Вчера выдающемуся музыканту исполнилось 50 лет
Наш соотечественник Юрий Башмет -- музыкант с мировым именем, альтист, создатель ансамбля «Солисты Москвы» и благотворительного фонда своего имени -- рассказал о своем детстве, учебе в Московской консерватории, встречах с выдающимися людьми своего времени в недавно вышедшей книге «Вокзал мечты». С любезного разрешения издательства «Вагриус» печатаем фрагменты из этой книги.
Прежде чем рассказать об очень важном, драматическом эпизоде в моей жизни, две смешные истории про Ростроповича. Вторая, правда, не только смешная. Но все-таки она очень важна для поддержания духа и накопления жизненной силы… Вот они.
Первая похожа на легенду и передается из поколения в поколение консерваторцев и вообще музыкантов. Я проверял. Таких историй-легенд у Ростроповича много. И все очень похожи на правду.
Она про двух студентов, которые всегда появлялись на лекциях в нетрезвом состоянии. Это заметили. Сначала комсомольская организация, потом деканат, ректорат. В конце концов один студент был отправлен их выследить, где же и как они напиваются, поймать их на месте преступления. Неделю пытался их выследить -- ничего не удавалось. Все равно они на лекциях пьяные. Однажды он приехал за час до начала лекций и подстерегал их во дворе консерватории. Те двое появились с разных сторон улицы Герцена, поздоровались, вошли в консерваторию, постояли немножко и зашли в туалет. «Наблюдатель» застукал их: они вводили себе водку через клизму -- запаха не было, алкоголь мгновенно всасывался, и они пьянели. Вот такая история.
В результате члены Большого совета профессоров Московской консерватории несколько часов осуждали это безобразие, говорили о том, что их нужно исключить из комсомола, из консерватории… Ростропович был тогда одним из самых молодых профессоров. Где-то в конце заседания он вдруг попросил слова. Ректором был Свешников. Ростропович вышел на кафедру и сказал:
-- Это, конечно, безобразие. Полное безобразие. В этих святых стенах такое происходит! Позор! Позор! Их надо выгнать из комсомола, из консерватории. Безобразие! Вот только одного не могу понять -- как же они пили на брудершафт?
Заседание было смято.
Другая история -- чистый анекдот, в основе которого реальный факт. Вы помните события с Солженицыным. И знаменитую шутку Ростроповича, когда он позднее как бы спорил с Рейганом -- у кого что лучше. Один говорил про свой дом. Другой -- про свой. Тот про машину, и этот про машину. Ростропович явно проигрывал Рейгану. И вдруг совершенно неожиданно победил, потому что сказал:
-- Зато у меня был садовник -- лауреат Нобелевской премии.
Он имел в виду Солженицына, который жил, как известно, на его даче и которого в то время нещадно преследовали. И Ростроповича, конечно, тоже.
Атмосфера была невероятно накалена. Все шло к тому, что Мстиславу Леопольдовичу придется уехать из страны. И все понимали, что это навсегда. А если учесть любовь к нему студентов, можно представить, каково нам всем было.
И в самом деле, он очень тяжело уезжал. Перед отъездом готовил «Летучую мышь» в Театре оперетты. Были закуплены дорогие костюмы, в главной роли собиралась выступить Галина Вишневская. И нужно было усилить оркестр, потому что в оперетте состав музыкантов был не очень хорош. Ростропович обратился в ректорат консерватории, и для него подобрали лучших студентов. Я попал в этот список и оказался буквально в гуще событий -- за два месяца до его отъезда.
На первой же репетиции произошел такой случай. Естественно, мы, студенты, повинуясь какому-то этическому импульсу, сели за последние пульты. И вдруг в какой-то паузе раздается металлический голос концертмейстера альтов -- а это был опытный оркестровый музыкант:
-- Слава, вон там мальчик замечательно играет, давай посадим его сюда, ко мне.
И тут, совершенно без всякой паузы, Ростропович выдал:
-- Да, это ваше будущее! Иди сюда!
Через много лет он говорит мне:
-- А ты помнишь, что я первый сказал о тебе, когда ты еще сидел там, в оперетте…
Известно, что эта премьера скандально не состоялась. Ее запретили, видимо, по установке сверху. Безумно жаль. Были потрясающие репетиции, общение во время репетиций и в антрактах. А когда нам не выплатили зарплату, Ростропович возглавил наше шествие-протест.
Но пока еще репетиции продолжались, никто не мог предполагать даже, что премьера не состоится. Одновременно Ростропович начал готовить свой прощальный концерт с оркестром студентов Московской консерватории. Гвоздем программы должна была стать Шестая симфония Петра Ильича Чайковского. Все, кто участвовал в оперетте, были официально освобождены от оркестра, потому что иначе на несколько месяцев жизнь студента превратилась бы в чистый кошмар -- ни о какой учебе не могло быть и речи. С утра до трех часов дня оперетта, с четырех до семи -- оркестр. И все. Дня нет.
Но на одной из репетиций Ростропович подошел ко мне со словами:
-- Старик, я понимаю, это очень сложно. Старик, ну ты для меня сможешь и туда тоже ходить?
Таким образом, я стал общаться с ним последние недели буквально с утра до ночи-то в оперетте, то на репетициях Шестой симфонии. И как-то в Большом зале консерватории, в антракте во время репетиции, он вдруг подошел ко мне, поцеловал в затылок и сказал:
-- Старик, я уезжаю, а дело мое живет. Люблю тебя.
Я в этот момент переполнился каким-то таким чувством: вот, мол, сам Ростропович так меня оценивает! Я смотрел на него, как на Бога прямо, а он повернулся и указал пальцем на девушку, которая впоследствии стала моей женой:
-- Вкусы, старик, у нас с тобой одинаковые!
Вот, значит, почему дело его живет… А я-то думал, что он так меня хвалит.
Рихтер был азартный человек. У него вообще была теория -- раз мы родились, то должны все попробовать. Как-то он взялся уговаривать меня бросить курить, а я так и не смог это сделать. Спрашиваю его:
-- А вы курите или когда-нибудь курили?
Он отвечает:
-- Да я и сейчас хочу, дайте мне пару сигарет.
-- Зачем сразу пару, я вам по одной буду давать.
-- Нет, нет, прямо сейчас!
Взял пять сигарет, вставил их в рот и выкурил одновременно, и еще сказал, что любит, когда до самого нутра доходит -- тогда понятно, зачем курить.
А вот еще типично рихтеровская шутка… Были мы во Флоренции с концертами. Висит афиша, а на ней: «Святослав Рихтер и Юрий Башмет». Он сказал, что отказывается давать сегодня концерт.
-- Почему?
-- Потому что должно быть написано «Юрий Башмет и Святослав Рихтер».
-- Почему? Как? Вы Маэстро, вы -- Рихтер! Все правильно, все нормально.
-- Нет, -- упрямится он.
-- Но кто же тогда солист? -- спрашиваю я.
-- Кто стоит, тот и солист. И должно быть именно так.
Святослав Теофилович был большим умницей, с колоссальной фантазией. Она проявлялась, например, в неожиданности поступков. Однажды мы с ним невероятно загуляли во Франции. Мы от всех убежали, прелестно поужинали, много говорили о творчестве, о музыке. Он потрясающе знал либретто всех опер, все сюжеты. А после ужина сели в машину (я был за рулем) и ночью поехали по его старым знакомым -- звонили в дверь, будили -- в общем, дурачились. В одном из домов мы сели вместе с ним за рояль и стали импровизировать. Темы, которые предлагал Рихтер, были неповторимы. Я ему предложил, например, музыкально изобразить ощущение акробата в цирке в момент какого-нибудь тройного сальто. А он мне -- сон пьяной собаки.
Так мы импровизировали, играли в четыре руки, и забыть это невозможно. А потом на сцене, в концертном зале, он опять превращался в Марса, если хотите.
Из гастрольных впечатлений. Принцесса Диана
Все произошло неожиданно. 1988 год. Я репетировал с оркестром в филармонии, когда за мной приехал мой администратор Игорь Чистяков с фраком и альтом. И сказал, что я должен срочно лететь в Лондон. Я удивился. Оказалось, что мой английский менеджер Ван Валсум решил организовать концерт памяти жертв землетрясения в Армении, которое произошло несколькими днями раньше. Менеджеры Англии объединились в связи с этой акцией, он стал президентом ассоциации, и в один день все было решено. Пригласили Ростроповича и множество интересных музыкантов. Я играл вторую часть «Концертанте» Моцарта с талантливым китайским скрипачом -- Чо Лианг Линем. Концерт транслировали по телевидению и параллельно показывали интервью знаменитых музыкантов масштаба Айзека Стерна и Клаудио Аббадо. Тут же собирались средства от концерта, продажи дисков и пожертвования.
Патронировали концерт принц Чарльз и принцесса Диана. После концерта состоялся прием, народу -- уйма! Мы со Славой появились в зале, когда уже шел банкет, и, конечно, хорошо его отметили. Как известно, двоих на бутылку водки мало, и третьим был у нас… принц Чарльз. Слава уже был с ним дружен и даже дал ему несколько уроков на виолончели, а я лично общался первый раз. Принцессы не было. Пили-кутили довольно много. Потом вдруг появился наш посол Замятин. Он очень образованный человек, профессионал, настоящий дипломат. Тогда редко были на этих местах такие люди -- больше выдвиженцы по линии партии. А он говорил на многих языках, имел прекрасные манеры. И вот он стоит, и весь дипкорпус -- помощники, атташе, их жены. Все стоят рядком, и Замятин вдруг обращается к Славе (а Слава еще был опальным, но уже вроде бы наметился небольшой просвет):
-- Мстислав Леопольдович, спасибо, что вы приехали.
На что Слава повернулся к Гале, стоявшей неподалеку, и сказал:
-- По-моему, он офигел. Это он приехал, а я играл.
Посол отреагировал феноменально. Просто никак. На лице ничего не отразилось, он продолжал смотреть доброжелательно, а члены дипкорпуса опустили головы.
Тут вдруг кто-то подошел ко мне и шепнул, что сейчас придет принцесса и имей в виду: когда будут тебя ей представлять, не целуй руку -- это не положено по этикету. Я удивился: с детства думал, что как раз нужны всякие реверансы, как в сказках перед королями и принцессами. И тут появился, весь красный, мой менеджер под руку с принцессой Дианой, и минут пять они двигались в моем направлении, останавливаясь и разговаривая с другими артистами. Когда они наконец оказались совсем близко от меня, я совершенно обомлел: у нее была какая-то аура невероятная. Нельзя сказать, что Диана была первой красавицей мира, но то, что это была фантастическая женщина, -- безусловно. Она излучала силу и свет. И я, что нечасто со мной бывает, почувствовал себя скованно. Принцесса поздравила меня и поблагодарила за участие в концерте.
Я стою как вкопанный и смотрю на нее. Молча. Пауза. Она видит, что я никак не реагирую, смотрю на нее как остолоп, и добавляет:
-- Когда вы играли соло, я особенно сильно почувствовала всю трагедию несчастных пострадавших и их близких, и я плакала, вы тронули мою душу. Большое вам спасибо.
Тут я осмелился и произнес:
-- Благодарю, Ваше высочество, Вы очень добры, и коль скоро я удостоился такого исключительного внимания, могу попросить Вас еще об одном исключении?
Она чуть-чуть покраснела и выжидательно посмотрела на меня.
-- Разрешите мне поцеловать Вашу руку.
Принцесса отвечает:
-- Of course, -- и протягивает руку.
Скандал. Все фоторепортеры, все, кто там были, тут же стали щелкать, щелкать, щелкать. Потом я пытался достать эти фотографии, но они, видимо, были уничтожены спецслужбами. Думал, когда-нибудь дети покажут внукам. Жаль, не придется.
Через несколько лет после этой встречи я был назначен президентом конкурса альтистов имени сэра Лайонела Тертиса -- это не должность, а своего рода титул, навсегда данный королевской семьей. Я так понимаю, что здесь не обошлось без участия принцессы Дианы. Я бывал в Лондоне несколько раз, оказывался на приемах, где была и она, но не хотел казаться назойливым и сам к ней не подходил. Иногда мы встречались взглядами, и легкий кивок с ее стороны означал, что она меня помнит…
Однажды мне предложили принять участие в благотворительном концерте в Карнеги-холл. Предложение показалось очень привлекательным не потому, что концерт был посвящен защите лесов от кислотных дождей, а потому, что приглашал Стинг. Защитой лесов очень активно занимается его жена. Это была ее акция, но с его помощью.
Репетиции перед концертом (а в нем участвовали и Мадонна, и Элтон Джон, и Стиви Уандер) я не забуду никогда. Репетировали произведение Сен-Санса «Карнавал животных», в котором каждая пьеса связана с каким-нибудь животным, а Бобби Макферрен ужасно смешно их изображал. Атмосфера была замечательная. Я уж не говорю о том, как там все было налажено, какая была аппаратура. Поневоле вспомнилось львовское гитарное прошлое и какими средствами мы обходились в свое время. А здесь… Микрофоны без проводов, две ударные группы по разным концам сцены, а игра трех духовиков, которые гвоздили невероятные аккорды прекрасного качества!
В общем, слюнки текли, захотелось вспомнить былое. Но я, конечно, не осмеливался взять гитару и что-то такое сыграть… Однажды я все-таки решился пошутить, подошел к Стингу и вставил ему в подбородок свой альт. Думал -- пусть попытается извлечь хоть какой-нибудь звук. Он как-то смущенно улыбнулся, взял смычок, и -- вдруг очень такой приличный звук появился, с вибрацией -- я прямо поразился. В тот же вечер на концерте я понял, почему это удалось -- исполняя какую-то песню, Стинг взял контрабас и прекрасно заиграл. Все стало на свои места.
Еще шоком для меня было появление одного из моих идолов -- Стиви Уандера. Он завершал весь концерт. Его вывели, поскольку он слепой, усадили на стул, Уандер поднял руки и -- взял первый аккорд. Гармония абсолютно чистая -- это меня убило наповал. Одну ноту можно играть с закрытыми глазами, а вот аккорд прямо из пустоты, без подготовки!.. Я хорошо все видел -- сидел в тридцати сантиметрах за его спиной. А потом был апофеоз концерта -- когда все участники могли импровизировать и играть что-то во время заключительной песни… После концерта мы со Стингом еще пообщались, он подписал фотографии для моей дочки Ксюши. Прошло время, и однажды я приехал в какой-то французский город играть с оркестром. Был вечер, я чувствовал себя очень уставшим. Когда вернулся в отель, мне вручили факс от Стинга. В нем была биография какого-то китайского музыканта, довольно обширная, и Стинг просил подписать письмо в его защиту, адресованное Клинтону, -- китаец был политическим заключенным. Я мгновенно поставил свой автограф и также факсом отправил назад и лег спать, а утром, за завтраком, получил еще один факс -- уже с благодарностью за скорый ответ и решение помочь.
Потом несколько месяцев я ничего о нем не слышал. И уже в другой стране получил письмо от этого китайца, который писал, что был невероятно счастлив, что такие люди за него вступились, что мы всегда должны быть вместе, помогать друг другу. В общем, очень теплое послание и в конце его приписка: «Кстати, в тот момент, когда письмо дошло до Клинтона, я уже месяц был на свободе». А далее следовало продолжение: «Мой бывший сосед по камере тоже музыкант, тоже сидит в тюрьме, теперь надо ему помогать… »
Стинг потом и дальше занимался судьбой этого музыканта -- подыскивал ему место жительства. У того было нехорошо с легкими, и, когда он находился в заключении, его состояние ухудшилось.
Следующий раз мы встретились во Флоренции. Оказывается, у Стинга в Тоскане дом и поместье, где он готовил новый альбом. А если он работает над новым альбомом, то не выступает и вообще не выходит из дома. Но тут увидел мои афиши и пришел на концерт. После концерта мы отправились ужинать к дирижеру Семену Бычкову: его жена -- французская пианистка Мариэль Лебек, и у них замечательный дом во Флоренции. Там, естественно, были рояли, и после ужина Стинг попросил Мариэль сыграть начало его любимого произведения Шуберта… В результате по его просьбе она сыграла его более десяти раз!
Потом как-то естественным образом я и сам оказался у рояля. Я не стал уговаривать его спеть, но он, увидев, что я вполне могу ему саккомпанировать, запел одну из старых, известных песен группы «Procol Harum», которую я помнил и любил еще по своей львовской жизни. И все шло хорошо, пока я не забыл, что там есть какая-то средняя часть. Ведь столько лет прошло… Я извинялся, ведь для меня игра на рояле все-таки не главное дело… Но он все равно расстроился.