В колонии к животным особое отношение: кто в зоне будет любить тебя так бескорыстно, как собака или кошка?
Прочитав в «ФАКТАХ» о том, что Киевское городское общество защиты животных организовало приют для четвероногих бродяжек, Александр решил: когда выйду из колонии, отправлюсь туда работать. Написал директору приюта Асе Серпинской: так, мол, и так, хочу к вам -- примете? Ася Вильгельмовна, конечно, поначалу растерялась: поди знай, что за человек, ведь 18 лет отбыл в заключении. Но подумала: не может держать камень за пазухой тот, у кого есть охота работать с животными. И ответила: «Приезжайте»…
В комнатушке, где обитает Александр, тесновато даже потертым кушетке, столику и двум креслам, но до десятка собак находят, где разместиться. Это те, которых нельзя держать в вольере: у кого лапа повреждена, кто покашливает.
-- Они здесь временно, -- поясняет Александр, -- а вот Грета живет со мной.
Грета -- огромная мастино-неаполитано -- здесь хозяйка, и это видно невооруженным глазом. Только о ней упомянули -- она подошла к Александру, лизнула его в нос и тут же рыкнула на подскочившую к хозяину дворнягу -- незлобиво, но внятно: мол, знай свое место.
-- Ревнует, -- поясняет Ася Серпинская. -- Саша спас Грету из петли. Хозяин хотел ее повесить, но местные ребятишки услышали крики, Сашу позвали. Она к нему так привязалась, что чуть он за порог -- просто места себе не находит. А уж как нервничает, когда Саша от Кеши возвращается!..
Кеша -- кот, вместе с которым, по словам Александра, они вместе освободились из колонии. Рядом с собаками его держать нельзя, поэтому хозяин ходит к Кеше на свидания в кошатник. А Грета чувствует запах…
Но как в колонии-то оказался? Вопрос Александра не смущает. Соблазнился, поясняет, чужими джинсами на пляже. Дали четыре года. Отчего же просидел восемнадцать? Срок добавили за убийство, которое, как объясняет, «пришлось взять на себя».
-- Знаете, в зоне бывают специфические драки -- в так называемой «пресс-хате», где заключенных «воспитывают» сотрудничающие с тюремной администрацией зеки-»активисты», -- рассказывает Александр. -- В тот раз досталось «активистам», а один получил смертельный удар в кадык. Я точно знаю, что этого удара не наносил. Но у одного из участников драки с нашей стороны была семья, другому светило со дня на день выйти на свободу. А я был один да и не понимал, что значит сидеть за решеткой много лет -- и звереть, звереть, звереть…
Казалось бы: люди, которых посадили за воровство, в колонии должны увидеть торжество закона, да где там! Например, завели подсобное хозяйство -- якобы для нужд заключенных, но мяса мы не видели. Мини-пекарню открыли, а хлеб нормальный пекли только к инспекторским проверкам. Начальник колонии организовал автосервис, где заключенные работали даром, лишь бы по амнистии выйти быстрее. Однако приходилось делать вид, будто ничего не понимаешь, иначе если кому не по нраву -- в «пресс-хату» его!
Как вспоминает Александр, сердце в этой ситуации смягчалось только в общении с животными.
-- Животные на воле -- это одно, а в колонии -- совсем другое, -- продолжает наш собеседник. -- Там к ним особое отношение: кто в зоне будет любить тебя так бескорыстно, как собака или кошка? И им платят тем же. Лагерный кот -- это порода! С ним поделятся последним куском, его никогда не обидят, и он проникается таким доверием к человеку, что теряет чувство самосохранения. Не уйдет с дороги, даже если на него будет надвигаться колонна заключенных. Знает: его не затопчут.
Я читал, что в тюрьмах Англии и Германии специально заводят животных, чтобы, привязываясь к ним, заключенные отходили душой. Но у нас вдруг стали запрещать кошек в зоне, а кто на запрет не реагировал -- наказывать. Все это началось после такого случая: приехав в один из лагерей с проверкой, какой-то начальник наткнулся на кота, подошедшего потереться о ноги гостя. У нас стали отбирать котов, в мешок их -- и за забор, а то и в топку!
Ходили слухи, что однажды двое заключенных затолкали в топку… самого начальник режима, который проявил инициативу и бросил мешок с животными в огонь. А до этого заставлял камнями сбивать из-под крыши гнезда ласточек с птенцами. Птицы, видите ли, ему мешали! Вот двое заключенных и подкараулили его на промзоне. Потом их, конечно, наказали в соответствии с законом.
Первой кошкой у Александра в колонии была Настя: он ее котенком подобрал -- больную, с тонким облезлым хвостом.
-- Она посмотрела на меня такими глазищами, что я подхватил ее, принес к себе и под кровать положил, -- вспоминает Александр. -- Она заснула тогда часа на четыре. Поняла, видно, что теперь ей бояться нечего -- и успокоилась.
С лекарствами в колонии не разгонишься, но Александр свою Настю вылечил -- и превратилась она в пушистую красавицу. Да вот беда -- сам заболел, у него обнаружили туберкулез.
-- Лечиться меня направили в другую колонию, хотя лечение там было -- одно название: 62 человека в месяц из тысячи умирали, так что если бы не помощь с воли, вряд ли выжил бы, -- говорит Александр. -- Настю возил с собой туда и обратно, а это через Киев и Одессу да через несколько обысков. Для меня это стало тренировкой -- потом, переезжая из лагеря в лагерь, я уже знал, как прятать кошку. Платил, чтобы разрешали при себе оставить, чтобы вовремя предупреждали о проверках… Приезжаю на новое место -- фуфайку брошу, и Настя знает, что это наше, хотя вокруг 60 человек.
Когда начались гонения на тюремных животных, я прятал кошку в тумбочках и на чердаке. Настя сначала обижалась, но слушалась команд и терпеливо ждала, пока проверяющие уйдут и я ее позову. Потом бежала ко мне с громким мяуканьем. Но однажды, вернувшись из столовой, я не нашел свою Настеньку: ее выпроводили за забор. Что я мог сделать? Ну, подрался с «активистами», которые выполнили приказ начальства. Ведь я отдавал им все продукты, что присылали с воли: сам-то кофе и колбасы не видел -- лишь бы Настенька была в безопасности. В результате попал в карцер, был переведен в другой отряд, чуть дополнительный срок не получил.
А у моего знакомого наоборот получилось: он вышел на свободу, а его питомец остался в зоне. Вернулся за котом, а охрана его не пускает. Попросил животное отдать, а его прогоняют. Тогда ребята взобрались на крышу цеха, откуда можно было поговорить, видя друг друга поверх шести заборов с колючей проволокой и предзонниками между ними -- а это метров 20--25, подняли на руках кота. Мой друг позвал его -- и котяра рванул к нему через эти шесть заборов! На колючей проволоке порвал себе лапу -- по снегу за ним кровавый след и потянулся. Кто это видел -- плакали! Я тоже видел, поэтому решил: своего Кешу -- я завел его после Насти -- сразу с собой заберу.
Собираясь на свободу, Александр мечтал: вернется домой и заведет себе котов и собак. К нему всегда тянулись животные. Собаки провожали парнишку до школы… В 12 лет он подобрал песика со сломанным позвоночником, которого швырнули с пятого этажа подростки. Домой несчастное животное Саша взять не мог, потому что у него уже жили два кота и две собаки. Поэтому он с ребятами сколотил во дворе будку. Ходили туда кормить, убирать и… плакать над бедной собакой. Ребята тогда не знали, что гуманнее было усыпить ее -- собака еще целый год прожила, хотя каждое движение причиняло ей боль.
Если бы была жива мать, Александр вернулся бы в свой дом, но…
-- Мать умерла -- к кому ехать? -- говорит Александр. -- А тут в «ФАКТАХ» статья о Киевском приюте для бездомных животных. Я написал Асе Вильгельмовне, и она была не против, чтобы я приехал. Может быть, это меня и спасло. Ведь в колонии так обозлился, что хотелось все бить и крушить. А на воле меня встретили со словами: «Поосвобождались тут!» -- и вот уже полгода паспорт получить не могу. Может, и сам виноват: не указал район, в котором родился, а только село и область. Но меня про район и не спрашивали. Теперь говорят, что документов моих нет, так как арестовали меня без документов. А как же меня судили, как справку выдали об отбытии срока, если личность мою установить не могут?
Прочитал Указ Президента про материальную помощь таким, как я, и обратился в Департамент по надзору за исполнением наказаний. Зашел в кабинет -- полковник дал мне образец, как писать заявление. Но потом он вышел из кабинета, а зашли двое в штатском и дали мне понять, что получил я 11 гривен на дорогу -- и больше не положено. Если бы я сорвался, наверняка вызвали бы наряд милиции, и уже сидел бы за хулиганство. Но я сдержался и… ушел ни с чем.
Только здесь, у Аси Вильгельмовны, говорит Александр, к нему отнеслись по-человечески. Одели, обули, дали крышу над головой -- и он почувствовал, что хоть кому-то стал нужен. Он всегда мечтал работать где-нибудь в зоопарке или в цирке -- чтобы рядом с животными -- вот и сбылось.
-- Саша работает с удовольствием, -- говорит Ася Вильгельмовна. -- А вот от зарплаты отказывается: говорит, что все необходимое у него есть, а лишнего ему не нужно! Я действительно стараюсь, чтобы он не чувствовал себя обделенным: старенький компьютер ему купила, мобильный телефон. Он ему нужен потому что чуть за ворота -- и могут возникнуть неприятности: он же без паспорта. Если бы не это, мог бы продать квартиру, что после матери осталась, а здесь поблизости что-нибудь купить. Сейчас посылаем новый запрос, но мне вот что странно: запрос -- это деньги, 40 гривен, а где их взять человеку, только-только вернувшемуся из колонии? Без документов он, конечно же, не найдет работу!
Начальника Ирпенского отделения виз и регистрации физических лиц Ирину Колесник это, похоже, не интересует. Больше того, она заметно раздражается от необходимости вникать в проблемы Александра.
-- А вы знаете, что это за люди и как с ними работать?! -- это Ирина Геннадьевна об освободившихся из заключения тоном, в котором звучит уже знакомое «Поосвобождались тут!.. »
Но разве можно считать освободившимся человека, к которому так относятся? Ася Вильгельмовна рассказывала, что, поселившись в своей маленькой комнатушке, Александр первым делом снял с окна решетку: мол, 18 лет на такую смотрел -- хватит! С той, которая на окне, справился легко, а как быть с той, сквозь которую смотрят на бывшего заключенного иные чиновники?
И так смотрят, будто и не выходил он из-за нее. Только в приюте и можно скрыться от этих взглядов. Среди таких же отверженных.