24-летняя Маша, которая сама уже была матерью годовалой девочки, стала донором для своей мамы. К сожалению, спасти Валентину Михайловну московским врачам не удалось
-- Я хорошо помню тот день, когда мне сообщили, что моя печень подходит для пересадки маме, -- вспоминает Маша. -- Я была очень рада, потому что больше всего на свете хотела помочь маме. Сразу позвонила отцу, а он сказал: «Доченька, это риск, а у тебя маленький ребенок. Подумай». Я из-за этих слов очень на него разозлилась. Мама вообще начала плакать. Я не понимала, как папа может такое говорить, ведь он ее так любит. Но ведь другого способа спасти маму просто не было.
-- Я собиралась поступать в институт в Киеве, и мама поехала переписывать вступительную программу, -- рассказывает Маша. -- Там, возле корпуса, она вдруг потеряла сознание и упала. Какой-то мужчина на руках отнес ее в медпункт.
При падении произошло сотрясение печени. Это спровоцировало начало серьезной болезни -- цирроза. Несколько лет Валентину пытались лечить всеми возможными способами, даже возили к знахарям. Но болезнь прогрессировала, и в отделении трансплантации печени Российского научного центра хирургии Российской академии медицинских наук сказали, что помочь может только пересадка доли печени. Донором стала дочь Валентины Маша.
-- Я тогда очень обрадовалась, что могу стать донором и, возможно, спасу свою мамочку, -- говорит Маша.
Но Валентина умерла. Врачи говорили, что операция была сделана слишком поздно.
… Маша показывает мне золотое колечко на пальце.
-- Это мамино. Иногда даже надеваю ее платье, которое она носила в молодости. Тогда мне становится немного легче. Я уже смирилась со смертью мамы, потому что верю в Бога и знаю, что приходит время, когда человек должен уйти. Я чувствую, что мама всегда рядом со мной.
-- Маша, покажи, какой тебе сделали шов, -- прошу я.
Молодая женщина поднимает футболку. Три тоненькие полосочки, образующие как будто знак «Мерседеса», простираются через весь живот.
-- В тот год, когда заболела мама, папу как раз перевели из Северомуйска в Казань, где он работал на строительстве метро, -- вспоминает Маша. -- Я тогда училась в Киеве. Маме становилось все хуже, у нее начали выпадать волосы, зудело все тело. Она очень сильно похудела. Однажды, когда маме стало совсем плохо, ее забрали по скорой в больницу.
Маша показывает мне фотографию Валентины… Худенькая женщина, узкие скулы, чуть впавшие щеки и темная кожа.
-- По национальности моя мама татарка, поэтому она такая смуглая, -- объясняет Маша. -- В больнице врачи увидели, что белки глаз у нее пожелтели. Это первый признак того, что нарушены функции печени. Сразу сделали анализы, биопсию и поставили диагноз: цирроз, развившийся в результате механического гепатита. Папа старался сделать все возможное, чтобы помочь маме. Он доставал самые дорогие лекарства, возил ее к разным знахарям, но лучше маме не становилось.
-- А этот снимок сделан летом 1997 года, -- продолжает перебирать фотографии Маша. -- Мама тогда чувствовала себя лучше, и мы вместе -- я, она, папа, брат Леша и мой муж Коля -- поехали на море в Лазурное Херсонской области. А эта фотография сделана на нашей свадьбе. Тогда мама чувствовала себя уже очень плохо, но в парикмахерской ей сделали красивую, пышную прическу, и никто ничего не заметил.
Когда Валентина очередной раз лежала в больнице в Казани, ее состояние настолько ухудшилось, что муж не на шутку испугался и попросил приехать Машу.
-- За нашей встречей наблюдала вся палата, -- вспоминает Маша. -- Мы с мамой обнялись и долго плакали, и все, кто лежал в той палате, плакали вместе с нами.
-- В Казани маму лечила очень хороший врач, но она ушла в декрет, -- продолжает Маша. -- Новый лечащий врач мамы ездила в Москву в Российский научный центр хирургии РАМН на лекции по пересадке органов, но о том, что при таком диагнозе необходима трансплантация, нам никто не сказал. Я помню, как сильно мама переживала, ведь было потеряно очень много времени.
В мае 2001 года Маша родила дочку Настю. Валентину привезли в Киев, и она на время забыла о своей болезни, полностью посвятив себя заботам о внучке. Маша была счастлива.
В семейном альбоме, который полностью посвящен Нати (так ее ласково называет мама) я нашла компьютерный снимок, сделанный во время УЗИ. Под ним подпись: «Маленькая-маленькая Настенька у мамы в животике». Сейчас девочке уже два года, она сидит рядом с нами и старательно набирает ложкой кашу. Все вокруг: стол, стул и, конечно, сама Настя в каше -- ребенок учится есть самостоятельно.
-- Я очень люблю свою дочку, но иногда мне кажется, что маму я люблю больше, -- признается Маша. -- Она самый близкий мне человек, мы всегда понимали друг друга с полуслова. Каждый раз, когда мама уезжала из Киева к отцу в Казань, у меня была истерика. Мне казалось, что мама покидает меня навсегда. Нам было очень плохо друг без друга.
В мае 2002 года, когда Настеньке исполнился годик, Валентина чувствовала себя неплохо и даже помогала Маше накрывать на стол в день рождения внучки. А в сентябре, когда Валентину привезли в московскую больницу на обследование, из машины ее выносили -- сама идти она уже не могла.
-- У нас не было времени раздумывать, делать ли маме трансплантацию печени, -- говорит Маша. -- Это был единственный шанс ее спасти.
Необходимо было срочно найти донора, печень которого по структуре подходила бы для пересадки Валентине. Сначала обследовали Алексея, старшего брата Маши. Оказалось, у него сложное строение сосудов печени, и если бы он выступал донором, то наверняка остался бы инвалидом. Затем обследовали Машу…
-- Я даже с мужем вопрос о донорстве не обсуждала. Он понимал, что я сделаю все возможное, чтобы спасти маму.
Последний раз в Киев Валентина приехала перед своим 50-летием. Выглядела она очень плохо, уже ее поставили на инвалидность.
-- На мамин день рождения мы с мужем решили подарить ей ее портрет, -- рассказывает Маша. -- Нашли снимок, на котором мама совсем молодая. Один художник нарисовал мамин портрет в образе Скарлетт: открытые плечи, декольте, длинные вьющиеся волосы.
Сейчас этот портрет висит в квартире у Машиного отца.
-- Помню, я хотела сфотографировать маму с букетом, -- говорит Маша. -- А она мне сказала: «Как в последний раз меня фотографируешь». Жутко стало после ее слов…
… Операция была назначена на 28 октября 2002 года. Машу положили в больницу, Валентина была уже там.
-- Неожиданно маме стало хуже, -- говорит Маша. -- У нее начался сепсис, отказали почки. Папа, бабушка, брат ухаживали за мамой, а я бегала молиться в церковь, организованную при центре, хотя мне нельзя было выходить даже за пределы палаты, чтобы не подхватить инфекцию. Видимо, Бог услышал наши просьбы, и маме стало лучше. Врачи назначили новую дату операции -- 12 ноября. Дальше тянуть было нельзя. За несколько дней до операции нам с мамой принесли документ, в котором говорилось, что мы согласны на трансплантацию и всю ответственность берем на себя. Я посмотрела, с какой легкостью его подписала мама, и сделала то же самое. Было видно, что мама полностью доверяет врачам.
В семь утра Машу повезли в операционную, ее маму привезли к одиннадцати.
-- Мне поставили катетер и начали вводить снотворное, -- вспоминает Маша. -- Я только успела спросить, не проснусь ли во время операции, и сразу уснула. Очнулась от того, что кто-то теребит меня за нос. Я сразу поинтересовалась: «Как мама?». Мне сказали, что операция прошла хорошо. Когда меня везли по коридору в реанимацию, все больные, с которыми я успела сдружиться, жали мне руки и говорили, что я молодец. Было очень приятно.
Пока Маша с мамой лежали в реанимации, за ними ухаживала бабушка. Женщинам необходимо было разрабатывать легкие, чтобы не было застоя. Для этого они надували воздушные шарики.
-- После операции мне было плохо и ничего не хотелось, -- рассказывает Маша. -- Я постоянно слышала голос Рефата, который тоже отдал долю своей печени сыну: «Маша, дуй шарики, дуй шарики». Мама после операции чувствовала себя хорошо. Я не могла даже приподняться на кровати, а она уже без труда надувала шарики и уговаривала меня: «Доченька, подуй хоть немножко».
Через несколько дней, совершенно неожиданно, состояние у Валентины ухудшилось: она молчала, ни с кем не разговаривала, перестала узнавать родственников, детей, ничего не ела.
-- Слезы наворачиваются на глаза, когда я вспоминаю один момент, -- говорит Маша. -- В больницу приехал папа. Он сидел на кровати рядом с мамой, плакал и говорил: «Валечка, солнышко». А она ему отвечает: «Дайте мне время, я просто устала».
В заключении о смерти Валентины Носон написано, что смерть наступила из-за обширного инсульта.
-- Через три дня мне сняли дренажи, а через две недели выписали, -- говорит Маша. -- Сказали, что я первый донор, который так быстро восстановился после операции. В то утро, когда меня выписывали, у мамы случился отек легкого. Бабушка зажала кулак во рту, чтобы не закричать, а я в первый раз почувствовала, что могу потерять маму. Но ее спасли, и она опять попала в реанимацию. Через три недели, которые мама пролежала в коме, ее не стало.
Маша уже ездила в Москву на обследование после операции. А в Киеве ее наблюдает президент «Клиники академика Земскова», специалист УЗИ Киевского городского центра хирургии заболеваний печени, поджелудочной железы и желчевыводящих путей Марина Земскова.
-- Никаких серьезных осложнений после перенесенной операции у Маши не было, -- говорит Марина Владимировна. -- Ее печень восстанавливается очень быстро. Вообще, осложнения у доноров бывают крайне редко, только если человек не соблюдал диету или заболел уже после трансплантации. Но в любом случае периодически проходить обследование таким людям просто необходимо.
Валентину похоронили в селе на Украине, где она родилась. Там сейчас живет ее младшая сестра Светлана.
-- Я всегда восхищалась отношениями, которые сложились у моей мамы с ее сестрой. Они никогда не ссорились, и это не пустые слова. Это правда. Тетя Света всегда чувствовала, когда моя мама приезжала из Казани в Киев. Ей не надо было ничего говорить. Они могли часами сидеть рядом и даже не разговаривать, такая у них была связь. Когда мы приехали на кладбище, тетя Света побежала вперед, как будто навстречу своей сестре. Моя мама говорила, что когда у человека умирает кто-то из родителей, то крестные как будто остаются вместо них. Тетя Света -- моя крестная мама, осталась рядом со мной как частичка моей мамочки.
После того как Валентины не стало, врачи хотели провести вскрытие, чтобы точно определить причину смерти, но отец Маши запретил это делать. «Ее и при жизни сильно порезали», -- сказал он.
-- Папа до сих пор не может поверить в случившееся, ведь он так сильно любил маму, буквально на руках носил. Я стараюсь поддерживать отца, как могу, но для себя выработала определенную философию, которая помогает объяснить смерть моей мамы. Все-таки у каждого человека есть своя судьба. Моя мама могла умереть как минимум два раза, но тогда ее час еще не наступил. После пересадки она чувствовала себя неплохо и умерла спокойно.
Сама Маша после операции чувствует себя хорошо. Обследование, на которое она ездила в Москву в конце мая, показало, что все анализы в порядке, печень практически восстановилась в размерах.
-- Я была очень удивлена тому, что доноры после операции больше не проходят обследование в этом центре, -- говорит Маша. -- Но для меня сделали исключение. Я рада, что так быстро пришла в норму. Все это благодаря заботе близких мне людей: мужа, папы, брата и, конечно, моей любимой дочурки.
С Машей мы разговариваем у нее дома, в малюсенькой квартирке-гостинке на Нивках. Дверь в комнату открывается только наполовину, потому что мешает кровать, которую больше некуда поставить. На кухне еле-еле могут разминуться два человека. И живут здесь Маша с мужем и ребенком втроем, мечтая о новой, хорошей квартире.
… На днях Маша рассказала один сон, который снится ей довольно часто.
-- Я захожу в дом, стучу в свою дверь, и мне открывает моя мама. Она держит за руку Настю. Я не верю своим глазам и спрашиваю ее: «Мама, что ты здесь делаешь?». А она ничего не говорит, только улыбается. И мне становится так легко и спокойно на душе. Я просто понимаю, что она всегда будет рядом со мной; я скорблю, но живу дальше.