За два года каторжного труда в нелегальной шахте-копанке ребятишки-сироты, похоже, заработали своей названной «маме» не на одну иномарку
Последний день осени прошлого года заведующая городским отделом образования в городе Снежном Ирина Киселева помнит так отчетливо, как будто это было вчера. Она спешила на совещание, когда к ней подошла 14-летняя Катя Краснова и сказала: «Заберите меня в детдом. Я не полезу больше в шахту. Мы вас обманывали, Ирина Ивановна», -- и заплакала. Вскоре в школе, где училась Катя и ее «сестры и братья» -- по несчастью, а также в доме их опекунши появились члены местного горисполкома и милиция.
«Не могу больше терпеть оскорбления в свой адрес со стороны опекунши и работать в шахте. В связи с чем прошу снять с меня опеку и направить в детский дом», -- написала Катя в своем официальном заявлении, оставленном в горисполкоме. Как только подтвердилась страшная правда (слухи о том, что Радеевы силком гоняют своих подопечных в копанку, давно бередили шахтный поселок), опека над десятью детьми, остававшимися у попечителей на данный момент, была тут же снята. Как нам пояснили в горисполкоме, двое детей «выпорхнули» из опекунского гнездышка еще на год-два раньше. Шестерых ребят вернули в детдом. Двое -- сейчас в бегах. А еще двое не желают покидать дом «благодетельницы»: первый потому, что влюблен в одну из родных дочерей Радеевой (младшие дети единодушны во мнении на этот счет), второй -- по-прежнему уверен, что только в этой семье у него есть будущее. Поначалу четверо из шести бывших «подопечных» кричали: «Нас обманным путем завезли в детдом, мы хотим домой -- к Радеевым. Здесь у нас ничего хорошего не будет, кроме клейма «интернатские». Наше будущее теперь в подворотне или: на панели!». Даже дети, ушедшие от Радеевых еще год-два назад, свято хранили обет молчания, доказывая педагогам, что сделали этот шаг исключительно из-за… своей «недостойности» быть обласканными вниманием Радеевых. Они говорили, что их опекунше, у которой шестеро своих детей, и без них забот хватает, нет сил смотреть, дескать, как добрая женщина и ее муж мучаются с ними -- беспризорниками.
Во избежание скандала в присутствии Радеевых представители горисполкома вынуждены были сказать детям, что везут их не в детдом, а на концерт.
Мальчик, влюбленный в одну из дочерей Радеевых, неоднократно подкарауливал «предателей», отказавшихся от опекунской заботы, и обещал им «ноги выдернуть», а также передавал наказы «матушки». Радеева пообещала, что документы и нехитрый скарб «клеветникам» отдан не будет. А работникам социальных служб, опекунскому совету и сотрудницам милиции по делам несовершеннолетних Радеевы пригрозили «попить крови» и расколоть шахтерские лопаты на их головах. А Анатолий Радеев с нами разговаривать не стал. Корреспонденту «ФАКТОВ» не удалось увидеть и главную героиню -- Людмилу Радееву (на нее была оформлена опека над детьми).
-- Мама ни слезинки не проронила, когда нас уводили. А хоть по одному из тех, кто сбежал, она плакала? -- обращается к усевшимся передо мной на диванчике мальчикам и девочкам в уютной игровой детдома 17-летняя Инна Дробот.
Слово «мама» Инна произносит с теми же интонациями, как произнесла бы слово «надзиратель» или «продавец»: чувствуется, что в понимании девочки это слово означает должность, а не родного ей человека. А слово «папа» девочка часто сопровождает определением -- «милиционер». Радеев -- шахтер-пенсионер -- в детской «стахановской бригаде» действительно выполнял функции надзирателя (»милиционера») и бригадира-проходчика.
Людмила Радеева кинулась возвращать отнятых подопечных, и передавать им угрозы только тогда, когда поняла, что ее воспитанники нарушили обет молчания: стали рассказывать о своих трудовых буднях в угольной норе Радеевых. Вскоре «мама» узнала, что по факту «эксплуатации детей во вредном производстве, повлекшей существенный вред для здоровья, физического развития, образовательного уровня ребенка» (статья Уголовного Кодекса Украины 150 часть 2) возбуждено уголовное дело. Недавно назначенный новый прокурор города Снежное Сергей Чернодед разумеется, заинтересовался массовым выходом детей из-под опеки и сейчас проводит следственную проверку. Правда, он опасается, что оттаявшие под крылышком замечательных воспитателей и психологов местного детдома ребята на суде могут замкнуться и, вспомнив угрозы опекунши, снова замолчать. И опасения эти, увы, не напрасны.
«Я обратно хочу -- нам с Натой папа перед смертью велел тут жить», -- твердит 14-летний Денис. Он и его 16-летняя сестра Наташа (Кубиковы) -- поздние дети своего отца, от его второго брака. Маму свою они практически не помнят: она заболела и умерла молодой, когда Наташе было шесть, а Денису -- четыре. Отец справлялся с ними, как мог, но потеряв любимую жену, стал часто прикладываться к рюмке. Вскоре возраст и болезни дали о себе знать: отец стал подолгу лежать в больнице. Наташе и Денису пришлось рано повзрослеть.
-- Папа принесет зарплату и отдает мне, говорит: «Сама распоряжайся, чтобы я не пропил», -- вспоминает Наташа.
Деньги на продукты маленькие Кубиковы отдавали сердобольной соседке, которая помогала им по хозяйству. Незадолго до смерти Кубикова-старшего в их доме появилась Людмила Радеева, которая взяла с отца расписку в том, что он доверяет ей воспитание своих детей после своей смерти.
-- Папа велел нам жить у Радеевых, сказав, что не в интернат же идти, когда есть добрые люди, которые могут о нас позаботиться, -- продолжает девочка.
-- «В интернате на вас «печать» дебилов налепят», -- убеждала новая «мама».
Действительно, на тот момент в Снежном были только «специальные» интернаты -для детей с различными отклонениями, смешанный детдом появился недавно. А мысль о том, чтобы перебраться в интернат другого города для брата и сестры была страшна: Радеева внушала им, что все интернаты одинаковы -- там никто не защитит, и ни одному воспитателю на свете сироты не нужны.
Первое время Радеева, действительно, уделяла Кубиковым достаточно внимания: дети мастерили что-то, хорошо учились. Денис даже писал стихи. И в благодарность за заботу он в числе первых добровольно полез в шахту и до сего момента являлся «знаменоносным» ударником труда. Правда, с ростом производительности труда по добыче угля школьная успеваемость трудоголика Дениса стала катастрофически падать. Сам мальчик относится к этому философски: «Нас же кормить нужно было. Значит, надо «делать машины», давать план».
Денис отказывается понимать, что сиротских пенсий (по 149 гривен получает опекунша на каждого ребенка Кубиковых) и помощи горисполкома Радеевым вполне бы хватило, чтобы содержать его и сестру. Этот маленький веселый горнорабочий очистного забоя подаренную новой мамой куртку и сапоги бережет, как орден. Он уверен, что опекуны не обязаны покупать ему зимние вещи, хотя понимает, что в Снежном даже Рэмбо без этих «аксессуаров» не перезимует. Денис дорожит тем, что был удостоен хорошего отношения «мамы» и «папы» Радеевых. А если опекуны его и наказывали, то «за дело», -- считает паренек. Этот Новый год он встречал с «квадратной головой»: отлупили его и еще одного воспитанника, незаслуженно заподозрив их в повреждении кабеля в той самой шахте. Денис ни капельки не завидует родной дочери Радеевых -- третьекласснице Насте, которая в шахту не лазит, а тем не менее ей подарили куклу Барби за 180 гривен.
Сестра Наташа мнение брата не разделяет. Наверное, потому, что ей слишком часто доставалось от «мамы» палкой: не передала по смене пост, уснула во время несения сторожевой вахты. В любое время года девочка должна была охранять выданный на-гора уголь. «Мама» часто сама проверяла посты и била уснувших сторожей. Наташа попросила выделить ей «полставки» в шахте, чтобы спастись от холода на поверхности. Но под землей оказалось не лучше. Например, у старшей воспитанницы, Инны, только недавно зажили кровавые трещины на ногах. Жидкая грязь, которой были облеплены ноги, после выхода на поверхность застывала на зимнем ветру. После купания кожа начинала трескаться. А пропитанные угольной пылью руки «шахтеров» просто бросались в глаза. Отмыться детки не успевали: уголь на отопление дома, где проживала их коммуна (отдельно от «мамы» и «папы»), им разрешалось брать только некачественный. Пока растопишь таким углем печку, да пока нагреешь воду, тут уже и светает -- пора коров и коз доить (одних коз Радеевы держали 25), а там и в школу идти надо:
-- А если бы твой родной папа был сейчас жив и увидел, как вы там живете, может он бы изменил свое «завещание»? Денис, ты бы хотел, чтобы твои дети так жили? -настойчиво пытается переломить тягу мальчика к самопожертвованию директор Снежнянского детдома.
-- Нет, чтобы мои дети так жили, я не хочу, -- с трудом сдается Денис.
Кстати, романтик-трудяга Денис однажды чуть не погиб. И такая участь могла постигнуть любого из юных передовиков угольного производства.
Однажды Денису на голову свалился мешок с углем, который он пропихивал вперед и себя -- иначе пролезть по узкой выработке было невозможно. После этого голова у мальчика долго болела, но вскоре он снова вышел на работу. Его товарищ по бригаде 14-- летний Стас Краснов (брат «предательницы» Кати) еще в мае 2000-го года получил травму позвоночника -- упал с лестницы при спуске в «нору». Но и ему «больничного» не дали.
-- Боль в спине не проходила, -- рассказывает Стас. -- Я решил сам пойти в больницу. -- Врачи обнаружили травму шестого позвонка и велели мне ложиться на лечение. Я рассказал об этом «маме», а, она, конечно, в больницу ложиться мне отсоветовала.
Радеева напомнила Стасу о его скрытом недуге (с этой проблемой мальчика врачи сейчас борются), сказав, что над ним в больнице смеяться будут. Ребенок послушался. Он всегда слушался. Стас был единственным, кто категорически отказывался ездить на отдых в летний лагерь -- стеснялся. И, как страшного суда, Стас боялся слов «интернат», «детдом». «Мама» убедила его, что его недуг неизлечим, единственное спасение : затаиться на всю оставшуюся жизнь, трудясь на благо коммуны Радеевых. А, между тем, у мальчика было и другое заболевание: когда детей вернули в детдом, воспитатели не могли прикоснуться к натруженной спине Стаса -- он вскрикивал от боли. Оказалось, что у паренька больные почки, а «кроссы» с 15-ти килограммовыми мешками на плечах по 300-метровой выработке, видимо, вызвали обострение. «Маму» это не сильно беспокоило: она считала, что от всех болезней труд всего полезней.
-- Мама всегда пользовалась случаем, чтобы напомнить о необходимости работать в шахте, -- вспоминает Инна Дробот. -- Например, когда я просила купить мне нотную тетрадь (Инна учится в музыкальной школе. -- Авт. ) или отремонтировать порванные сапоги, она обязательно говорила: «Инна, вот на тебя лично я ничего не получаю! То, что на Наташу с Денисом получаю, приходится делить на всех. Так что придется тебе лезть в шахту -- нужно совмещать полезное с: хорошим», -- имея в виду, что свой кусочек хлеба в этом доме нужно отработать:
И девочки лезли в шахту. А если жаловались и просились отоспаться, выполнявшая роль учетчицы старшая дочь Радеевых Маргарита, напоминала членам коммуны об их трудовых задолженностях:
-- Дробот, у тебя еще стирки за май и июнь остались! Краснова, у тебя пять ведер угля переходят на завтра!
Дети рассказали, что поднятый на-гора уголь они складывали по индивидуальным горкам, каждую из которых Маргарита потом просеивала и взвешивала. Бывало, что и после 20 ходок не хватало до «сменной нормы».
Маргарита -- будущий педагог -- обращалась к подопечным чаще по фамилиям, подчеркивая, что они ей -- никто, и вообще она их за людей не считает. Вместе с мамой они частенько внушали девчатам, что их сиротский путь предопределен «свыше»: не важно, какое они окончат ПТУ (институты не для них), все равно потом их ждет: панель. И девочки работали, поверив, что иного выбора у них нет, и это просто счастье, что до 18-ти лет их тут еще потерпят. «Будь моя воля, собрала бы я всех вас сирот в одну печку и спалила!» -- взрывалась будущий педагог. «В крематорий всех сирот! Позабирали бы вас у меня, я бы уже на иномарке ездила!» -- вторила ей мать. Вспоминая это, Инна плачет. Самый младший из присутствующих сейчас в детдоме бывших подопечных Радеевой, 12-летний Андрей Юлин подтверждает, что такие слова произносились не один раз.
-- Ползешь, бывало, в узкой выработке, где «папа» не успел еще породу убрать и стойки подновить (в старых шахтных выработках крепежный лес давно прогнил), и слышишь, как за спиной что-то падает, -- вспоминает девушка. -- Оглянешься, а там кусок такой здоровый обрушился с острыми краями…
На какую глубину опускались маленькие горняки, пока точно не установлено. Тем не менее, дети лезли, ползли (кое-где можно было протиснуться только на четвереньках), таскали мешки с углем, давая норму -- 20 ведер за смену! Одну ходку по 300-метровой выработке закрытой шахты нужно было сделать минут за 20 (чтобы успеть к установленному сроку выдать на-гора шесть тонн угля). Семейная бригада обычно брала на себя обязательство нагружать одну машину (шеститонник) в неделю.
«Приемыши» жили в отдельном доме и почти на полном самообеспечении
Работали в основном ночью, чтобы никто не видел, как дети лезут в копанку, которая находится в километре от их школы! А иной раз приходилось работать в две смены: например, когда Радеевым нужно было расплатиться за свиней. «Мама» договорилась с клиентом, который должен был подогнать шеститонную машину уже через три дня. Юные стахановцы машину «сделали»! Папа сказал: «надо», значит -- «надо». Радеев ведь и сам уголек рубил и его старший сын Тимур тоже из шахты не вылезал, заражая товарищей по работе личным примером. О Тимуре дети до сих пор говорят с уважением: «Темка -- свой! Темка -- настоящий горняк! Он тоже после школы -- сразу в шахту!».
Даже когда учителя испытующе смотрели ребятам в глаза, держа за неотмытые руки с расслоившимися ногтями, даже когда Наташу поймали на дежурстве возле кучки угля, они продолжали кричать: мы только «папин» уголь стережем, мы в шахту -- ни ногой! Громче всех кричала Катя…
-- Это был единственный способ выжить у Радеевых и поднять свой авторитет, -- оправдывается девочка. -- «Мама» всегда давала нам понять: чтобы защитить себя, нужно нападать, кричать. А главное -- поддерживать «маму», которая говорит, что лучше, чем у нас нигде не бывает! Чем громче кричишь, когда комиссия приезжает, тем больше тебе достанется гостинцев и добрых слов. Что еще нужно ребенку? -- по-взрослому рассуждает Катюша.
А в детдоме над «Радеевыми» (для удобства вновь прибывших местная детвора окрестила именно так), действительно, смеялись. Но не над их черными руками, потрескавшимися ногами и давно не видевшими зубной щетки ртами, а над тем, что им интересны фильмы, которые детдомовские уже по три раза видели. Как выяснилось, в дом к опекунше дети без приглашения не входили. А приглашения почти никогда не поступали.
-- Не доверяла нам «мама», -- рассказывает Андрюша Юлин (еще один бессменный сторож радеевских коз, коров, лошадей и угольных куч). -- Говорила, что мы стащить что-то можем, беспризорники ведь -- от пьющих родителей.
Жили «приемыши» отдельно -- через дом, почти на полном самообслуживании. Даже на Новый год их к общему столу опекуны не пригласили. «Мама» им, правда, готовила.
-- За едой мы приходили со своими мисками, -- рассказывают дети. -- Она выходит с кастрюлей и поварешкой, насыпает, и идешь есть в «свой» дом. Но ночью после смены лучше было не приходить. Или не «растягиваться» по одиночке. А то она злилась, когда ее будили поочередно -- начинала кричать, что мы перед сменой уже ели. Иногда вообще не открывала -- видать, крепко спала. А тормозков в шахту нам не давали. Зачем? Мы все равно спим в выработке, пока папа с Темкой уголь рубят.
Создание этой детской коммуны начиналось в 1998 году, когда младший сын Радеевой был еще двухлетним мальчонкой, а муж-горняк уже вышел на пенсию. В горисполкоме всех восхитил порыв многодетной женщины взять под опеку сирот, даже подумывали присвоить этой семье статус детского дома семейного типа. Помогали, чем могли: то мебель списанную отдадут, то крышу покроют, то гуманитарки подбросят, то стиральную машинку подарят. Избавили семью от оплаты за коммунальные услуги. Не говоря уж о том, что детям предоставлялось бесплатное летнее оздоровление. По инициативе горисполкома Радеевым были назначены дополнительные выплаты на каждого ребенка в сумме 20 гривен, хотя никаких выплат и благотворительных подношений по закону опекунам вообще не полагается.
А еще Радеевым предлагали переселиться в помещение бывшего детсада, пообещав его дооборудовать в будущем. Однако те отказались: там не будет возможности выпасать скотину, а детей -- своих и чужих -- кормить надобно. Статус семейного детдома Радеевы собирались получить, когда их старшая дочь Маргарита получит педагогическое образование (девушка заочно оканчивает педвуз). Первым ушел из коммуны в детдом 14-летний Дима Диденко, его уход Радеевы списали на «переходный» возраст. как и другие дети, упорно молчал об истинной причине своего ухода. Потом Ляна ушла от «мамы» в детдом.
-- Мы с Андреем чаще не уголь, а стада стерегли, -- рассказывает 14-летняя Ляна. -- Нас обычно ругали для профилактики. А однажды мы козленка потеряли. Ой, нам так досталось -- угольной лопаткой по чему попало…
Ляна, которую работники исполкома нашли у ее родной бабушки, после ухода от Радеевых неделю пролежала в больнице с высокой температурой. Убедившись, что ребенок секретов «счастливой семейной жизни» не выдает, Радеева не стала пытаться вернуть девочку обратно.
Радеева была не редким гостем в школе, понимая, что игнорировать пристальное внимание педагогов нельзя. В ответ на претензии учителей она объясняла, что у нее «трудные дети». Хотя до 2000-го года они учились хорошо, а потом стали спать на уроках. «Наверное, на свидания бегают», -- вздыхала мама. А руки у них почернели: от «переходного возраста», наверное, кожа нежная -- обветривается.
С «открытием» собственной шахты (эту идею принес в дом один из взрослых сыновей Радеевых), присмотр за домом опекунши и скотиной детям показался «славным прошлым». В доме появились тетради с учетом смен, показателей добычи угля и трудодней, производительности каждого работника. Одновременно ужесточился и контроль за соблюдением конспирации -- за пределами коммуны нужно было еще громче кричать, что «жить стало лучше, жить стало веселей».
Но однажды Катю забыли сменить на дежурстве. Девочка несла трудовую вахту всю ночь и день, смена пришла только в 22. 00 следующего вечера. На другой день Катя отказалась лезть в выработку, боясь, что там уснет и задохнется. «Отец» ее ударил -- за «прогул» и невыполнение нормы. И девочка -- первая из всех детей -- не выдержала…
Пройдя по колено в снегу до угольного «прииска» Радеевых, мы с работником инспекции по делам несовершеннолетних Снежнянского горисполкома только заглянули в эту копанку и поспешили обратно. На поле, изрытом такими «норами», кипела работа: -- на-гора в мешках выдавали уголь, который тут же грузили в машины. Трудящийся здесь люд смотрел на нас недружелюбно. Для многих бывших шахтеров -- это единственный способ прокормиться. А для жителей поселка -- единственный способ обогреться (бытовой уголь в дефиците).
-- Мы же депрессивные, -- сказала мне завуч местной школы, имея в виду весь город.
Депрессивные шахтерские города похожи на деревни, объявленные «неперспективными» в СССР тогдашним Генсеком Компартии Леонидом Брежневым, когда в селе остаются одни старики. Только вот брошенные поля в «неперспективных селах» продолжали: родить гречиху-самосеянку, картошку-дичку, в садах вызревали яблоки и сливы. Так и в Снежном: в шахтах на небольшой глубине остался хороший уголек, которого вполне хватит для поддержания жизни в городе. Но вопрос о его «нормальной» добыче ни на каком уровне не решается. В копанках люди продолжают трудиться средневековыми методами и часто гибнут. После этого одну «гиблую» копанку по указанию правоохранителей сравнивают с землей, а поблизости: появляется другая «нора».
Кстати, в школе знают, что и многие «домашние» дети регулярно спускаются с родителями в копанки. Но поскольку родных детей родители так жестоко не эксплуатируют -- они лишь добывают себе на отопление и пропитание -- на это закрывают глаза. Жить как-то надо и после закрытия угольных предприятий…
-- А, как вы назовете свой материал? -- спросил меня на прощание 14-летний Стас и посоветовал, -- назовите «Собаки восстали против хозяев»…
Имена и фамилии опекунов, их родных и подопечных детей изменены в интересах следствия.