры. Шла борьба за каждый килограмм веса. Помню позже, после отряда космонавтов, когда я испытывал в КБ Яковлева спортивный самолет Як-18П, Александр Сергеевич пообещал большую премию тому из конструкторов, кто сумеет облегчить самолет на пяток килограммов.
Наш собеседник -- живая история. Живет круглый год на скромной даче, построенной еще на советских шести сотках недалеко от аэродрома киевского авиазавода, где заканчивал карьеру испытателя. Изредка над верхушками выросших уже яблонь с ревом и свистом заходят на посадку огромные машины…
-- Ой, а что эти летуны выделывали в молодости! -- улыбается Юлия Сергеевна, супруга. -- Толя начинал службу на Севере, как и Юра Гагарин. А я училась в Кондопоге. И Толя с ведомым (их часть размещалась далеко в тайге) иногда прилетали. Пронесутся с ревом низко-низко, покачивая крыльями -- куры потом неделю не несутся. Таким весельчаком и Гагарин был.
-- Хотя и не всегда, -- говорит Анатолий Яковлевич. -- Во время первой нашей встречи мне он ничем не запомнился. Ибо когда я прибыл в мае в отряд, первым, кто меня встретил в городке, был будущий космонавт Виктор Горбатко. По тропинке через лес, весь изрытый траншеями теплотрасс, фундаментов, телефона, он проводил меня в класс, где стояли обычные школьные деревянные парты, на стене висела доска. И здесь находились, кроме нас с Горбатко, восемнадцать старших лейтенантов. Отставить, Паша Попович и Володя Комаров были капитанами. Комаров -- с академическим значком. А остальные все, поверь, поначалу были на одно лицо. И городок тогда еще не был Звездным, а назывался «41-й километр».
Гагарин же, пожалуй, запомнился мне после испытаний в сурдокамере. Десять-пятнадцать суток надо было высидеть в полной тишине. Можно было читать, писать. Днем поспать три часа и ночью столько же. А после меня пошел Юра. Только ему разрешили спать шесть часов днем, а ночью заставили бодрствовать. Попович там даже песни пел.
А потом… В полседьмого утра мы бежали на зарядку. Валентин Бондаренко (позже погибший из-за ожогов, полученных во время пожара в сурдокамере) жил выше всех, на пятом этаже офицерской хрущевки. Он спускался с криками «Подъем!», всех будил, нажимая по очереди кнопку звонка. Я жил на четвертом. Ниже -- Горбатко, Хрунов, Волынов, Варламов… Гагарин жил в другом подъезде, за стенкой нашей кухни.
Помню, мы получили квартиры. Их надо было обставить. А в те годы хорошую мебель, холодильник, черно-белый телевизор и прочие хорошие вещи купить без блата было невозможно. Наш замполит майор Никирясов (хороший, кстати, был замполит, умел разговаривать с людьми, заботился о личном составе) договорился с руководством базы военторга. Приехали мы туда, Никирясов ведет всю ораву мимо группы людей. «И куда эти старшие лейтенанты прутся! Я -- жена подполковника, стою в очереди!» -- поджала губы расфуфыренная молодая дамочка. «Надо было за старлея замуж выходить!» -- весело обернулся к подполковничихе Гагарин, и мы пошли дальше.
Как-то в воскресенье мы с ребятами немного загуляли. У одних семьи еще не приехали, другие были холостяками. Пошли в деревню Солнцево. Там забегаловка, продавали закуску и спиртное. И патрули туда реже совались. Взяли по бутылке, нашли местечко на солнышке под соснами за каким-то сараем. Уселись, выпили по рюмке-второй. И тут Гриша Нелюбов встает: «Все, парни, хватит. Завтра работать». Господи, да мы же молодые, крепкие. Что летчику две рюмки? Я в отряд только прибыл. И как-то сразу бросилось в глаза, что Гришка все время пытается командовать. Они с Жорой Шониным закончили училище летчиков-истребителей морской авиации. Но Шонин был нормальным хлопцем. А Нелюбов бахвалился: дескать, морской летчик на голову выше сухопутного, относился к нам с высокомерием. Вот я и решил его осадить: «А это что еще за замполит выискался? Ты кто такой?» Все, в том числе и Гагарин, засмеялись, вздохнули с облегчением. Видать, Гришка всех достал своим стремлением верховодить. И пьянка успешно продолжалась.
Кстати, со временем, когда программа подготовки уплотнилась, мы выпивать стали реже. А Юрка Гагарин и вовсе избегал мальчишников. Нелюбов же любил погусарить. За что и вылетел из отряда. А потом и вовсе печально закончил. Я позже, во время службы на Дальнем Востоке, в госпитале встретился с бывшим врачом его части… Он рассказал, что Гриша спился и попал под поезд -- то ли самоубийство, то ли просто по пьяни.
А вот Гагарин был проще. Не рисовался. Любил шутить и нормально реагировал на шутки других. Но где, пожалуй, все же выделялся, так это на баскетбольной площадке. Никто лучше его не умел обводить противника, уворачиваться, а затем стрелой выпрыгивать над головами соперника и стремительно забрасывать мяч в корзину. Зимой Юрка замечательно рубился в хоккей. И когда кто-то задевал его клюшкой, не на шутку распалялся. Но был отходчив. В спорте каждый из нас чем-то выделялся. Я, например, неплохо прыгал с парашютом (у меня к тому времени было свыше 150 прыжков), легко бегал на дальние дистанции. Гера Титов был лучшим гимнастом, «солнце» на перекладине крутил, подъем с переворотом мастерски выполнял.
-- Вы помните вашу последнюю встречу с Гагариным?
-- Это было в конце зимы -- начале весны 1961 года. Я к тому времени уже не готовился к полету в космос. Случилась неприятность. Во время тренировок на центрифуге, когда подошла моя очередь крутиться, решили перегрузки увеличивать не плавно, а сразу после шести дать двенадцатикратную. Я-то выдержал, сознание не потерял. Но врачи заметили на спине синяки. Капилляры полопались. Медики испугались, что то же может случиться с сосудами головного мозга. И я ушел из отряда. Хотя потом жалел, что поспешил. После углубленного обследования врачи убедились, что моим сосудам ничего не грозит, могу лететь в космос. Но мы же гордые были: каждый из нашей шестерки (Гагарин, Титов, Николаев, Быковский, Карташов и Попович) знал, что может полететь первым. И очень хотел быть именно первым. Гера Титов всю жизнь жалел и возмущался, что не его послали вначале. Он, пожалуй, был эрудированнее Гагарина. Но порой умел резковато ответить, что не всем нравилось. Гагарин тоже не боялся начальства, разговаривал на равных, но был выдержаннее.
И вот как-то утром на перроне станции Подлипки ожидаю пересадки на электричку до Долгопрудного. Вдруг вижу в гурьбе пассажиров, вышедших из электрички, Юру Гагарина. В синей летной куртке, офицерской шапке без кокарды (значит, гражданский, подумает патруль и не прицепится за нарушение формы), с портфельчиком в руках, он шагал своей размашистой, немножко косолапой походкой, углубленный в свои мысли. Увидел меня -- улыбнулся, подошел.
Обменялись рукопожатиями, перекинулись словом-другим. Он поинтересовался моими делами. Узнав, что снова летаю, обрадовался. На прощанье мы пожелали друг другу успехов. И Юра пошел дальше. Там, в Подлипках, был завод, где готовили кабину космического корабля, ребята ее осваивали.
Глядя вслед ему, я вдруг подумал: «Надо же, а ведь через год-полтора этот неприметный, ну совершенно обычный парень может всколыхнуть мир. Нет, я еще не знал и, поверьте, не думал, что именно Юра полетит первым. Потому что все эти разговоры насчет того, что он приглянулся Королеву, возникли значительно позже. До полета же считалось, что шансы всех шести кандидатов были равны. Но, возможно, я интуитивно почувствовал. Только ошибся в сроках. Ибо не прошло и месяца…
-- Неужели, живя в одном доме с космонавтами, вы не знали хотя бы приблизительного срока старта?
-- А все, голубчик. Выпал из обоймы -- и твои товарищи, с которыми вчера тренировался, сегодня уже не имеют права рассказывать что-либо о служебных делах ни тебе, ни женам. Кстати, когда Гагарин слетал, стал Героем. Его дублера Германа Титова наградили орденом Ленина. Другим дублерам потом давали Красную Звезду.
-- Говорят, что ордена Ленина -- высшей государственной награды -- была удостоена и жена Гагарина…
-- Я бы не стал об этом писать. А то получится, вроде мы, мужики, завидуем. Хотя она женщина, безусловно, достойная. Скромная, тихая, интеллигентная медсестричка. Могла потерять мужа. А жен никто не спрашивал, согласны ли они рисковать будущим семьи. Это армия. Мы-то знали, на что идем. А ей, бедной, за что наказание -- остаться одной с двумя крошками на руках?
-- Жена, стало быть, не знала, что мужу предстоит лететь?
-- Она знала, что муж улетает в командировку. Это позже они начали догадываться.
Я, например, о свершившемся услышал в тот же день по радио. Находился дома, полетов не было. Услышав сообщение ТАСС, побежал в ЦПК (Центр подготовки космонавтов), к ребятам. Все радовались -- и военные, и гражданские, сантехники и прочие работяги.
Тут прибегает упомянутый замполит Никирясов: «Товарищи офицеры, садитесь двадцать человек в автобус и дуйте на квартиру к Гагариным. Туда ворвались корреспонденты от «Мурзилки» до «Правды», фотографии со стен срывают, интервью берут. Валентина не может покормить грудью ребенка. Словом, наведите порядок!»
Приехали мы -- а там действительно кавардак, в глазах рябит от фотовспышек. Начали вежливо под белы рученьки выводить товарищей журналистов из квартиры. Они завозмущались: «Как вы смеете, кто вы такие?» А мы в летных синих куртках без погон, в фуражках. «Извините, -- говорим, -- у нас приказ, потом разберемся». Словом, перекрыли подъезд, лестничную площадку. А пропустить к Вале разрешили только военного журналиста-авиатора, корреспондента «Красной звезды» Игоря Чкалова. Да, Игоря Валериевича.
Некоторые газетчики побежали звонить начальству. Другие терпеливо стояли возле нас, просили пропустить, пытались расспрашивать о Гагарине, о профессии космонавта. В ответ мы только улыбались. Нам велели молчать.
Вдруг смотрим: два офицера, нас не спросясь, бабушку ведут по лестнице на четвертый этаж. Я открыл дверь, пропустил женщину в квартиру. «Кто это?» -- спросили журналисты. А мне стало так горько, что не мог сказать: «Да это же мама Гагарина!» Потом они сами догадались, начали сетовать, что прозевали. Позже нам рассказали: приехала Анна Тимофеевна из своего села на станцию, попросила билет до Москвы. А билетов нет. «Доча, я мать Гагарина… » Так начальник станции остановил поезд, сам посадил!
А вот с Валентиной Гагариной произошел казус. Ее мы не выпускали из квартиры! Ей хотелось на люди, поделиться радостью, да детей на свежий воздух вывести. Она смотрит на нас, а мы чувствуем себя идиотами: «Прости, родная, у нас приказ… » Так что еще неизвестно, кому первому надо давать награды.
-- Наград у Юрия Алексеевича было, наверное, не меньше, чем у Леонида Ильича. Как, кстати, у него складывались отношения с властью?
-- Ну, наград было было больше иностранных. Как и званий разных, начиная от почетного пионера, заканчивая почетным вождем африканского племени. Поездил, слава Богу, по миру. И везде его принимали с почестями. Даже в Америке.
Отношения с властью у него были сложные. Наверняка кое-кто из руководителей страны ревновал его к свалившейся славе. Но, с другой стороны, мне кажется, логично выглядело и стремление сохранить первого космонавта в качестве живой реликвии. Думаю, прямых запретов летать не было. Просто постоянно поступали приглашения посетить разные страны и всевозможные мероприятия на родине и на работу времени просто не оставалось. Когда Юра попытался отбрыкиваться, кое-кто расценил это как зазнайство и попытался поставить космонавта на место.
Существует даже версия, что в борьбе за возвращение к полетам Гагарин якобы пригрозил своим высокопоставленным обидчикам, что, если они закроют ему дорогу в небо, он обнародует факты их неблаговидного поведения. А Юра был смелым мужиком. У него ведь во время спуска на землю после выключения тормозного двигателя спускаемый аппарат и приборный отсек разделялись вместо десяти секунд десять минут! Причем корабль беспорядочно вращался. Но Юра, не зная, чем это кончится, четко докладывал на Землю обо всем, что происходит, что видит, что чувствует.
-- Значит, все-таки имеет под собой основание версия летчика-космонавта Поповича насчет того, что катастрофа МиГ-15, на котором погибли Гагарин и Серегин, -- умело подстроенный теракт? Двигатель ведь до момента входа в землю работал исправно?
-- Может быть. Бывшая повариха столовой отряда космонавтов киевлянка Фаина Казецкая рассказывала, что, расследуя причины катастрофы, кагэбисты даже в помоях рылись, искали яд, допытывались, что Гагарин ел перед полетом. Но я все-таки склонен считать, что Юру и его напарника -- старого фронтового аса Владимира Серегина -- подвела Юрина покалеченная бровь. У него не работала гайморова пазуха, есть такая штука в лобной части, она помогает организму регулировать перепады атмосферного давления. Я, здоровый мужик, полетел однажды на испытания самолета с сильным насморком. И на высоте у меня началась такая головная боль в том месте, словно мозги тупым шилом кто-то пытается проткнуть насквозь. Еле дотерпел. А Гагарин после травмы и вовсе мог потерять сознание, навалиться на ручку управления и заклинить ее собой так, что Серегин, сидевший в задней кабине, ничего не смог сделать. Но если бы и мог, думаю, один он не катапультировался бы, не бросил бы товарища.
-- А бровь Гагарин повредил во время прыжка на землю со второго этажа крымского санатория?
-- Да.
-- Женщина?
-- Не знаю, свечку не держал. Ох, и любите же вы, журналисты… В одной газете какой-то боксер хвастался, что его старшая сестра якобы была любовницей Гагарина и Юрка приезжал к ней на «Чайке». Ребята дорогие, да «Чайки» ни у Гагарина, ни у других космонавтов, ни в гараже ЦПК никогда не было.
-- Но существует вполне безобидная версия, что причиной того неудачного прыжка была вечеринка с актрисами, с которыми Юрий Алексеевич подружился еще в Москве. С ними была народная артистка СССР Татьяна Шмыга, и подвыпившие служительницы Мельпомены возжелали роз с клумбы возле корпуса: а слабо, дескать, космонавту прыгнуть? Вот он и прыгнул, и приземлился бровью на торчащий из земли кусок арматуры…
-- Женщины за ним, безусловно, сами бегали. Возможно, какие-то увлечения у него и случались. Но я уверен, что по-настоящему он любил только Валю и своих дочурок. И если полмира родившихся после 12 апреля 1961 года мальчишек были названы Юрами, то разве это его вина?
Я слышал, что не власть не допускала его к полетам, а медики. Но Юра все же уговорил какого-то профессора написать нужное ему заключение. Если бы полет на МиГ-15 завершился благополучно, Юра сразу же полетел бы, уже сам, на боевом МиГ-17, который стоял уже заправленный, с опробованным двигателем. Он более скоростной, перегрузки выше. Уж на нем Юра точно потерял бы сознание без всяких терактов.
-- Выходит, Гагарин не мог больше и в космос лететь, и быть дублером во время второго трагического полета Владимира Комарова, как утверждают некоторые?
-- Разумеется, он не был дублером. Тот, кто пустил этот слух, перепутал должность дублера с другой -- должностью руководителя полетов. А Юрий Алексеевич действительно управлял полетом Комарова вместе с заместителем главного конструктора Борисом Чертоком и академиком Борисом Раушенбахом. Ситуация там была очень сложная. Пошли сплошные отказы автоматики, ориентирующей корабль на орбите. Уже не было надежды посадить «Союз-1», который, как говорил сам Владимир Комаров, был еще весьма сыроват.
Не сработали два заготовленных ранее на всякий случай варианта посадки на ручном управлении. И тогда Гагарин и ученые придумали уже во время полета третий, по которому космонавты не тренировались. Но у сообразительного Комарова все получилось! Жаль только, потом, на самом последнем этапе, один из двух посадочных двигателей отказал, вследствие чего из-за возникшей асимметрии тяги корабль начал вращаться и закрутил стропы парашютов. Скорость спуска и удара о землю достигла 180 километров в час. Но то уже вопрос не к Гагарину.