Сегодня в Запорожье будет открыт памятник основателю знаменитого КБ авиамоторостроения
Олег Антонов говаривал, что на хорошем двигателе и ворота полетят. На двигателях Александра Ивченко, созданных при его жизни, а затем под руководством его учеников и преемников Владимира Лотарева и Федора Муравченко проложили воздушные трассы на все континенты почти все самолеты семейства «Анов», включая самые большие в мире «Русланы» и «Мрiю», знаменитый Ил-18, вертолеты Братухина, Камова, Миля, тот же самый мощный в мире Ми-26 и грозный Ка-50 «Черная акула»… Созданные в Запорожье моторы успешно работают во многих странах в качестве силовых установок турбонасосных агрегатов газо- и нефтеперекачивающих станций, судов на подводных крыльях и на воздушной подушке и даже известной мотопилы «Дружба».
В сожалению, долгие годы имена создателей авиамоторов не предавались огласке. Об академике, лауреате Ленинской и Государственной премий, Герое Социалистического Труда Александре Ивченко мир узнал только после его смерти в 1968 году. Мир узнал. Но затем подзабыл. И лишь в 90-е годы стараниями нынешнего генерального конструктора КБ Героя Украины академика Федора Муравченко имя Ивченко, стоящее в одном ряду с такими брендами, как «Роллс-Ройс» или «Пратт-Уитни», было возвращено украинским двигателям, имеющим один из лучших в мире моторесурс, а само КБ стало называться «Ивченко-Прогресс».
На одном из юбилейных мероприятий, посвященных памяти нашего выдающегося земляка, родившегося 23 ноября 1903 года, журналисты «ФАКТОВ» встретились с соратниками и родными Александра Ивченко, рассказавшими о нем без бронзы и без галстука.
-- 15 декабря 1938 года во время первого полета нового истребителя погиб Валерий Чкалов, -- рассказывает Наталья Ивченко, дочь генерального конструктора. -- Тайна его гибели покрыта мраком. Перед полетом представитель запорожского КБ Евгений Гинзбург, обнаруживший, что кто-то снял один из двух бензонасосов, записал в формуляре, что полеты запрещает. Потом, когда начались поиски виновных и аресты, эта запись спасла жизнь многим специалистам, в том числе и запорожцам.
Зато в следующем году советский летчик Владимир Коккинаки на самолете ДБ-3Б, оснащенном двумя запорожскими двигателями, совершил первый трансатлантический перелет из Подмосковья в Северную Америку.
Еще одну мировую сенсацию произвели в августе тяжелейшего для нашей страны 1941 года летчики группы дальних бомбардировщиков ДБ-3Ф ВВС Балтийского флота под командованием полковника Евгения Преображенского. В те дни немцы, считавшие, что практически вся авиация русских уничтожена, а для жалких остатков Германия недосягаема, не утруждали себя светомаскировкой. И когда в ночь с 7 на 8 августа на их головы в ярко освещенном центре Берлина вдруг посыпались бомбы, были шокированы и подумали, что разрушения и пожары в столице -- дело рук англичан. Узнав же, что это были русские, Гитлер пришел в ярость.
Об авиации отец в юности не мечтал. Вначале пошел по стопам нашего деда-литейщика. На родине в Большом Токмаке на заводе, получившем после революции название «Красный прогресс», а ныне -- «Юждизель», стал самым молодым начальником цеха. Потом его увлекла общественная работа -- сначала партийно-комсомольская, затем профсоюзная. На заводе отец познакомился с мамой. Они поженились, когда отцу было восемнадцать, а маме -- семнадцать лет.
Кроме любви, их объединила и тяга к знаниям. Сначала мама поступила на металлургический факультет Харьковского технологического факультета. Леночке, нашей старшей сестре, ныне покойной, шел уже пятый годик.
А вскоре и отец стал студентом факультета тепловых и гидравлических машин механико-машиностроительного института там же, в Харькове. Он, очевидно, понимал, что руководитель или общественный деятель без серьезного образования -- это не профессионал. Хотя, конечно, дело не только в образовании. В молодости папа работал вместе с Андреем Кириленко -- да-да, тем самым, будущим членом Политбюро. Андрей Павлович тоже человек вроде умный был, окончил авиационный институт, постоянно на собраниях выступал с зажигательными речами, его вскоре избрали в партком завода. И дальше пошла стремительная партийная карьера. Отношения у них с отцом были нормальные. Папа никогда не пытался извлечь из этой старой дружбы какой-то выгоды. Но однажды его пригласил к себе расстроенный министр авиационной промышленности Дементьев и попросил как старого приятеля Кириленко объяснить тому, как создаются двигатели.
Оказалось, что Кириленко, просматривая проект постановления Политбюро по созданию в КБ Ильюшина нового пассажирского самолета Ил-62 с двигателями Кузнецова, заметил, что двигатели (тоже новые!) предполагается предъявлять на государственные стендовые испытания с ресурсом 200 часов. И потребовал добавить нолик. Дескать, двигатель АИ-20 конструкции Ивченко (на которых успешно летали и сейчас летают самолеты Ан-10, Ан-12, Ил-18, Ан-32, самолет-амфибия Бе-12. -- Авт. ) уже имеет две тысячи часов, а новый двигатель должен быть не хуже. Красиво говорит, правда? Но в технике так не бывает. Все фирмы начинают всегда с небольшого ресурса, который по результатам испытаний дорабатывают, если нужно, совершенствуют и постепенно, поэтапно наращивают. Министр и генеральный конструктор пытались втолковать эту истину Кириленко. Но такой ранг партийных руководителей не допускал возражений. И член Политбюро документ не подписал.
Тогда к Кириленко отправился отец. Хотя мог и не идти. Чего ради? КБ «Прогресс» и КБ Кузнецова нередко были соперниками. Казалось бы, топить надо было конкурента! Но Ивченко был профессионалом. И сумел мягко, тактично, не ущемляя самолюбия высокого чиновника, объяснить тому что к чему. Дескать, я сам не взялся бы за создание двигателя сразу с большим ресурсом… Кириленко прямо не признал своей неправоты и доводов, высказанных опытным моторостроителем. Но постановление подписал. А при расставании предложил Александру Георгиевичу почаще встречаться. И ведь хороший получился самолет Ил-62!
Папина карьера авиаконструктора могла и не состояться. Где-то под конец учебы его как коммуниста партийные органы направили на укрепление сельского хозяйства в Одесскую область. Думается, что отец с его способностями нашел бы себя и в этой сфере и его карьера не ограничилась бы должностью председателя колхоза. Но любой специалист должен заниматься своим делом!
Наша мама -- женщина волевая, энергичная -- сумела попасть на прием к секретарю ЦК КП(б) Украины Постышеву и убедить, что моторостроитель должен строить моторы, а не бороться с сорняками. И через две недели папу вернули в институт, через год он получил диплом инженера.
Спустя годы, когда отец стал одним из грандов отечественной авиации, мама полушутя-полусерьезно ворчала: «Ну и кем бы ты был, если бы не я -- каким-нибудь секретарем обкома?» Отец в ответ лишь хитро щурился своими добрыми глазами, спрятанными за толстыми линзами очков. У него с молодости было слабое зрение -- близорукость, сложный астигматизм. Валя, старшая сестра, рассказывала, что в юности он, отчаянный парень, прыгнул вниз головой в реку и ударился о плавающую на поверхности газету. Мама же говорила, что сказалось осложнение после детской болезни -- то ли кори, то ли скарлатины. Папа даже лечился в Одесском глазном институте у Филатова.
-- А так он был крепким, сильным мужчиной, немного тучноватым, -- продолжает Наталья Александровна. -- Мама даже подшучивала: «Вон Олег Константинович Антонов -- смотри, какой стройный!.. » «Так он же на работе спит!.. » -- отшучивался отец. Дело в том, что Антонов еще с войны боролся с туберкулезом и был ярым сторонником здорового образа жизни. Говорят, в обеденный перерыв старался полчаса подремать, занимался спортом, а для женской части коллектива своего КБ ввел сокращенную рабочую неделю.
Кстати, благодаря Олегу Константиновичу я попала в Киев. После окончания ХАИ меня распределили на «Прогресс». Папы тогда уже не было в живых. Но когда об этом узнал Антонов, он приехал к маме: «Паша, что вы делаете? Вы понимаете, что в Запорожье у девочки не останется права на ошибку, вся ее жизнь будет под микроскопом! Пусть лучше идет в наше КБ… »
Папа же в смысле здорового образа жизни был менее организован, курил (мама, кстати, тоже вечно дымила «Беломором», даже на рыбалке), питался когда придется. Хотя в праздники любил много и вкусно поесть, особенно рыбные блюда, которые мама шикарно готовила. Однажды после поездки в Великобританию со смехом рассказывал, как в ресторанах постоянно изворачивался, чтобы получить добавку хлеба -- ведь там подавали к столу один тоненький ломтик на брата.
К выпивке был равнодушен. Однажды на память о Шотландии привез бутылку виски «White Horse», так она долго стояла нетронутой в серванте. Даже на рыбалке, бывало, они, компания из пятерых мужиков, могли обойтись одной бутылкой водки.
Кстати, рыбаком он был заядлым. К этому увлечению пристрастилась и мама, и многие папины коллеги. В выходные папа организовывал коллективные выезды на природу в живописное место -- в Осокоровую балку, где потом по инициативе отца была построена база отдыха для инженеров и рабочих. К рыбалке Ивченко относился тоже как исследователь -- такая уж натура. Сам готовил разные прикормки, приманки, наживки, сам проверял их в действии, внимательно изучал повадки рыбы в разные времена года, при разной погоде.
Не особенно полагаясь на память, результаты наблюдений записывал. Опыта накопил столько, что даже писал заметки в журнал «Рыболов-спортсмен», которые публиковал под псевдонимом «Олесь Вудкарь»!
-- После освобождения Запорожья от фашистов родители вернулись из Омска, где во время войны выпускали моторы для боевых самолетов, -- продолжает рассказ Наталья Ивченко. -- И отец с товарищами постепенно возродили из руин завод и КБ, быстро освоили выпуск моторов для мирных самолетов и вертолетов. За это папе, его заместителям Владимиру Лотареву и Александру Анашкину в 1948 году была присуждена Сталинская премия, они получили 200 тысяч рублей на троих. На эти деньги родители и семья Лотаревых построили себе дома в заводском поселке. До этого наша большая семья жила в квартире без мебели. Спали на соломе. К тому времени нас у папы и мамы было уже пятеро.
Однажды после смотра новой авиационной техники на подмосковном аэродроме Монино Леонид Ильич Брежнев, знавший Ивченко еще в бытность секретарем Запорожского обкома, подвел отца к первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву. Узнав, что у генерального конструктора двигателей пятеро детей и все девочки, Никита Сергеевич предложил тост за… бракодела, причем не сразу объяснил, что подразумевал. Те, кто не знал семейного положения отца, опешили.
Впрочем, и наш Александр Георгиевич нередко любил острое словцо и юмор. Как-то уже позже, когда Хрущеву впервые показали новенький пассажирский лайнер Ан-10 с папиными двигателями АИ-20, Никита Сергеевич брякнул: «А говорили, что самолет некрасивый, пузатый. Но мне нравится! Вот я пузатый, так что, некрасив?» -- «Никита Сергеевич, -- ответил Ивченко. -- У нас, как у моряков: все, что выше колен, считается грудью!» Все расхохотались. Говорят, Хрущеву эта шутка настолько понравилась, что он тут же согласился выделить средства на строительство 75-квартирного дома для моторостроителей, и дом был построен.
А свой дом -- шестикомнатный коттедж со вторым этажом в чердачной части -- папа проектировал сам. Семья ведь большая, у старших дочерей появились свои семьи. Частенько наведывались друзья, родственники. Приходили к отцу прямо домой и чужие люди со всякими просьбами и как к руководителю, и как к депутату Верховного Совета УССР. И всех папа и мама, наша незабвенная Прасковья Михайловна, строгая на вид, но чрезвычайно добрая женщина, умели обогреть, выслушать.
Поначалу наш дом был без удобств, отапливался двумя голландскими печами. Они к утру остывали, и детям не хотелось покидать теплые постели, пока мама на рассвете не протопит. Позже, когда недалеко от нас построили школу, от нее подвели к домам моторостроителей центральное отопление и канализацию. Чтобы выгородить ванную комнату, пришлось слегка перестроить входную часть.
С огромным упоением отец в редкие часы досуга трудился на приусадебном участке. Сажал и прививал деревья, лелеял виноград. А возле водопроводной колонки на постоянно влажном кусочке земли располагался питомник дождевых червей, его называли червятницей. На юге ведь лето, как правило, жаркое, земля пересыхает. А в червятнице всегда водилась наживка для рыбалки.
Дом был единственной «частной собственностью» родителей. Люсьена, старшая сестра, говорит, что на его постройку полученной папой третьей части Сталинской премии не хватило, пришлось брать еще и ссуду, которую потом вычитали из зарплаты. Не было у нас ни дачи, ни машины.
К 60-летию отца директор автозавода «Коммунар» в благодарность за то, что специалисты «Прогресса» помогли довести до ума двигатель для «Запорожца», хотел подарить папе малолитражку. Отец сказал, что бесплатно такой подарок не примет, а заплатить ему нечем. И не взял машину. Долго он отказывался и от холодильника «Днепр», который хотел подарить директор «Днепроспецстали»: «Другим холодильник нужнее, а мы продукты хранить можем в подвале…
-- Позвольте, но к тому времени он был уже лауреатом еще и Ленинской премии -- за двигатель к самолетам Ан-10, Ан-12 и Ил-18, которая тоже подкреплялась солидной денежной суммой…
-- Правильно. Но та премия была присуждена не одному отцу, а группе товарищей, и папа получил только часть денег. Мама шутила: «За Сталинскую премию мы построили дом, а Ленинской едва хватило на банкет… » То была эпоха дефицитов, строгого распределения товаров, вокруг которого нередко бушевали страсти. И те, кто, ублажая себя, не знал меры, лишались партбилетов и должностей. Но Ивченко отказывался от многих благ не потому, что боялся пересудов и неприятностей. Не привыкший к роскоши, он был просто справедливым человеком и старался жить по совести.
-- Не потому ли и прожил недолго -- 65 лет?
-- Наверное, поэтому. Основной его жизнью все-таки была работа, ответственность за судьбу коллектива. А в начале 60-х, считая, что основной ударной силой в войне с вероятным противником теперь будут ракеты с ядерными боеголовками, Хрущев решил сократить авиацию. Прекрасные новехонькие самолеты начали резать на металлолом. Получалось, что надо было ликвидировать и лишние КБ, авиазаводы. Всех генеральных конструкторов вызвали к заместителю министра авиационной промышленности.
-- Когда мы с Александром Георгиевичем вошли в приемную, там уже были Сухой, Яковлев, Камов, Туполев, -- рассказывает бывший начальник КБ, сподвижник Ивченко Алексей Зленко. -- Больше трех минут замминистра ни с кем не беседовал, просто ставил каждого перед фактом полного или частичного сокращения его КБ. Подошла очередь Ивченко идти в генеральский кабинет. Дверь закрылась, а вскоре из-за нее послышались крики и отборный мат. Причем гремел, в основном, голос Ивченко. Секретарша в приемной окаменела. Через полчаса из кабинета вышел Александр Георгиевич: рубашка расстегнута, на лице кровь. «Вы дрались?» -- испуганно спросила секретарь. Оказалось, КБ в Запорожье решили вовсе закрыть. Ивченко ринулся в бой, стал доказывать, что нельзя «убивать» бюро, нужно оставить хоть 30-40 процентов кадров. Он говорил так яростно, что носом пошла кровь. И добился своего. В поезде, возвращаясь домой, распили бутылку. «Ничего, -- говорил Александр Георгиевич, -- кости остались, а мясо мы нарастим. Нужно только людей сохранить. Через два-три года они понадобятся». И как в воду глядел. Вскоре ветер подул в другую сторону, в стране опять заговорили о развитии авиации. Почти все специалисты, устроившиеся с помощью Ивченко на другие заводы, вернулись к нему.
-- 17 августа 1960 года под Киевом разбился Ил-18, -- говорит Наталья Ивченко. -- Причина -- сбои в работе двигателя, приведшие к пожару. Специалисты проверили более тысячи двигателей и пришли к выводу, что в данном случае к катастрофе привел не конструкторский, а производственный брак. Тем не менее лишь в течение сентября 1960 года отца 22 раза вызывали в Москву на ковер. И чтобы отвести угрозу от молодого директора завода, которого могли снять с должности, всю ответственность за случившееся главный конструктор взял на себя. Выговоры получили оба, но директор, в которого Ивченко верил, остался на своем посту.
Конечно же, подобные крупные, как и десятки мелких неприятностей и переживаний, не могли не сказаться на здоровье. Летом 1965 года в воскресенье на базе отдыха, где папа собирался поудить рыбу, у него случился инсульт. Он мужественно боролся с болезнью, пытался трудиться. Но 30 июня 1968 года отца сразил второй тяжелый инсульт. Представляете, когда он умер, у него были здоровы все зубы и практически ни единого седого волоска! Если бы не гипертония, вызванная постоянными нервными перегрузками, отец жил бы, наверное, еще долго-долго. Мама пережила его на девять лет.
Мы видели, как ей тяжело без папы. Старались не оставлять ее без внимания. Мне иногда кажется, что мама любила отца даже больше, чем нас. И теперь думаю, что это правильно. Дети, как правило, эгоисты, у каждого своя жизнь, заботы, и на пожилых родителей не всегда хватает времени, любви и ласки. А потом хочется кусать локти, да поздно.
Мы, все дети Ивченко, стали авиационными инженерами. Хотя мне, например, папа не советовал. Он считал, что это не женское дело. И, наверное, был прав. Я долгие годы работала конструктором в КБ Антонова и знаю, каково жене и матери семейства дважды в месяц покидать дом, уезжать в командировки. И потом, вам, надеюсь, известно, какие выражения нередко употребляют мужчины на производственных совещаниях. В авиации ведь многое на нервах держится…