Знаменитый итальянский кинорежиссер Федерико Феллини, рассказав много лет спустя эту историю писательнице и сценаристке Виктории Токаревой, предложил ей снять на такую тему совместную картину
40 лет назад председатель жюри Московского кинофестиваля Сергей Герасимов посчитал, что знаменитый фильм «Восемь с половиной» якобы нельзя показывать советскому народу. Феллини такая просьба потрясла: ведь это была автобиографическая картина, в ней изображен сам процесс творчества кинорежиссера, раскрывается его внутренний мир, показано, в столкновении каких противоречий рождается произведение искусства. Почему ленту нельзя видеть советскому народу, маэстро не понимал…
Известная писательница и сценаристка Виктория Токарева, которая встречалась с Федерико Феллини, рассказала читателям «ФАКТОВ», как это было…
-- Виктория, когда вы по горячим следам писали в своем очерке «Римские каникулы» о встрече с Феллини, вы назвали ее «20 часов беседы с самым интересным человеком мира». Кто подарил вам эти счастливые часы?
-- Адвокат и друг маэстро Валерио Беттони. Однажды он позвонил мне и сказал, что Федерико Феллини приглашает меня в Рим: отель и самолет -- за счет приглашающей стороны. «Зачем?» -- думали мы всей семьей. И, конечно же, я ни на секунду не верила в реальность этого звонка. Но в Союз писателей пришел факс, где было сказано: «Феллини ждет Викторию Токареву в такой-то день и час… через полтора месяца. Если синьора Токарева согласна, пусть подтвердит свой приезд». Я подтвердила, но не прилетела, поскольку не достала билет!
-- И какова была реакция «пригласившей стороны»?
-- В назначенный день меня встречали переводчица и шофер Беттони. Феллини ждал дома -- на час дня был назначен обед. Самолет приземлился, все вышли. Меня нет. В Союз писателей полетел факс: «Куда подевалась синьора Токарева?» Получили ответ: «Синьора прилетит в другой день и другим рейсом, поскольку ей не смогли достать билет. Чао!».
Переводчица рассказывала мне потом, что Беттони страшно удивился, получив факс: «Токарева -- писательница? Известная, говорите? А почему ей не достали билет -- так разве бывает?»
-- Но в Рим вы все-таки попали…
-- Меня познакомили с очень богатым бизнесменом Манфреди, который часть капитала хотел вложить в русское кино, был разработан совместный проект с нашим телевидением: пять серий о России. Манфреди пригласил для этого ведущих режиссеров мира, в том числе Феллини. Но маэстро совершенно не знал России и, по его словам, не мог снимать кино о том, чего не знает.
Феллини вырос в маленьком провинциальном городке Романья, и творчество его питали воспоминания из детства. Адвокат ему советовал: «Поезжай в Москву, наберись впечатлений». Но Федерико мог спать только дома, в своей постели, поэтому полностью исключил из своей жизни всякие путешествия. Друг Феллини Томас, который издает его сценарии, посоветовал пригласить для работы меня. В это время в руки Федерико попал журнал «Миллелибри» с моим рассказом «Японский зонтик» (о том, как молодой человек покупает японский зонтик и тот уносит его на крышу). «Какое доброе воображение», -- сказал Феллини. -- Она воспринимает жизнь не как испытание, а как благо!».
На следующий день мне и позвонил адвокат. Я спросила у Манфреди: «А для чего я нужна?» -- «Просто поговорить». -- «О России?» -- «О чем хотите». И разъяснил: «Федерико ждал вас в среду утром. А сейчас он занят. Мы предлагаем вам неделю пожить в Сабаудиа». Переводчица мне объяснила, что это маленький курортный городок, где отдыхают только богатые люди.
Я вспомнила тогда Сергея Параджанова, нашего отечественного гения. Параджанов и Феллини -- люди одного уровня. Но чем заплатил Параджанов за свою гениальность? Тяжкой жизнью и ранней мучительной смертью. Если бы Параджанов вдруг сказал в Госкино: «Хочу побеседовать с Альберто Моравиа, пригласите его в Киев за свой счет», -- все бы решили, что он сошел с ума, и посадили бы его в психушку.
-- Как все же вы встретились с Федерико?
-- Мне сказали: он ждет в «Дюне» -- гостинице, где я остановилась. Я надеваю белый костюм и выхожу из номера. Прошла коридор. Еще шаг -- и я его вижу! Маэстро сидел на диване, удобно устроившись среди подушек. Я подошла -- он поднялся. Поблагодарила его (по-итальянски!) за цветы, которые он прислал. И вдруг он радостно: «Послушайте, вы как две капли воды похожи на крестьянок из Романьи». Я знала, что Романья для него -- самое дорогое место на земле, поэтому не обиделась. Федерико обнял меня, и через секунду мне уже казалось: я знала его всегда!
Федерико стал объяснять, почему решил встретиться. Он хочет со мной поговорить и что-то для себя прояснить. Потрясли меня его глаза -- крупные, с огнями, и невероятные! Только они подтверждали его космическую исключительность, а все остальное -- вполне человеческое: под легкой рубашкой белая майка, седые волосы, ниспадающие на воротник, лысина, высокий лоб…
Разглядывая маэстро, я вспомнила его слова в одном интервью: хотя он поставил 16 фильмов, но ему кажется, что всю жизнь снимает одну и ту же картину. И подумала: большой художник открывает свой материк, как Колумб Америку, и населяет своими людьми. Зачем ему Россия? И созналась: «По-моему, это какая-то авантюра». На что он сразу ответил: «Конечно, авантюра, но авантюра ищет подготовленных. Ты подготовлена. Я тоже».
А дальше у нас состоялся классический пинг-понг, который я запомнила на всю жизнь: «Но о чем может быть это кино?» -- «О том, как русская писательница разговаривает с итальянским режиссером». -- «А кто будет играть писательницу?! -- «Ты!» -- «А режиссера?» -- «Я!» -- «А сюжет?» -- «О том, как тебе не достали билет на самолет».
Из гостиницы мы поехали в ресторан, пробовали сырокопченое мясо с дыней. Я ждала, что Федерико спросит о политической ситуации в России. Но он только поинтересовался: «Ты хорошо готовишь?» В это время к нашему столику подкатила тележка с живой рыбой, посредине топорщил клешню громадный краб. Официант ожидал заказ. «Вот этот, -- указал Федерико, -- и если ему суждено умереть, пусть это будет быстрее». И сразу переключился, сказав переводчице, что у нее очень красивое платье. Мне захотелось пококетничать, и я спросила: «А у меня?» Он буквально закричал: «Кариссима, если я скажу тебе, что я вижу и чувствую, это будет звучать неправдоподобно!». И когда стал перечислять мои качества, я испытала мощный прилив сил: захотелось рано вставать, обливаться холодной водой, честно работать, любить ближних и тех, кто вдалеке…
Мы с переводчицей проводили его до машины. Он обнял нас. В этих объятиях -- электричество. И это в его 70!
-- Без уговора о следующей встрече мы расстались. Но он приезжал потом в отель «Бристоль» в Риме, -- продолжает Виктория Токарева. -- В элегантном костюме с синим платком в верхнем кармане, в прекрасном настроении. Повез нас с переводчицей в загородный ресторан. По дороге рассказывал о себе: «Я не делал в моей жизни никаких усилий, просто ехал от станции к станции, а вокзалы стояли на местах уже готовые».
Мне хотелось поговорить с ним о Джульетте Мазине. Сказала ему, что «Ночи Кабирии» считаю наиболее демократичным его фильмом, понятным всем. Он истолковал это по-своему: «Вы хотите сказать, что в «Кабирии» я еще не был сумасшедшим, а по мере развития своей паранойи я становился все менее понятным людям?» Рискнула с ним согласиться, произнеся три раза «да!». Он пробурчал: «Достаточно было одного «да». Три уже слишком».
И тут я откровенно: «Мазина похожа на своих героинь?» Он: «Джульетта -- католичка, из буржуазной семьи. Мы вместе 50 лет. Я хочу, чтобы вы пришли к нам в гости». Я испугалась и сразу выпалила: «Нет, нет, я боюсь Джульетту». Уговаривать он не стал. «Она благодарна вам за свои роли? -- начала я после паузы. Он: «Это вопрос к ней. Думаю, нет». Я: «Почему?» Он: «Джульетта считала себя чисто трагической актрисой. Я доставал из нее клоунессу. Она сопротивлялась. Я ее ломал… » Помолчал и задумчиво: «Я много размышлял над идеей брака. Это все равно что двух маленьких детей посадить в один манеж и заставить вместе развиваться. Это не полезно. И даже опасно! Но люди почему-то держатся за брак. Вы держитесь?» Я: «Держусь». Он: «Я тоже».
-- А разговор о совместной работе…
-- Мы сидели уже в саду, и я решила, что сейчас хорошее время для моей идеи. Но никак не могла начать. А когда начала, Федерико вдруг принял отсутствующий вид. С ним что-то происходило. Пришел его лечащий врач и увел маэстро, оказалось, у него прыгало давление. Федерико не спал эту ночь, ломило затылок, и пришлось выпить не одну, а две таблетки, понижающие давление. Резкий спад -- и состояние невесомости.
Но минут через десять все пришло в норму: «Ты что-то хотела мне рассказать», -- вернувшись, вспомнил Федерико. Я поняла: раз идея не прозвучала, значит, она не должна быть выслушана. И поэтому ответила: «Нет. Ничего». Маэстро пошел звонить своей Джульетте. Я спросила у переводчицы: «У него была когда-нибудь роковая любовь?» И услышала то, чего не ожидала: «Все его любви роковые. Но контролируемые».
Через день мы снова ужинали с Федерико, -- вспоминает Виктория Токарева. -- И вдруг: «Я должен позвонить». Я осмелилась задать вопрос: «Куда?» И он смело ответил: «Кариссима, я забыл тебе сказать -- у меня, помимо основной семьи, есть еще четыре: в Праге, Женеве, Лондоне и Риме». «Учитывая твое давление, я остановилась бы на трех семьях. Та, что в Праге, -- не нужна», -- искренне пожалела я его.
Атмосфера доверия, которая установилась между нами, позволила маэстро и поведать мне то, о чем никто не знал. И начал он так: «Ты знаешь такого человека: Герасимофф?» А потом рассказал, как в 63-м они встретились на кинофестивале, как Герасимов возил его по Москве, как убеждал в преимуществах социализма перед капитализмом, показывая высотное здание университета, как уверял, что фильм «Восемь с половиной» нельзя показывать советскому народу… Под влиянием этой агитации Феллини вынужден был спросить Сергея Аполлинариевича: «Что я должен сделать?» Сложилось впечатление, что ответ у советского режиссера был заготовлен заранее: «Снимите ваш фильм с конкурса». Феллини обрадовался, что просьба такая маленькая, и ответил: «Пожалуйста!» Потом они поехали к Герасимову и Макаровой на пельмени….
-- Вы тоже не знали этой истории?
-- Знала лишь о том, как наши не хотели давать премию фильму «Восемь с половиной». Но жюри настояло. Маэстро несли на руках режиссеры -- Наумов, Хуциев… Я попросила Феллини сказать, как же он чувствовал себя в этот момент. «Испытывал определенные неудобства, -- признался Федерико, -- потому что все они были… разного роста».
Мы решили снять кино: маэстро пишет фабулу в три страницы, я дополняю и отсылаю сценарий в Рим. Это был наш последний ужин. Я уехала, а вскоре Феллини умер. Может, самый интересный человек планеты был прав, утверждая, что каждый из нас пришел в этот мир с Поручением. Видимо, Федерико свое выполнил…