Вошедшему в Золотой фонд отечественного кино фильму «Максимка» исполняется 50 лет
Полвека назад негритенок Максимка заставил рыдать миллионы советских кинозрителей. Но мало кто знал, что судьба маленького актера, сыгравшего эту роль, тоже трагична. Ведь в 50-е годы чернокожих детей, рожденных русскими женщинами, было немного. И жизни этих негритят нельзя было позавидовать -- белые ребятишки их дразнили, не хотели принимать в свои игры. О Максимке -- Толе Бавыкине, том, как снимался фильм и что потом случилось с чернокожим мальчиком, «ФАКТАМ» рассказала старейший гример киностудии имени Довженко Нина Тихонова.
-- Нина Александровна, Параджанов в этой картине был ассистентом по реквизиту. И говорят, будто именно благодаря ему Толя Бавыкин сыграл Максимку.
-- Это правда. Представляете, что происходит в группе, когда все актеры утверждены, выбраны места натурных съемок, а главного героя нет? Режиссеру фильма Брауну приводили негритят, но он бурчал: «Одни эфиопы… Не подходят!» И вдруг ассистент по реквизиту только что окончивший ВГИК Сережа Параджанов рассказывает Брауну интересную «лав стори»: русская женщина полюбила чернокожего моряка из Африки, заморский корабль которого стоял под разгрузкой в Архангельском порту. Любовь была сильной, но… недолгой. Корабль уплыл к родным берегам, а русская Чио-Чио-Сан вскоре родила редкой красоты мальчика. Негритенок Толя Бавыкин в те годы был просто обречен на страдания. Его дразнили, обращались не по имени, а только: «Эй ты, негр!» Страдали и мать и сын, но сделать ничего не могли. «Найти бы этого мальчонку», -- вздыхал Браун, не очень надеясь на успех.
Но парнишку в Архангельске все же разыскали и привезли на Ялтинскую студию, где снималась картина. Толя очаровал съемочную группу! Можно было без проб начинать съемки, но… на голове мальчика практически не было кудрей. Стрижка под бокс не устраивала режиссера, а Толя категорически отказывался отращивать шевелюру. Параджанов, поговорив с ним, узнал, в чем дело: оказывается, стрижкой «под бокс» мама спасала сына, делая его хоть как-то похожим на остальных детей. У актеров группы мальчик встретил доброту и ласку, которых прежде не видел, поэтому бросался обнимать и целовать каждого. Директор картины Корецкий даже вынужден был… запретить всем целовать маленького артиста! В такой доброжелательной обстановке Толя оттаял, согласился отрастить волосы, но нет-нет да и выдергивал самые длинные пряди.
Все шло хорошо до съемки эпизода «Наказание Максимки». Михаил Астангов в роли капитана-рабовладельца, торгующего людьми, стегал мальчика плеткой, конечно же, не всерьез. Толя должен был злиться, но не получалось -- больно-то не было. Пришлось Астангову ударить негритенка по-настоящему. Лицо Максимки исказила ненависть, слезы градом посыпались из глаз. Этот кадр вошел в картину, но что было с Толей! Он подскочил к Параджанову, прижался к нему и, показывая на Астангова, кричал: «Негр, негр!»
С того дня подготовку Толи к съемкам Браун поручил Сергею. Это, конечно, никогда не входило в функции ассистента режиссера по реквизиту, но здесь был особый случай. Все понимали, что без Параджанова с мальчиком начнутся проблемы. На съемках Браун громко командовал: «Глаза! Нос! Зубы!» Но чтобы глаза мальчика засияли или заслезились, чтобы нос задышал, как паровоз, от негодования, должен был постараться Сергей. И Толя так привязался к нему, что ходил по пятам.
Когда Параджанов в перерывах между съемками, развлекая киногруппу, имитировал Крючкова, Бернеса, Брауна, Андреева, мальчишка сосредоточенно внимал. Хохотал, когда андреевским басом Сергей говорил: «Послушай, Нина, я рожден с душой кипучею, как лава. И если она не растопится… Налей для этого!»
Однажды героиней его мини-спектаклей стала и я. Вспоминаю, как Толя радостно закричал: «Это Нина, Нина!» Дело в том, что я была первой женщиной-гримером на студии, и мне доверяли «делать» только негров. Целыми днями, смешивая пепел от пробок с пивом и натирая наших «матросов» с головы до ног, я чувствовала себя на площадке неуютно. Сергей это состояние мое уловил и, сложа руки на животе, склонив голову на плечо, трогательно лепетал: «Какие все хорошие, как я вас всех люблю!»
Борис Андреев с тех пор взял меня как бы под свою защиту и, здороваясь, каждый день повторял: Не робей, Воробей!» А Толенька, заглядывая в гримерку, с порога начинал: «Какие вы все хорошие!.. » И при этом так искренне улыбался, что у меня спонтанно вырывалось в ответ: «Да, я действительно всех вас люблю, а особенно тебя».
-- Толя впитывал каждое Сережино слово, каждый жест, -- продолжает Нина Александровна. -- Однажды я увидела такую картину: Толя на палубе «Бетси» ест виноград. Перед тем как положить в рот ягодку, он закладывает ее в ухо. Когда я спросила, зачем, мол, ты это делаешь, он совершенно серьезно ответил: «Чтобы виноградинка тоже услышала музыку… Сережа ее слышал -- и я услышу». Во всем ему подражал. Например, Параджанов славился щедростью. Увидит вещь и сразу представляет, для кого он ее купит. И вот у нашего Максимки первая зарплата. Кассир выдала ему деньги специально новенькими купюрами. Но что он с ними делает? Раздает съемочной группе, приговаривая: «На память». Подходит ко мне: «Это тебе, Нина, на валенки». И почему ему в Ялте вспомнились архангельские валенки, не знаю…
Мальчик очень быстро развивался, становился личностью. Помню, повела я его на экскурсию по Ялтинской киностудии. Он был очень доволен и с видом знатока вдруг заявил: «Здесь кино, здесь целлулоидом пахнет». Откуда узнал это слово? Конечно, его образование -- Сережина работа. Могу сказать, что и я немного причастна была к этому процессу. Пока Толя сидел у меня в гримерном кресле, Сережа не только проверял, как он помнит текст, но и просил его рассказать, о чем фильм, как он, русский Толя Бавыкин, относится к негритенку Максимке, к другим персонажам.
И каждый раз мальчик поражал нас оригинальностью своего мышления. Ну вот, например, о чем наш фильм? 1864 год. Русский корвет «Богатырь» в Атлантическом океане встречает американское судно. В его трюме живой товар -- негры. Через два дня матросы «Богатыря» снимают с обломков разбитого штормом американского корабля единственного оставшегося в живых человека -- маленького негритенка. Запуганный и забитый работорговцами, малыш находит в русских матросах добрых и отзывчивых людей.
Вскоре мальчик, прозванный моряками Максимкой, становится любимцем всей команды. Особенно горячо привязывается к нему матрос Лучкин -- его играл Борис Андреев. Любовь к Максимке помогает Лучкину, стремившемуся утопить в вине тяжкое чувство обиды, нанесенной ему самодуром-помещиком, вновь обрести смысл жизни. А благодаря Максимке команда вызволяет Лучкина из заточения на американском судне, куда насильно затащили его вербовщики рабочей силы. Негритенка зачисляют юнгой в команду корвета.
Так вот, Толя сначала очень личностно воспринял сюжет. Он мечтал стать юнгой и думал, что для этого надо совершить подвиг -- кого-нибудь спасти, поучаствовать в боевых действиях… Потом он с улыбкой объяснял нам, что спасать нужно лишь тех, кого любишь… Бежал тут же к Андрееву, преданно заглядывал ему ив глаза: «А ты меня спасешь?»
Андреев был очень нежен с Толей не только потому, что этого требовала роль. Он даже ревновал его к нашей «семье», как в шутку назвал меня, Сергея и мальчика. Если я готовила завтрак, а Толи к этому часу не было, мы всегда знали, где его искать: он с Андреевым вел беседы «за жизнь» где-нибудь на палубе «Бетси». Потом в гримерке Толя говорил: «Боря такой хороший, но почему у него горит душа? Что такое душа? А у меня она есть?» Я знала, что это уже тема для его очередной беседы с Сережей…
Когда закончились съемки, все жутко переживали за Толю. Понимали, что после любви и обожания, которыми окружила мальчика съемочная группа (500 «матросов» снимались у нас, и все его на руках носили!) в Архангельске он жить не сможет. Но куда девать нашего любимца? Директор фильма Леонид Корецкий уговорил свою жену, известную актрису Опалову, взять мальчика к себе. Зная Толину привязанность к матери, пригласили пожить в Киев и Анастасию Бавыкину. Но ей оставалось два года до пенсии, и она вскоре вернулась домой. Оставшись без нее и без Сергея (он готовился к съемкам своей первой картины «Андриеш»), Толя впал в депрессию.
«Мамой пахнет!» -- рыдал он целыми днями над ее вещами. Пришлось отправить его в Архангельск. Там он долго не прожил -- умер, не болея. Для всей нашей съемочной группы это было тяжелым ударом. Сергей долго переписывался с Бавыкиной, посылал ей посылки, деньги на памятник Толе… Всякий раз, когда мы встречались с Сережей, всегда вспоминали фильм «Максимка» -- начало нашей дружбы и того, кто нас действительно объединил.