Накануне 40 дней после гибели в Турции украинского лайнера Як-42, перевозившего из Афганистана на родину 62 испанских военнослужащих-миротворцев, некоторые подробности трагедии корреспонденту «ФАКТОВ» рассказывают вдова, дочь и товарищи командира самолета
На рассвете 26 мая в авиакатастрофе под турецким городом Трабзон погибли, как уже сообщалось, 62 испанских военнослужащих, командиры самолета Як-42 Николай Сытник и Владимир Куценко, вторые пилоты Сергей Славинский и Игорь Пилипянко, бортинженеры Дмитрий Широков и Вячеслав Ференец, инженеры по эксплуатации Николай Гутрин и Евгений Березовский, бортпроводники Александр Янченко, Юлия Головина и Екатерина Мошкович. Катеньке было 22 года, и ее хоронили как невесту. Тринадцатым погибшим был флайт-менеджер из Минска Дмитрий Молочко.
Трагедию под Трабзоном не преминули использовать в своих целях некоторые политики Запада. Когда на днях в Брюсселе собрались министры обороны 12 стран НАТО, чтобы выбрать наиболее подходящий для военных перевозок самолет, испанский министр генерал Трухильо заявил, что его страна отказывается от использования украинского транспортника Ан-124 «Руслан» до тех пор, пока не будут установлены причины гибели Як-42. Хотя, как видим, это совершенно разные самолеты. Абсурдность такой логики поняли остальные руководители оборонных ведомств стран НАТО. Они отдали предпочтение нашему воздушному богатырю перед американским С-17 «Globemaster».
Но оставим политику политикам, а окончательное выяснение причин трагедии -- профессионалам. Невозможно в одной статье рассказать обо всех погибших. Горе, постигшее каждую из 75 семей, одинаково, оно не имеет национальности.
Путь из Кабула до Сарагосы неблизкий даже для авиалайнера. Воистину за три моря. Поэтому в Афганистан отправились два экипажа под руководством опытных командиров Николая Сытника и Владимира Куценко. Скажем, один экипаж ведет машину от Кабула до Бишкека, затем уходит в салон отдыхать. А путь продолжает второй.
В аэропорту Трабзона, где самолет должен был дозаправиться, к ним собирался присоединиться третий сменный экипаж во главе с генеральным директором авиакомпании «UM Air» (Украинско-Средиземноморские авиалинии) Григорием Липовским, тоже летчиком первого класса.
-- Мы ждали ребят на рассвете, -- рассказывает Григорий Гордеевич. -- Еще было темно. Над морем висела облачность. Вскоре мы услышали знакомый гул турбин. Двигатели, как мне кажется, работали исправно. Полтора года назад, когда этот самолет проходил капремонт на авиазаводе в Саратове, Николай Гутрин и Евгений Березовский -- наши инженеры по эксплуатации -- три месяца находились там в командировке, перещупали, как говорится, все своими руками. Коля и Женя летели этим же рейсом. Это, я вам как летчик скажу, был, наверное, единственный самолет из существующих Як-42, оборудованный средствами аэронавигации по последнему слову техники, согласно европейским стандартам. Ребята прогудели в облаках над нами и развернулись в сторону моря, а потом почему-то оказались над горами. Резко поменялся ветер. И местные диспетчеры указали им другой посадочный курс.
Пять, десять минут проходит, а их все нет. По встревоженным лицам работников аэропорта мы поняли, что случилась беда.
-- Одна из версий -- могло произойти что-то в салоне. Везли же не туристов…
-- Сложно сказать. На месте происшествия мы ничего подозрительного не обнаружили. Ничего тревожного не зафиксировал и магнитофон диспетчера, записывающий переговоры с «бортом». Спокойный, деловой разговор, потом вдруг -- крик, и все… Сейчас ждем из Москвы расшифровки записей бортовых самописцев, фиксирующих состояние двигателей и других систем. Идет следствие, и делать какие-то предположения преждевременно. Но могу сказать одно: у нас есть претензии к турецким диспетчерам.
Наташа, беленькая хрупкая девушка, дочь погибшего командира Николая Сытника, молча достает из небольшого мешочка горсть рыжеватых, похожих на сухие комки глины, камушков.
-- Люди, работающие на месте катастрофы, спрашивали меня о какой-то цепочке, -- говорит Людмила Рудольфовна, Наташина мама. -- А я попросила, чтобы земли привезли.
Живут Сытники в двухкомнатной кооперативной квартире на Южной Борщаговке в Киеве. Всякий раз, когда за окном раздается шум взлетающего из соседнего аэропорта самолета, Людмила съеживается и смотрит на входную дверь. Когда раздается стук лифта, шаги на площадке, ей кажется, что сейчас зайдет Коля. А когда звуки утихают, Савва, большой добродушный кот, любимец мужа, вопросительно смотрит на хозяйку…
-- Мы с Колей познакомились в Кировограде, -- вспоминает Людмила. -- Наши семьи жили в авиагородке, отцы были офицерами, только мой служил в авиаполку, а Колин -- в танковой части.
Друг друга мы наглядно знали. Но впервые Коля обратил на меня внимание, как он рассказывал, когда я училась в десятом классе. Смотрел иногда на меня из окна.
А подойти осмелился не сразу. Я училась на первом курсе пединститута. Однажды я вошла в автобус, а он вскочил за мной. «Извините, девушка, можно с вами?» Вежливый такой, галантный. На меня смотрели глаза, полные света и доброты. Коля к тому времени окончил Сасовское летное училище, летал на Ан-2.
Когда родилась Наталочка, Коля примчался в роддом, взобрался каким-то образом на карниз третьего этажа, к окну моей палаты, протянул мне цветы, затем схватил мою руку и надел на палец красивый перстень за дочку. И тут же радостно сообщил, что будет переучиваться на реактивный пассажирский Як-40.
Однажды, когда Наташе было шесть лет, она приболела. Вскоре мы решили ее оздоровить на море. Бабушка и дедушка -- мои родители -- отправились с ней в Крым. Каково же было их удивление, когда приехав через восемь часов на место, они увидели… встречающего их Колю! Получилось вот что. После того, как мы с мужем проводили их, Коля решил забрать в поликлинике результаты сданных неделю назад анализов ребенка. Неожиданно врач назначил лечение. Коля немедленно купил все лекарства, а затем сел на самолет и опередил родителей и Наташу. А через 20 минут на том же самолете улетел домой. Он очень любил нас, заботился о своих девочках, как он нас называл.
Жили мы дружно. Из трудных ситуаций выруливали вместе. Когда муж стал командиром Ту-154 и мы переехали в Киев, пять лет ждали квартиру.
Часто по вечерам наша кухня превращалась в «филиал Ленинки». Коля постоянно переучивался на новые самолеты, я обучала русскому языку слушателей-иностранцев Киевского высшего инженерного авиационного военного училища (КВИАВУ). Узнав, что муж -- летчик, мои коллеги начали приглашать его на наши праздники. Коля подружился со многими. В частности, с одним из моих слушателей -- афганским космонавтом Даураном, дублером Мохаммада Моманда, летавшего в космос с советским космонавтом Анатолием Березовым. Весной Дауран звонил нам из Москвы.
Вот на фотографии он в кабине самолета с американским астронавтом Кевином Крегелем -- командиром шаттла «Коламбиа», в составе экипажа которого летал украинский космонавт Леонид Каденюк. А здесь -- с нашим юмористом Олегом Филимоновым…
-- Сам Коля по натуре был энергичным жизнерадостным человеком, -- продолжает жена погибшего летчика. -- Очень тепло рассказывал о знакомстве со знаменитыми боксерами братьями Кличко, которых вместе с другими спортсменами вез на Олимпиаду в Атланту, где Владимир Кличко стал олимпийским чемпионом. Говорил, простые, скромные, интеллигентные ребята. После этого мы с мужем полюбили смотреть бокс даже больше, чем футбол. Хотя и динамовцев Коля очень любил, не раз их доставлял на матчи в дальние страны. Он и президентов Украины Леонида Кравчука и Леонида Кучму возил за рубеж.
-- Да, Николай Александрович Сытник был летчиком первого класса не формально, -- говорит штурман первого класса, сейчас диспетчер компании «Аеросвiт» Павел Назаренко. -- Это был летчик от Бога. Мы с ним летали в одном экипаже с 1989 года сначала на Ту-154. -- Потом одними из первых освоили полеты на Ил-62 в США, Канаду, другие дальние страны. Но главное -- Коля был прекрасным человеком, чутким, искренним. Когда летаешь с человеком по десять часов в одной бочке, как говорят у авиаторов, он виден весь как на ладони. Колю любили все. Мы дружили семьями, были в курсе всех дел и забот. Потом я перешел в в компанию «UM Air», а вскоре за мной и Коля. Позже я вышел на пенсию и перешел в «Аеросвiт» диспетчером, штурману тяжелее работу найти по специальности. А Коля, который старше нас (ему в августе исполнилось бы 57 лет), о пенсии еще и не мечтал, выглядел так, что мог дать фору многим молодым. Он никогда не курил, от любых спиртных напитков отказался лет восемь назад, хотя так и остался человеком компанейским.
19 мая перед уходом в отпуск я встретил его, Володю Куценко и других ребят в Борисполе. Договорились увидеться с Колей после его возвращения. А он не вернулся… До сих пор не верю.
… А в гараже на Троещине у друга Николая Сытника -- Игоря Сидоренко -- по-прежнему висят старые джинсы и другая рабочая одежда, которую летчик надевал, когда они вместе чинили его старенькую «Волгу». На полочке ждут своего хозяина очки, лежат запчасти автомобиля -- их планировалось установить после возвращения.
-- Как и все гражданские летчики, Коля был офицером запаса ВВС, -- рассказывает Игорь Пантелеевич. -- Призвал его однажды военкомат на переподготовку, надо было подучиться на военно-транспортном Ил-76.
Командир полка посмотрел летную книжку Сытника и говорит: «Чему же мне вас учить, Николай Александрович -- у вас 15 тысяч часов налета, это больше, чем у всех летчиков моего полка, вместе взятых, за год!»
Ладно, надо слетать. Слетали. Командиру понравилось, как Сытник безупречно пилотирует тяжелую машину. Когда сели, к Коле неожиданно подошел перепуганный член экипажа -- прапорщик, командир огневых установок. Во время полета он сидит в огневой башне в хвосте. Когда нет упражнений по его профилю, спит. И просыпается при посадке. У военных, как правило, жесткий стиль пилотирования -- побыстрее взлететь, потом побыстрее плюхнуться, чтобы не успели сбить. И обычно при посадке хвостовую часть «Ила» так встряхивает, что у стрелка шлемофон с головы слетает… А тут… «Просыпаюсь, -- говорит прапорщик, -- тишина, двигатели не работают. Значит, падаем! Я чуть разрыв сердца не получил. Потом вижу -- под нами бетонка и самолет стоит. Не шутите больше так, Николай Александрович!»
А Коля не шутил. Он просто привык так плавно, мягко «притирать» машину к полосе, что момент касания шасси о бетонку был практически незаметен. Никаких толчков или ударов!
Зато пассажиры гражданских рейсов (а летал Николай практически по всему миру) за такие мягкие посадки всегда аплодировали.
-- Он не любил ставить людей в неловкое положение, не любил судачить, обсуждать, -- продолжает рассказ Игорь Сидоренко. -- Никогда не нарекал, не жаловался, хотя жизнь его была не всегда безоблачна. Настоящий мужик был.
Единственное, о чем жалел -- это о том, что в Киеве, одном из самых больших авиационных городов мира, с некоторых пор нет улицы Чкалова.
… Не понимаю, как такое несчастье могло произойти. Ведь Николай был не просто мастером пилотирования -- педантом во всем. От экипажа требовал соблюдения всех инструкций. Вначале даже форму гладить своим девчатам дома не доверял -- все делал сам. А когда доверил -- каждую стрелочку проверял.
Чистюля был страшный. Увидел у меня в гараже пятна от пальцев на чашках -- когда с машиной работаешь, руки не сразу можно очистить от смазки, это и грязью не считается -- нет, взялся отмывать!
Перед полетом у него на сиденье всегда лежали два белых полотенца. Командир садится, одним протирает приборную доску и выбрасывает. Второе расстилает на коленях, чтобы вытирать вспотевшие руки, и чтобы брюки не засаливались. Уже после аварии его нашли пристегнутым к креслу, хотя в том полете он не вел самолет, отдыхал и мог дать себе послабление, но…
-- А что все-таки говорят наши диспетчеры?
-- Садиться им не позволял усилившийся попутный ветер, и диспетчеры указали ребятам другой курс посадки. Но переключили ли на новый курс приводные радиомаяки? Почему самолет, который для выполнения повторного маневра должен был уходить на разворот над морем, оказался над горами? Ведь, согласно METARу (радиосводке погоды для экипажей в районе данного аэропорта), метеоусловия были вполне удовлетворительными. И Коля Сытник не раз садился в Трабзоне, а также на аэродромы с куда более сложными условиями. За штурвалом на подлете к Трабзону находился Володя Куценко -- тоже летчик первого класса. Однажды он сумел посадить самолет в ситуации, которая многим казалась безвыходной. У Владимира налет часов на Як-42 был даже больше, чем у Сытника.
Впрочем, что мне эти версии. Ребят нет. Моя жизнь разделилась теперь на два этапа: с Колей и без него.
-- Да все ребята были классными специалистами своего дела, влюбленными в профессию, -- говорит Людмила Сытник. -- Например Сережа Слатвинский раньше работал на земле авиатехником. Но рвался летать. За свои деньги (причем значительные!) выучился в Кировограде на летчика, прекрасно знал английский, что немаловажно в международных рейсах. О каждом погибшем можно без конца говорить добрые слова.
Мы были счастливы с Колей. Особенно в последние восемь лет радовались каждому дню. Жили с ним душа в душу. Он был человеком удивительной выдержки, такта, доброты. Однажды поехали на море дикарями. И тут ночью начался шторм! Ураганный ветер завалил палатку! Нам, женщинам, казалось, что это конец света. Коля же вытащил меня, Наталочку и мою маму, чуть ли не на руках перетащил всех в машину. А сам ушел спать в ту же палатку!
Он очень любил подводное плаванье, рыбную ловлю. Правда, самая удачная рыбалка была в магазине, откуда он приносил большую рыбину и сам ее готовил с овощами. Получалось очень вкусно!
Вот лежат ракушки, кораллы, собранные им в разных морях. После возвращения из рейса мы часто выезжали на природу, в Пущу-Водицу, Феофанию. Собирали травы для чая.
А перед полетом в Кабул в красивой старинной церкви в Феофании мы поставили свечку за упокой Колиного отца и моих родных, а также свечку Николаю Угоднику. И еще успели съездить в Пущу-Водицу, оттуда всегда привозили хорошую воду на чай. Гуляя по лесу, набрели на поляну, где было полно ландышей. Я увидела, что Коля любуется каждым цветочком. Он преподнес нам с Наташей по букету. Эти цветы еще стояли в вазе, когда он улетел.
Утром в пятницу я помогла ему собраться, присели на дорожку, попрощались. У двери постояли, крепко обнявшись. «Мы тебя ждем, будь осторожен», -- сказала я ему и перекрестила. И он ушел…
А вечером в воскресенье, всего за несколько часов до катастрофы, когда мы с Наташей были на Андреевском спуске, дочь вдруг начала звонить Коле по мобильнику, хотя знала, что с теми краями связи нет. Почему -- сама сейчас не может объяснить. Нами овладело какое-то чувство тревоги. А под утро дочь пришла ко мне в спальню, ей приснился черный склон горы и все то, что потом показали по телевизору… Я говорю: открой кран, расскажи этот сон струе, и плохое уйдет с водой. Не ушло… Этот сон приснился, как позже мы поняли, в то время, когда самое страшное уже случилось!
На похороны один из знакомых принес большой букет желтых роз с красной каемочкой. «Господи, да неделю назад во сне я видела мужчину в черном, несущего мне такие же цветы!» -- воскликнула Наташа. Я засушила эти розы на память.
У Коли, кроме нас, остались старенькая мама, ей 84 года, и младшая сестра, судьбу которой круто изменил Чернобыль: она до аварии жила в Припяти. Как родного сына, Колю оплакивают и мои родители. Они очень любили мужа и гордились им. А мне стали сестрами все женщины, потерявшие своих родных и любимых. Горе сблизило нас.
Господи, а как жалко испанских ребят, их семьи, детей, матерей, отцов, бабушек, дедушек… За что? Почему?
Мы благодарны всем людям, выразившим нам соболезнование и подставившим плечо. Звонки и письма были чуть ли не со всего мира -- от друзей и даже бывших коллег, которых я не видела много лет.
Пришло письмо и из Испании. Наша Наташа окончила испанский факультет инъяза, не один раз была в этой стране, нашла там друзей. И спасибо простым людям этого государства, потерявшего вместе с нашими мужьями своих сыновей, которые нашли искренние слова сочувствия.
Я теперь очень боюсь рассветов. Однажды, уже после похорон, мне приснилось, что Коля прилетел, и мы все радуемся. Я подумала, что сон -- это реальность, а то что случилось -- сон, неправда. Увы, реальность одна…
Понимаю, надо держаться. Но как без него?