Эмигрант из Украины Леонид Кнейли свой брак с иностранкой считает сексуальным рабством
-- Мы, славяне, везде, а не только у себя на родине, живем по принципу «пока гром не грянет», -- вздыхает респектабельный 60-летний мужчина. Гражданином Австрии и господином Кнейли он стал без малого десять лет назад. А до этого Леонид жил в Киеве, был хорошим специалистом, имел медицинскую практику, дом, семью и даже представить не мог, в каком водовороте событий окажется…
Коммерческая поездка в Польшу неожиданно обернулась прибыльной частной практикой в Австрии
-- Когда зарплата стала смехотворной, -- вспоминает Леонид, -- я уволился с работы и попытался в Москве овладеть нетрадиционными методами лечения. Семья долго ждала, пока мне удастся проявить себя в новом качестве, экономила даже на макаронах. В конце концов супруга не выдержала и, упаковав огромные сумки, отправила меня в Польшу торговать.
Кое-как распродав товар в Пшемышле, новоиспеченный коммерсант пристроился переночевать на привокзальной скамейке.
-- Проснулся от того, что меня кто-то расталкивает, -- продолжает Леонид. -- Незнакомый поляк звал к себе домой -- отдохнуть по-человечески. Причем говорил: «Не нужно пененжек, по-дружески». Так я оказался в гостях у Янека. Узнав, что я неплохой мануальщик, он организовал частную практику, и мы стали ездить по селам, оказывая помощь больным. За неделю с небольшим удалось заработать столько, сколько у себя дома я не получил бы и за полгода.
Словом, Иванов задержался в Польше надолго. Его семья перестала бедствовать, жена-учительница даже ушла из школы, дочка смогла поступить в институт, а сын-школьник стал мечтать о карьере врача. Дальше -- больше. Узнав от земляков о толковом докторе, обосновавшийся в Германии поляк пригласил Леонида к себе, надеясь, что украинцу удастся исцелить его тяжелобольную мать.
-- В Берлине я и познакомился с Габриэлой Кнейли, -- переходит к главному Леонид. -- 45-летняя фрау из Австрии, специалист по страховой медицине, узнав о враче-самородке, очень быстро сообразила, какие деньги можно заработать чужими руками.
Габи предложила Иванову пожить у нее в городке Грац на юге Австрии, пообещав открыть для нового партнера институт массажа. Если доктор пожелает остаться в Австрии, моложавая вдова не прочь вступить с ним в брак -- это позволит приезжему получить австрийское гражданство. Так Леонид поселился в роскошном особняке семьи Кнейли.
Хозяйка большого дома по вечерам накрывала стол в саду, и они вдвоем сидели допоздна, много разговаривали. Габи недвусмысленно обхаживала постояльца, откровенно предлагая ему, кроме гражданства, свое сердце. Леонид не стал принимать в штыки этот подарок.
Совместный бизнес тоже шел успешно: институт массажа приносил солидную прибыль, приезжий доктор обзаводился все новыми пациентами, денежные переводы из заграницы в Киев на порядок увеличились.
-- Пробыв в Граце год, я стал собираться домой, -- грустно улыбается Леонид. -- «Еду погостить», -- объяснил Габи, хотя для себя решил, что обратно не вернусь. Понимаете, я все больше привязывался к этой женщине, что в мои планы вовсе не входило. Следовало взять себя в руки. И дело не только в извечном выборе между страстью и долгом. Нет. Мне не нравились европейцы, их меркантильность, скупость, там ведь ничто не уважают так, как деньги. Не нравилась дистанция, которую они требуют друг от друга. Мы привыкли жить иначе, а мне не хотелось переучиваться, что в пятьдесят лет и неудивительно.
Леонид возвратился домой, жизнь опять потекла по привычному руслу и, наверное, так продолжалось бы и дальше, если бы однажды Ивановы не получили странную телеграмму. «Приезжай, я умираю. Габи», -- прочитала жена и потребовала объяснений.
-- Я сам ничего не понимал, -- признается доктор. -- Позвонил нашему с Габриэлой общему знакомому из Германии и услышал: у Габи карцинома груди, сделали операцию, надежды нет, она близка к самоубийству. Если она еще на что-то надеется, так только на «бабушкины сказки», как шутя называла австрийка метод исцеления травами и биоэнергией. Я стал советоваться с женой, что делать. «Езжай, -- сказала супруга. -- Человек ведь ждет твоей помощи!». Шутя добавила про седые волосы и беса в ребро, на что я в таком же шутливом тоне ответил: мол, прожить жизнь с одной женщиной -- все равно что в тюрьме отсидеть. Купил билет и поехал.
Он застал Габи в жутком состоянии, ей удалили грудь и 16 лимфоузлов. Ее глаза угасли, словно в них умерла жизнь. И в теле Габи жизнь тоже умирала. Одна только речь оставалась четкой и ясной. «Док, ты попробуешь меня вылечить? -- спросила Габриэла. -- Конечно, не за спасибо. Плачу миллион». -- «Если не разучилась шутить, то шанс есть», -- присел на краешек больничной койки доктор.
Он на руках принес Габи из клиники домой. В конце концов выхаживать, облегчать страдания -- это было его профессией. Леонид распаковал собранный в херсонской степи мешок с травами, который привез от своей мамы (Иванова-старшая слыла авторитетной травницей в Голой Пристани. -- Авт. ), и взялся за дело. Чем спасал больную Леонид -- врачебная тайна. «Нет, это пустая трата времени. Ничего не получится», -- то и дело говорила Габи. Но спокойная уверенность доктора возвращала ей надежду. Через восемь месяцев из лаборатории больной принесли результаты анализов -- они оказались хорошими.
-- Эмоциональный фактор очень много значит для улучшения состояния, -- растерянно произнес профессор, оперировавший Габи, когда увидел эти анализы. -- Кто вас лечит?
-- Один русский, -- ответила пациентка.
-- Русский? -- переспросил доктор. -- Ну, эти все могут…
Все еще беспомощная, Габи пригласила знакомого нотариуса для заключения брачного контракта. Согласно подписанным документам, в случае своей смерти или развода Габриэла завещала мужу-украинцу квартиру в принадлежащем ей частном 50-квартирном доме, который семья Кнейли сдавала внаем. «Деньги -- ничто, мой миллион -- это ты! -- счастливо смеялась Габи. -- Для мужчины, который не бросил меня в трудную минуту, ничего не жалко!» -- «Нельзя жениться на той, с которой не готов умереть», -- то ли шутя, то ли всерьез ответил он.
Габи выздоравливала, и Леонид был счастлив. Квартира? Какая мелочь! Она дарила ему себя -- он хотел быть с ней и понимал, что это больше, чем обычное влечение. Второй приезд в Грац, как ни странно, освободил его от сомнений, и теперь он был готов к любви. Но пока Габи нужна была особая любовь -- жертвенная, ответственная, терпеливая. И Леонид продолжал готовить свои целебные снадобья.
Вступление в брак обладательницы солидного капитала внезапно накалило ситуацию в богатом особняке. Две взрослые дочери Габи и зять с большим опасением встретили новость и дали понять чужаку, что готовы на крайние меры, лишь бы ни «крошки» семейной собственности в карман украинца не уплыло. «Если мы все любим одного человека, то ради него найдем общий язык», -- пробовал урезонить алчных наследников Леонид. Но в ответ услышал: «Мы тебя закопаем в саду, а маме скажем, что уехал домой».
Леонид не сомневался: это не шутка. Оградить от угроз, защитить его могла только Габи, но этика и долг врача не позволяли втягивать ее в эти семейные разборки. Тем не менее несколько раз он порывался уехать домой, не объясняя ей истинных причин. Да разве могла Габриэла отпустить того, кто давал ей здоровье и жизнь: «Что случилось? Почему меня бросаешь? Ты ведь теперь мой муж!».
Шли месяцы. Однажды дочери поставили Габриэле ультиматум: если хочешь жить с русским, уходи с ним из особняка на квартиру. Хозяйка возмутилась, Кнейли перессорились. В доме воцарилась напряженная, мрачная атмосфера. Развязка наступила через два года и оказалась для эмигранта мучительно отрезвляющей. В один из дней фрау объявила мужу, что устала противостоять семье и ему лучше уйти. Нет-нет, не совсем, а только переехать на квартиру в доме Кнейли, который семья сдает внаем. В конце концов это теперь его, Леонида, квартира. К тому же и здоровье Габи уже не требует постоянного присутствия врача, почему бы супругу не воспользоваться этим и не отдохнуть? «Но я не оставлю тебя здесь одну», -- пробовал возразить он. «А я не одна, со мной мои родные… » -- произнесла Габи.
Оглушенный ее словами, Леонид переехал. А вскоре герра Кнейли вызвали в суд, где он узнал, что супруга затеяла… бракоразводный процесс.
-- Я понимал, что это не ее решение, -- говорит Иванов-Кнейли. -- Поэтому не обижался. Развод так развод. И так надолго задержался на чужбине.
Однако в суде украинец вдруг узнал, что в брачном контракте нет ни слова о якобы подаренной ему квартире, наоборот, акценты расставлены совсем иначе: если супруг умрет, жена даже расходы на его похороны брать на себя не обязана.
-- Как вы могли такое подписать? -- недоуменно взглянул на герра Кнейли судья.
-- Меня обманули, -- произнес ошарашенный эмигрант.
Знать бы в ту минуту, чем обернутся для него эти два безобидных слова! Адвокаты Габи обвинили Леонида в клевете, за что в Австрии, как оказалось, сажают в тюрьму. К тому же за проживание в квартире, которая ему, как выяснилось, не принадлежала, постоялец должен был уплатить домовладелице 12 000 евро.
Он не мог спать по ночам, все ругал себя за то, как легко его обвели вокруг пальца! Умирая и цепляясь за него, Габи знала, как потом поступит… И он принял решение поговорить с ней начистоту. «Хорошо, что пришел», -- нервно засмеялась Габи.
Леонид завелся с порога, с губ срывались слова, рожденные горечью и обидой: «Не нужна мне квартира! Но где я возьму 12 тысяч евро? Сними эти претензии, и я тотчас же уеду! А остальное пусть остается на твоей совести. Забудь, чем обязана мне, и отпусти!» -- «Нет, -- покачала она головой. -- Нельзя быть врагом своих интересов. Ты ведь мог и не ехать меня спасать. Неумение вести сделки, мыслить рационально -- недостаток всех славян».
И тут хладнокровие изменило ему. Не сдержавшись, он ударил Габриэлу по лицу. Моментально приехала полиция. «Я на грани самоубийства», -- устало сообщил он полицейским. Леонида отвезли в психиатрическую клинику.
-- А вскоре там появилась и Габи, -- рассказывает Иванов-Кнейли. -- Она долго о чем-то разговаривала с моим доктором, как потом оказалось, принесла ему справку от своего невропатолога, подтверждающую, будто я псих. А потом адвокат посоветовал мне снять копию с этого документа, чтобы повернуть его против самой фрау Кнейли. Я так и сделал.
«Не уеду, пока не докажу, что украинцев нельзя, как клюшку для гольфа, выписывать по почте, а потом выбрасывать», -- говорит Леонид
-- Я привык идти до конца, -- горячится наш собеседник. -- Для меня принципы становятся важнее жизни. Если ты человек, то сражайся за свое человеческое достоинство. Вот я и сражаюсь.
С помощью справки, раздобытой Габи, Иванову как гражданину Австрии удалось выхлопотать социальное пособие, на которое он и живет. К тому же как больной человек эмигрант получил право на бесплатного адвоката, и тот сейчас ведет в Австрии пять судебных процессов одновременно в интересах нашего земляка. Леониду уже удалось добиться отмены решения о своем заточении в тюрьму за клевету. А недавно он обратился в Европейский суд по правам человека.
-- Необязательно быть правоведом, -- горячится Леонид, -- чтобы понимать, что никакого договора о сдаче квартиры внаем с ее владелицей я не подписывал. Поэтому и должником быть не могу. И все же суд на стороне Габи. Ее дочь и зять -- юристы, к тому же знакомы со всеми тамошними судьями. Словом, все то же самое, что и у нас, в Украине.
Поэтому каждое утро он садится писать неуклюжие по форме, но предельно ясные по содержанию прошения, добиваясь решений, которые позволят ему уважать себя.
-- Это работа, -- вздыхает он, -- я обязан ее выполнить. И не только ради себя. Нас очень часто в Европе принимают за людей третьего сорта. Проглотить обиду и уехать домой, сказав себе: ты не первый и не последний, кто побитым псом возвращается с чужбины… Это означало бы согласиться с таким мнением. Мои австрийские экс-родственники посчитали, что, раз у меня нет денег и я не знаю законов их страны, то можно со мной не церемониться. Просчитались. Я из Граца не уеду до тех пор, пока не докажу, что украинцев нельзя, как клюшку для гольфа, выписывать по почте, а потом выбрасывать.
О своих первых выигранных в Австрии процессах Леонид говорит, как о маленьких личных победах с общественным значением. В Граце у него появилось много друзей-австрийцев, которые не только ему сочувствуют, но и активно помогают. Раз в год он отправляется на родину, чтобы повидать родных. С женой Леонид расстался, а взрослые дети понимают и поддерживают отца. «Ждем с победой», -- каждый раз говорят ему сын и дочь, прощаясь на киевском вокзале.
Тем временем мыльная опера о нахрапистом украинце, который, как миллионер, отважился на многолетний судебный марафон, не сходит со страниц австрийских газет. Лейтмотив этих публикаций неизменен: дамы, если не хотите на свою голову беды, не связывайтесь с иностранцами. Но Иванов-Кнейли газет не читает. Когда совсем тоскливо на душе, он берет свой старенький баян и едет в Ниццу или Майнц. Облюбовав какой-нибудь уютный скверик, заводит любимый мотивчик.
«Шаланды полные кефали в Одессу Костя привозил», -- поет коренастый седой мужчина, чувствуя и себя в эти минуты, наверное, капитаном, на котором лежит ответственность за всех пассажиров-земляков, кого жизнь заставила оттолкнуться от родного берега и отправиться к чужим землям в поисках счастья. И европейцы бросают в старенькую шляпу разноцветные банкноты…