Впервые великая грузинская актриса приехала в Киев с театром «Верико», основателем которого был знаменитый актер, спортивный комментатор и муж Софико Котэ Махарадзе
Софико Чиаурели привезла в Киев четыре спектакля театра одного актера «Верико». Муж Софико Котэ Махарадзе считал, что на сцене актеру никто не должен мешать, поэтому всегда ставил пьесы только для одного героя. Софико не стала ничего менять в правилах, заведенных мужем. Просто через три месяца после его смерти взяла все в свои руки. Иначе и быть не могло.
Об их любви в Грузии ходили легенды, на роскошный дом в Тбилиси, где жили Софико и Котэ, ходили смотреть, как на достопримечательность. Котэ считался самым высококлассным футбольным комментатором Советского Союза. Софико -- самой востребованной грузинской актрисой. Он добивался ее любви более десяти лет. А потом не уставал признаваться в своих чувствах. Котэ всегда шутил: «Я не муж Софико, я ее любовник… » Последний вечер в Киеве на сцене роскошного, только недавно отреставрированного театра «Сузiр'я» Софико Чиаурели посвятила памяти своего мужа…
-- Котэ вам снится?
-- Первые три месяца после смерти он мне ни разу не приснился. Потом началось… Снится, будто он рядом со мной. Как прежде. Знаете, я чувствовала, что сорок дней душа Котэ не покидала наш дом. Он был где-то рядом. А потом… По крайней мере я теперь ощущаю, когда душа мужа приближается ко мне, а когда отдаляется. Как это происходит? Не знаю. Не могу объяснить…
-- Сейчас он с вами?
-- Нет, сейчас его нет со мной. Наверное, это немного странно. Я знаю, как Котэ любил ваш город. Просто обожал его.
-- Как вам кажется, муж предчувствовал свою смерть?
-- Мы никогда не говорили с ним об этих вещах. Да и я подумать не могла, что с ним такое случится! Честно говоря, я все время боялась за его сердце. Ведь пять лет назад Котэ сделали операцию по поводу аневризмы аорты. Мы жили словно на потухшем вулкане. И тут вдруг как снег на голову: инсульт. Врачи сказали, что у него одновременно оторвались три тромба.
-- Это ведь произошло прямо во время футбольного матча?
-- Да, который он смотрел, сидя дома в кресле. Тогда Котэ ОЧЕНЬ устал. Он просто довел себя. Особенно в последний день, когда сборная Грузии играла со сборной России. В нашем доме было много журналистов, в том числе приехавших из Москвы. Все ждали, что Котэ Махарадзе будет комментировать матч, но муж просто не мог этого сделать. Не хватило сил. Наверное, это был первый и последний раз, когда Котэ отказался от работы комментатора. Журналисты его все равно не оставляли. Они разместили камеры прямо у нас в доме и во время матча напрямую давали комментарии Махарадзе. Но матч длился всего несколько минут. На стадионе вдруг погас свет, и все погрузилось во мрак. Сразу стали говорить о диверсии, но оказалось, что были какие-то неполадки с электропроводкой. Котэ страшно переживал в этот момент. На него было больно смотреть. Матч перенесли, но для Котэ это была последняя капля: его сердце не вынесло. Инсульт случился в 12 часов ночи. Если бы знать…
-- Неужели сумел бы все послать к черту?
-- Что вы! Это было невозможно! До последней минуты он продолжал заниматься театром, комментировал, давал интервью. И никаких разговоров о том, чтобы бросить работу! Он по-прежнему переживал за судьбу своего родного «Динамо». Одно время я даже сделалась рьяной болельщицей. Котэ всегда свято верил в то, что уж до восьмидесяти лет протянет. А ушел, когда ему только исполнилось 76 лет. Последний день рождения мужа мы справляли в больнице. Он страшно похудел, его с трудом можно было накормить. Я поила его соком, как маленького ребенка…
-- Котэ долго болел?
-- Два с половиной месяца. Это был кошмар. Котэ увозили в больницу, где стояла и кровать для меня. Я всегда была рядом. Чуть становилось лучше -- увозили домой. Потом снова в больницу. Он потерял речь, с трудом нас узнавал. И я, дети, внуки, правнуки были рядом с Котэ. В этом смысле он был счастливым человеком. Мы его усаживали в кресло, чтобы не образовывалось пролежней. Я ему все время что-то рассказывала. Но… последние две недели он уже был ТАМ. В потустороннем мире. Я это знала. Бывало, он вдруг начинал разговаривать с матерью, друзьями, которых уже давно нет в живых. По-грузински, по-русски. Лишь однажды я поняла, что на самом деле все, что происходит вокруг, он воспринимает совершенно нормально. Только сказать не может…
-- Муж часто объяснялся вам в любви?
-- До последних дней. Помню, уже в больнице, за неделю до смерти он сидел, не обращая ни на что внимания. Вдруг мне стало плохо с сердцем. Вошел врач, уложил меня на кровать. Стали записывать кардиограмму. И тут я замечаю, что Котэ очень внимательно на меня смотрит, не отводя глаз. Я ему говорю, мол, ничего, мне уже хорошо. А он все равно смотрит так… выразительно. Врачи ушли, и вдруг он тяжело поднимает руку и манит меня пальцем. Я подошла, он обнял меня одной рукой. Вторая сторона у него была парализована, и он так тихо, мягко ко мне прижался. И тут я поняла, что он ВСЕ понимает и пытается выразить мне свою любовь, прижимаясь ко мне так же, как когда был здоров…
-- Да он вас просто обожал! Об этом знали все.
-- Котэ никогда этого не скрывал. Такая любовь, как наша, встречается, увы, довольно редко. Но что нам пришлось пережить из-за нее…
-- Кстати, вы об этом никогда не рассказываете.
-- Не хочу. Слишком тяжело вспоминать. Ведь Котэ ухаживал за мной более десяти лет! Да, да. Я была замужем, у меня был ребенок, Котэ тоже был не свободен… Наше чувство вспыхнуло вдруг. Вернее, у меня. А Котэ давно готовился к «завоеванию». Посылал мне цветы, подарки. Гранатовые кусты! А я не могла понять, что на самом деле происходит. Я его, конечно, знала, но мы были знакомы только как актеры. Я тогда вовсе не думала что-либо менять в своей жизни.
-- И после чего же сдались?
-- После спектакля. Мы играли любовную пару в «Уриэле Акосте». Тогда я и погибла. Сценический роман перерос в жизнь. Правда, вначале она не была усыпана розами. Но это была ОЧЕНЬ большая любовь, которая победила все.
-- Что сказала по поводу перемен в семейной жизни ваша мама -- великая актриса Верико Анджапаридзе?
-- Она, конечно, тоже страшно переживала. В то время отец уже умер. Но мама всегда очень нежно относилась к Котэ. По-моему, она любила его всем сердцем. На самом деле, трудно было не поддаться его обаянию. Он был нежный, ласковый, заботливый, умный и в то же время непредсказуемый.
-- Еще бы! Вывести на ваш юбилейный вечер в качестве подарка настоящего павлина…
-- Но зато как я тогда была счастлива! Вы себе не можете представить. Выйдя на середину сцены, павлин вдруг распустил крылья и… полетел. Зал взорвался аплодисментами. Я была потрясена. Да что там павлин! А ослики, ежи, которые содержатся в Тбилисском парке в вольере с надписью «животные Котэ и Софико». Последний его подарок на мой день рождения -- бурый медвежонок.
-- А как же бриллианты?
-- Котэ знал, что я их не особо люблю. Хотя одно время Сергей Параджанов хотел меня заставить влюбиться в эти камни. Я не смогла. Конечно, у меня есть пара колец, бриллиантовые серьги. Но больше всего я люблю серебряные украшения. И Котэ это знал. И потом, ему хотелось быть оригинальным, чтобы произвести на меня впечатление.
-- Кстати, в прошлый приезд в Киев на вас был браслет Параджанова, с которым вы якобы никогда не расстаетесь.
-- Сделанный из серебряной вилки? А как же! Он и сейчас со мной. Остался в номере. Параджанов делал мне массу подарков. Какие-то сумочки, кольца. Мог мешками воровать вещи. А сидел за спекуляцию. Это было в Грузии. Выступая на суде, я говорила: «Вы знаете, что такое спекуляция? Это когда человек покупает за пять рублей, а перепродает за десять. Параджанов же делал наоборот. Он дарил эти вещи… » У меня до сих пор дома хранится огромное зеркало -- его подарок, которое мне в три часа ночи принесли друзья Сергея в благодарность за то, что я помогала его освобождению из тюрьмы. Это был удивительный человек, не признанный в Украине.
-- Чей браслет теперь на вашей руке?
-- Это (показывает роскошный, серебряный, массивный браслет на запястье левой руки. -- Авт. ) -- подарок моих друзей. Кольцо (скорее перстень с россыпью разноцветных камней. -- Авт. ) -- тоже. В основном все мои украшения -- подарки. Мама любила украшения так же, как я. И тоже предпочитала серебро. У меня остались ее любимый браслет, который лет 35 назад я привезла из Индии, масса красивых украшений, нарядов…
-- Наверное, девчонкой обожали переодеваться?
-- Конечно! Хотя никогда не участвовала ни в каких театральных кружках. Даже стихотворений родителям не читала. Они и предположить не могли, что я мечтаю о сцене. Зато, когда они уходили, я начинала свои представления. В наш дом вела красивая лестница, где я и устраивала театр. А мои друзья рассаживались на перилах, как зрители. Я была актрисой. Правда, играла одну и ту же роль, как будто я на войне и меня окружают немцы. Было мне тогда лет семь. Я надевала красивые мамины платья, шляпы и… умирала. В спектакле было несколько действий, каждое минут по пять. И каждый раз я умирала. Зато уже в новом платье. Это было потрясающе! Однажды мама увидела это и воскликнула: «Боже, какая у меня бездарная дочь!» Но мне было все равно. Я таки добилась своего, поступила в ГИТИС, причем заранее не сказала об этом родителям, а потом страшно собой гордилась. Конечно, папа с мамой сначала были в шоке, но мои успехи произвели на них впечатление…
-- Вы по-прежнему живете в роскошном доме в центре Тбилиси?
-- Его построил еще мой отец. Это исторический дом. На том самом месте, где он теперь стоит, мой папа впервые поцеловал маму, пообещав, что построит тут дом. Строительство шло несколько лет. Причем отец все делал своими руками. Он был уникальным человеком -- скульптором, художником, актером, режиссером. Дом вышел потрясающий! Двухэтажный, с красивой витой лестницей. На первом этаже папа устроил себе мастерскую, выложив потолок прозрачной мозаикой -- чтобы было больше света. Я обожала забираться на второй этаж, где были наши спальни, и, ложась на пол, следить за работой отца… До сих пор помню ощущение проникновения в какую-то тайну.
-- Теперь на месте мастерской ваш театр «Верико»?
-- Да, но скоро мы переедем в новое помещение по соседству с нашим домом. Я продолжаю служить делу, которое поставил на ноги Котэ. Театр -- это его детище, и он не умрет. Я взвалила на свои плечи и театр, и кафедру, где он преподавал искусство актера. Иначе и быть не могло. Я ему обещала…