Вчера знаменитому советскому писателю исполнилось 90 лет
В квартире Сергея Михалкова на Поварской на днях завершили ремонт. Строители торопились поспеть к юбилею хозяина. Завидую, честное слово. Человеку исполняется 90 лет (пишу заглавными, чтобы вдумались: ДЕВЯНОСТО!!!), а он находит время и силы подумать о новых обоях и кафеле на кухне. Герой Сергей Владимирович! Вечно жить будет…
Впрочем, юбиляр место в истории себе уже забронировал. Книжками, которыми зачитывались несколько поколений. Двумя гимнами, написанными для одной страны с разными названиями…
-- Как самочувствие, товарищ писатель?
-- Зачем об этом спрашивать и говорить? Я здоровый человек, ни на что не жалуюсь, кроме как на застарелый радикулит, которому полвека.
-- А про юбилей задавать вопросы позволительно?
-- Мне особенно рассказать нечего. Праздник готовят другие. Вообще не люблю заранее что-либо планировать. Это вредно. Слышал, в Кремле в мою честь концерт хотят провести, но я не вникаю, не интересуюсь. Знаете, в моей жизни было столько юбилеев, не сосчитать. И пятьдесят лет отмечали, и шестьдесят, и семьдесят, и семьдесят пять… Я давно живу. Удивительно, что смог столь долго протянуть.
-- Говорите так, словно не рассчитывали.
-- Я же ответил, что не думаю об этом, не загадываю наперед.
-- А умные люди уверяют, что о смерти надо постоянно помнить.
-- Зачем? Она все равно когда-нибудь придет, помнишь ты о ней или нет. Дураки они, эти ваши умные. Надо о жизни думать и не приближать искусственно конец. Люди себя не берегут, курят, пьют без меры, безобразничают.
-- И вы?
-- Опять глупость спросили… Если бы не заботился о себе, сейчас не сидел бы перед вами. Неоднократно мог погибнуть, по краешку проскальзывал. А сколько раз ко мне в дом приходили коллеги с бутылкой под мышкой? Никого дальше порога не пустил. А были там и хорошие писатели, уважаемые, настоящие. Это Твардовский с Фадеевым любили застолья, а я их всегда недолюбливал.
-- Кого?
-- Не кого, а что! Застолья. С Твардовским же и Фадеевым я дружил. Это были необычайно талантливые, хотя и очень разные люди. Один, как мог, боролся с Системой, второй до конца оставался коммунистом-сталинцем, не смирился с развенчанием кумира.
-- Вы с легкостью вспоминаете людей, давно уже ставших историей. Как-то в голове не укладывается, что они ваши современники.
-- Так я и сам история. В 1917 году мне было четыре года. Уже нет страны, в которой рос, ходил в школу, влюблялся, растил детей, работал, писал книги. Страны нет, а я живу…
-- Поделитесь секретом долголетия, Сергей Владимирович.
-- Но вы же знаете, что отвечу: работать больше надо. Я так всегда и делал. С детства. Вкалывал разнорабочим на Москворецкой ткацко-отделочной фабрике, потом поехал в Восточный Казахстан в геологоразведочную экспедицию, где чуть не помер от голода и непроходимости желудка. Спасибо врачу больницы из Усть-Каменогорска, спас… Затем была учеба в Литературном институте, работа внештатным сотрудником отдела писем газеты «Известия». Познакомился с Риной Зеленой, Игорем Ильинским, они стали читать с эстрады мои басни. В 1934 году присутствовал на съезде писателей, сидел в первом ряду и слушал Николая Бухарина с Демьяном Бедным. Мне в ту пору не было и двадцати двух… Через четыре года Александр Фадеев написал обо мне хорошую статью в «Правду», что по тем временам считалось колоссальным событием. Еще через год за книжки для детей меня наградили орденом Ленина, сделав самым молодым орденоносцем среди писателей. Сегодня у меня двенадцать орденов. И это только советских и российских, иностранные не считаю. Всегда ношу на пиджаке звезду Героя Соцтруда, никогда не снимаю. Чего стыдиться? Я свои награды не украл, заслужил честно. У меня и премий пять штук -- Государственных, Ленинских, всяких.
-- Вы ведь, кажется, входите в комиссию по присуждению Госпремий в области литературы и искусства?
-- И уже много лет. Но за себя никогда не голосовал и даже не предлагал работы на конкурс. Не хочу, чтобы мое творчество обсуждали люди, многих из которых не уважаю. Чтобы мне давали оценки, с кем-то сравнивали. Имею право не хотеть подобного? Особенно в 90 лет.
-- Зачем тогда участвуете в работе комиссии?
-- Но не я же решаю, кого делать ее членом. Это раньше в круг моих обязанностей входило предлагать кандидатуры других писателей, а теперь уже меня позвали, и я принял приглашение. Некорректно диктовать условия, мол, с этим или с тем никогда не сяду за один стол. Так не делают. Во всяком случае, я.
Меня в разных грехах обвиняли, но старался не отвечать на выпады -- ни устно, ни письменно, чем еще больше раздражал недругов. Научился не реагировать, не показывать чувства. Зачем делать врагам приятное?
-- Но, наверное, есть поступки, за которые стыдно, Сергей Владимирович?
-- Я не смертном одре, а вы не священник, отпускающий грехи. Каяться ни перед кем не буду. Да и не в чем, не совершал ничего тяжкого. Знаете, что я двадцать лет возглавлял Союз писателей России, и коллеги четыре раза переизбирали меня на этот пост? Как думаете, почему? Людям помогал.
-- И Синявскому?
-- Терпеть не мог этого человека! И не скрывал своего отношения. Считаю, Синявский был спекулянт от литературы. Зачем изображал из себя русского, ходил в высоких сапогах и косоворотке, а сам тайком печатал на Западе антисоветские книги под еврейским псевдонимом Абрам Терц? Как-то мелко это, стыдно. Не уважаю таких людей.
-- А Пастернак вам чем не угодил?
-- Это другое дело. Бориса очень любил как блестящего поэта, но он пострадал, напечатав книгу за рубежом. Существовал закон, запрещавший советским писателям самостоятельно издаваться за границей. Пастернак нарушил правила. Так поступать не следовало.
-- За это вы его и осудили?
-- Публично нигде не критиковал, но и поддерживать не стал. Когда исключали из Союза, проголосовал за это решение. Он пошел против правил и должен был ответить. А «Доктора Живаго» я читал. Неплохая книга.
-- И Солженицын пострадал за непослушание?
-- Не люблю Александра Исаевича как писателя, хотя «Матренин двор» и «Иван Денисович» -- хорошие произведения, а вот, скажем, пьеса «Пир победителей» -- полная ерунда, ужас! При этом я выдвигал Солженицына на Государственную премию России за «Архипелаг ГУЛАГ». Он отказался ее получать, но это уже его личное дело, которое комментировать не могу. Человек захотел стать Толстым или Достоевским, но не получилось. Вспомните, с какой помпой Александр Исаевич возвращался в Россию, как ехал через всю страну в литерном поезде…
Поймите, я человек ушедшей эпохи, и спрашивать с меня надо по законам того времени. Это не оправдание, а констатация. Диссидентов никогда не поддерживал, но и не выступал против. Я воспитан советским строем, кровь и плоть его, но не могу сказать, будто старался по-особенному выслужиться перед режимом. К примеру, в партию вступил только в 1950 году.
-- По совету Сталина?
-- Было по-другому. Иосиф Виссарионович спросил: «Вы член ВКП(б)?» Я ответил: «Нет». Сталин подумал и сказал: «Ничего страшного. Я тоже когда-то был беспартийным». Наш разговор происходил в 1943 году, когда мы с Габриэлем Эль-Регистаном написали Гимн СССР. А заявление о приеме в компартию я подал только через семь лет. Улавливаете?
-- Вы гимн упомянули, и я не могу за слово не зацепиться.
-- А что за него цепляться? Позвонили из администрации президента, попросили написать новый текст, я сделал. Кроме меня, варианты предлагали еще сотни людей. Например, Войнович сочинил какую-то похабную дребедень, ее даже зачитывали в Госдуме, возмущались. Как Войнович может быть автором русского гимна?
-- Вы антисемит, Сергей Владимирович?
-- Не о том речь! Войнович называет себя человеком мира, вот пусть и строчит гимны для какой-нибудь банановой республики. А я всегда ощущал себя русским. Именно русским!
-- Пожелания из Кремля по тексту были?
-- Просили поправить отдельные строчки, я постарался учесть. Все-таки есть опыт работы с гимном. Моим первым редактором был Сталин. Мы семь раз встречались по этому поводу, однажды проговорили пять часов кряду. Сталин ничего мне не навязывал, он задавал вопросы, обращал внимание на какие-то несоответствия…
На этот раз к обсуждению предложенных текстов меня не привлекали, в известность о деталях конкурса не ставили. За то, что выбрали мои стихи, спасибо. Оценивать их качество не буду. И стоны нашей демократической интеллигенции, у которой вдруг возникли ассоциации с 37-м годом, репрессиями, арестами и прочими безобразиями, комментировать не хочу. Люди получали в сталинские времена ордена и премии, и никаких дурных ощущений у них при этом не возникало, а теперь такими чувствительными стали, что нету сил! Пусть учатся сдерживать эмоции, все равно придется слушать Гимн стоя, если они уважают Родину. У всех разные ассоциации. К примеру, я, когда слышу музыку Александрова, представляю Красную площадь и парад Победы, в котором участвовал. Вот так!
-- А что за тяжба у вас возникла с родней Эль-Регистана?
-- Какой родней?! Вдова сына решила, что в новом гимне есть слова моего прежнего соавтора, поэтому, дескать, и сейчас надо называть его фамилию. Мол, фраза «Славься, Отечество, наше свободное!» не моя, чужая. Глупость несусветная, даже говорить не о чем. Такая строчка была у многих, писавших свой вариант текста. Прикажете и их в соавторы брать?
… Мне уже давно не нужно никому ничего доказывать. Все сказал мой читатель, который был, есть и, надеюсь, будет. Этот аргумент не перешибить. Не знаю, долго ли сохранится интерес к моим книгам, это от меня уже не зависит. Пока я нужен, что дает повод говорить о моей счастливой писательской судьбе. По-моему, глупо с этим спорить. Ведь даже тот, кто меня люто ненавидит и брызжет слюной при упоминании фамилии Михалковых, когда-то ребенком читал «Дядю Степу».
-- Общий тираж своих книг знаете?
-- Миллионов триста есть. Более точную цифру никто не назовет. Книги печатали и продолжают печатать. Мне нет нужды ходить по издателям, просить, убеждать их. Сами предлагают услуги, потому что знают: из детских авторов хорошо покупаются Михалков, Чуковский, Маршак, Барто, Заходер… Но это, пожалуй, и все. Раньше была цензура педагогическая и политическая, а теперь цензура рыночная. Какая из них жестче, сказать не могу. Все не сахар.
-- Вам-то рыночники гонорар платить не забывают?
-- Пусть только попробуют! У меня договор… Но, конечно, нынешние суммы с советскими гонорарами не сравнить. У меня при Гайдаре на сберкнижке «сгорело» триста пятьдесят тысяч рублей. Этого хватило бы на приличный автопарк из «Волг». И до реформы 1991 года деньги пропадали -- то обмен купюр, то еще какая-нибудь ерунда. Но я не жадный, о потерянном не жалел. Как никогда не умел и выгодно вкладывать заработанное. Ничего не коллекционировал, не покупал картины, антиквариат, фарфор, прочую дребедень. Нет у меня привычки к вещам. Равнодушен. Кто-то, например, ружья собирает, а я, хоть и любил охотиться, держал всего пару стволов. Зачем больше? Ружья, правда, были хорошие. Когда перестал выезжать на охоту, продал, чтобы зря не пылились. Самая дорогая покупка, которую позволил себе, «Мерседес». Наверное, один из первых в Москве. Может, еще у Владимира Высоцкого был…
Мне в жизни, в общем-то, не так много нужно. На самое необходимое хватает -- и ладно. Дач не строил, квартир не менял. В доме на Поварской выросли и Андрон, и Никита. Их друзья вечно у нас пропадали, чуть ли не жили. Особенно часто гостили Слава Овчинников, будущий композитор, и Андрей Тарковский. Мне сперва не слишком нравилось, что посторонние в доме толкутся, но потом привык. Когда-то обитали в этом квартире всемером -- трое детей (Андрон, Никита и Катя, приемная дочь. -- А. В. ), мы с Натальей Петровной и две сестры-домработницы, а теперь остались вдвоем с женой Юлей. И я этому, честно говоря, рад. Нам с Юлей хорошо вместе, больше никто не нужен. Гостей не жду и не зову, сам бываю в чужих домах редко.
-- А у детей?
-- Они давно выросли. У них своя жизнь. Я в нее не лезу.
-- А они в вашу?
-- И они в мою. Семья разлетелась…
-- Но по случаю юбилея, наверное, будет объявлен общий сбор?
-- Нет, никаких посиделок за круглым столом не намечаю. Не хочу.
-- За успехами сыновей следите? Последнюю картину Андрона видели?
-- Посмотрел «Дом дураков». Ничего не могу сказать -- ни плохого, ни хорошего. Когда Андрея спросили, где находится этот самый дом, он ответил: в любой стране, где идет такая война. Чеченцам фильм понравился, они показаны положительными героями, на Западе картина имела успех, но мы-то живем в России…
-- То, что Никита Сергеевич так увлекся делами Союза кинематографистов, вас не смущает? Все время за какое-то добро воюет -- то за Дом кино, то за Киноцентр… На собственно кино силы останутся? Уж сколько лет грозится снять вторую часть «Утомленных солнцем»…
-- Меня смущает лишь то, что Никита стал сильно уставать в последнее время. Белый, седой совсем. Нагрузка большая. Впрочем, понимаю сына. И я не смог отказаться от предложения возглавить исполком Международного сообщества писательских союзов, хотя говорил, что возраст и все такое прочее. Вот и Никита не устоял…
Наверное, многих раздражает михалковская активность, но уж пусть потерпят. С другой стороны, почему я должен думать о каких-то мелких пакостниках и завистниках? С детства верил, что помогать надо людям хорошим. Старался всегда так и делать, хотя быстро понял: благодарности дождаться сложно. Чем дольше живу, тем тверже убеждаюсь: люди часто ведут себя, как звери.
-- Серьезный вывод.
-- Вы не дослушали! Звери ведь тоже разные бывают -- подлые и благородные, смелые и трусливые.
-- Вам какие чаще встречались?
-- Всякие твари попадались. Но это никогда не мешало мне радоваться жизни. Я и сейчас рад каждому новому дню, лишь контакты с внешним миром ограничил до минимума и живу. Просто живу…