Исполнилось 115 лет со дня рождения известного украинского композитора Льва Ревуцкого
Сегодня в родовом имении Ревуцких в селе Иржавец на Черниговщине действует музей композитора Льва Ревуцкого. Только территория помещичьего сада, в котором раньше стояла красивая ажурная беседка, значительно уменьшилась, потому как застроена частниками. Уничтожена и вековая липовая аллея, ведущая к особняку. После революции дворянин Лев Ревуцкий лишился всего, в том числе и поместья.
Своими воспоминаниями о знаменитом композиторе с читателями «ФАКТОВ» поделился его сын, доктор медицинских наук Евгений Ревуцкий.
-- Народному артисту СССР Льву Ревуцкому присвоили звание Героя Социалистического Труда в 80-летнем возрасте. Не поздновато ли?
-- Документы оформлялись бы еще дольше, -- вспоминает Евгений Львович, -- если бы секретарь ЦК КПУ Федор Овчаренко не позвонил в Москву Михаилу Суслову с просьбой ускорить принятие решения. Секретарь ЦК КПСС сказал: «Хорошо, объявляйте, что уже все готово!» И на чествовании Льва Ревуцкого, проходившем в Киевской филармонии, обнародовали присвоение почетного звания.
-- Шумно отмечали юбилей и высокую награду?
-- Была только официальная часть. Дома 80-летие отца мы не праздновали. Тот же Федор Овчаренко рассчитывал у нас пообщаться с композиторами, установить с ними доверительные отношения, но не получилось…
-- Можно сказать, что ваш отец вел замкнутый образ жизни?
-- Нет, у Льва Николаевича было много знакомых, учеников, но он очень избирательно относился к установлению товарищеских отношений. Только с двумя знакомыми он был на ты: с поэтом Максимом Рыльским и композитором Виктором Косенко.
После занятий в консерватории профессор Ревуцкий вместе со своими учениками Георгием и Платоном Майбородами, Вадимом Гомолякой, Николаем Дремлюгой мог зайти в винный магазинчик напротив и выпить по стаканчику разливного вина. Когда они бывали у нас в гостях, на столе появлялась и водочка. Но за ужином отец активности не проявлял -- мать у нас была очень строгая.
Как-то к нам зашел один музыковед. Приглашая его к столу, я сказал: «Давай лучше возьмем маленькие рюмочки -- так будет безопаснее». Гость очень обиделся.
-- Кем была ваша мать?
-- Моя мама, Софья Андреевна, родилась в семье ветеринарного врача войска Донского, в свое время закончила институт благородных девиц. Но как настоящая казачка имела весьма решительный характер. Разговаривала только на русском языке, так как считала, что ей поздно овладевать украинским. Может быть, поэтому отец был сторонником двуязычия.
Между прочим, папа очень гордился тем, что он -- Лев Николаевич, а его жена -- Софья Андреевна. Как супруги Толстые! Тем более что моя бабушка по линии отца, представительница известного черниговского рода Стороженко, вела переписку со знаменитым писателем и даже ездила на свидание с ним в Бахмач. Тогда под Бахмачем находилось имение известного художника Николая Ге, к которому Лев Толстой приезжал в гости.
-- Ревуцкие -- тоже древний черниговский род. Правда, что ваши деды-прадеды были священниками?
-- Да, пять поколений Ревуцких, вплоть до моего деда Николая Ревуцкого, правили службу в Свято-Троицкой церкви села Иржавец Черниговской губернии. Здесь же находилось наше родовое имение. Но поскольку моя бабушка была толстовкой, сдержанно относившейся к обрядовой стороне религии, она, очевидно, повлияла на своего мужа Николая Григорьевича, и священник Ревуцкий оставил церковную службу.
Отец мой в церковь не ходил. И у матери было критическое отношение к духовникам.
-- Как ваши родители, имевшие дворянское происхождение, восприняли революцию?
-- Спокойно. Критических разговоров о новой власти и нашем положении я не слышал. Наоборот, родители отрицательно отзывались об императоре Николае II. Во-первых, из-за скандальной распутинской истории, которая его дискредитировала. А во-вторых, самодержец был действительно непригоден к правлению. Я уже позже, учась в мединституте, узнал, что во время поездки в Японию русского царя ударили палашом по голове. Осмотрев пострадавшего, известный невропатолог сказал: «О, это прекрасный семьянин, но император из него никакой».
-- И все-таки ваша семья решила уехать из родового поместья…
-- Это произошло в 1924 году, когда мне исполнилось пять лет. Отцу с его юридическим и музыкальным образованием в селе не нашлось работы. Оставив свою бывшую усадьбу со всей мебелью и роялем, в дорогу взяли только небольшую фанерную коробку с вещами. Она у меня до сих пор сохранилась, хочу передать ее в Иржавец.
Когда мы садились в поезд на станции Плиски, наша семья вызвала повышенный интерес: мы были в дореволюционных одеждах, разговаривали на русском языке, мама обращалась к попутчикам «Господа!» Словом, было видно, что едут бывшие помещики.
-- И как бывшие помещики Ревуцкие обустроились на новом месте?
-- Сняли комнатку в одноэтажном доме возле кабельного завода. Отца пригласил на работу профессор Гринченко. Николай Алексеевич был директором Музыкально-театрального института, располагавшегося на Крещатике напротив Крытого рынка. Кажется, теперь это здание принадлежит Театральному институту.
Преподаватель Ревуцкий зарабатывал очень мало, не более 20 рублей. Хорошо помню, как отец приносил домой небольшой столбик из серебряных монет, завернутый в газетную бумагу. Не было возможности даже купить новые лезвия для бритья. Лев Николаевич точил старый «Жилетт» о внутренние стенки стакана. Первую киевскую зиму я просидел дома из-за того, что у меня не было обуви. Отец ходил в старомодной бекеше.
По вечерам на нашей окраине было неспокойно. То одних, то других соседей грабили. Однажды, возвращаясь домой, папа попытался догнать позднего прохожего, а тот закричал: «Грабят! Бандиты!»
Даже когда мы переехали в четырехэтажный дом по улице Баггоутовской, 32, спокойнее не стало. Стоявшее среди одноэтажных хибар здание казалось огромным и вызывало повышенный интерес у воров. Тем более что дальше начинались пустынные Чмелев яр и гора Татарка. Поэтому у нас существовало правило: если кто-то слышал, что в квартиру лезут непрошеные гости, тут же начинал стучать молотком по трубам. Соседи подхватывали эту «мелодию», и в доме поднимался невообразимый грохот. Грабители вынуждены были бежать.
-- Но ведь для работы композиторам требуется тишина?
-- Композиторы делятся на две категории: одни творят шумно, а отец сочинял тихонько, многое проигрывая в уме. Еще на Лукьяновке у меня был трехколесный велосипед без резиновых шин. Конечно, езда на нем происходила с большим шумом. Как-то один из гостей не выдержал и спросил у отца: «Как же вы выдерживаете такой грохот?» -- «А это мне не мешает», -- ответил Лев Ревуцкий.
-- Летние каникулы преподаватель Ревуцкий с семьей проводил на море?
-- Отец вообще не любил выезжать далеко от Киева: летом мы отдыхали в пригородной Боярке, на Днепре, Десне, Тетереве. Хотя отец плавать не умел, только окунался. Лишь однажды он решил сесть со мной в выдолбленный из колоды челн -- долбленку. Я стал управлять им и услышал: «Ты же известного украинского композитора не утопи!»
-- Но в 1941 году Льву Николаевичу пришлось покинуть Киев…
-- Тем летом после окончания четвертого курса КГУ я находился на практике в Тбилиси. В воскресенье, 22 июня, отправился посмотреть Музей Сталина в Гори. Местные целый день что-то оживленно бормотали по-грузински, так что я узнал о войне только вечером. Очень волновался, что не успею до победы добраться в Киев. Приехал домой уже в июле. В университете царила неразбериха, с переездом вуза ничего не было ясно. Поэтому я поехал с отцом в Уфу, куда отправлялись многие музыканты и литературные деятели. Причем перед отъездом поезд так долго стоял на вокзале, что Лев Николаевич успел смотаться домой (мы тогда жили на улице Банковой) и взять в дорогу… початую бутылку клюквенного сока, оставив в квартире документы и ценные вещи.
-- Отец принимал участие в выборе вами профессии?
-- Было время, когда меня учили играть и на рояле, и на скрипке. К моим способностям отец относился сдержанно. Он считал, что если человеку дан музыкальный талант, его необходимо учить. В противном случае нужно выбирать другую профессию. Я увлекался биологией, был старостой кружка юннатов при Киевском зоопарке. Без экзаменов в 1937 году поступил на биологический факультет. Родители стоически терпели все неудобства: я держал певчих птиц, отгородив для них сеткой угол комнаты…
-- Вы вернулись с фронта со второй группой инвалидности…
-- У нас, в пехоте, была такая закономерность: трое из четырех солдат попадали в Наркомздрав, четвертый -- в Наркомзем. Поэтому оказаться после ранения в госпитале было уже счастьем. Мой госпиталь находился под Вяткой. Приехавший навестить меня отец сказал: «Слава Богу, что мы с тобой встретились!» Он был вполне удовлетворен, что сын остался в живых. А я после этого принял решение поступить на медицинский.
-- После освобождения Киева ваша семья возвратилась в свою квартиру?
-- Уцелели не только наш дом на углу Банковой и Лютеранской (бывшая Энгельса), но и все документы, вещи и даже рояль. В оккупацию домработница, оставшаяся в нашей квартире, разводила здесь кур. И тут творилось такое безобразие, что все, открывавшие дверь в квартиру, вынуждены были в ужасе бежать.
Как профессору консерватории и председателю Союза композиторов Украины Льву Ревуцкому дали трофейный серый «Опель» с открытым верхом. Но он им не пользовался: «Мне неприятно, что машина с таким надрывом поднимается в гору». В конце концов отец продал автомобиль за 1000 рублей -- ерундовые деньги по тем временам.
В бытовом плане отец был нетребовательным человеком. Любил простую еду -- картошку, винегрет, гречневую кашу со шкварками, борщ с черным хлебом. На свою внешность внимания не обращал. Только в конце 60-х годов у него появилось добротное зимнее пальто с меховым воротником. Даже наша квартира в доме Союза композиторов, что по улице Софиевской, единственная, в которой нет балкона. Отец не придавал значения комфорту.