Так считает киевлянка Людмила Кушко -- одна из четырех граждан Украины, уже вернувшихся домой после страшных московских событий
Людмиле Яковлевне Кушко 58 лет. Она -- врач-инфекционист, заведует лабораторией столичного медицинского центра. От этой хрупкой женщины исходит столько спокойствия, доброты и тепла, что даже как-то не верится, что совсем недавно она находилась в эпицентре трагедии, всколыхнувшей весь мир. Людмила Яковлевна была в числе зрителей, пришедших на злосчастное представление мюзикла «Норд-Ост» 23 октября и захваченных в заложники группой чеченских боевиков.
В понедельник она с первой группой наших соотечественников прибыла в Киев, и уже во вторник мы попытались застать ее дома, чтобы подробно расспросить о событиях, происходивших в зрительном зале московского дома культуры, к которому в течение последних дней было приковано внимание всего мира. Однако «вычислить» Людмилу Яковлевну оказалось непросто, так как поздно ночью ступив на киевскую землю, она на следующий же день… отправилась на работу, не дав себе ни дня отдыха.
А вечером она любезно согласилась принять нас у себя дома, в уютной квартирке на Воздухофлотском проспекте, где в последние дни беспрерывно звонит телефон, принося поздравления друзей со счастливым возвращением домой и бесконечные просьбы журналистов об интервью.
-- Людмила Яковлевна, как вы оказались на мюзикле «Норд-Ост»?
-- Я приехала в Москву в командировку, на конференцию, посвященную генной диагностике инфекционных заболеваний. Моей соседкой по гостиничному номеру оказалась врач из российского города Кирова. Она предложила как-нибудь вечером развлечься, сходить на мюзикл. Я согласилась. И на следующий день она купила два билета на «Норд-Ост».
-- Сколько стоят эти билеты?
-- Нам достались места на балконе в восьмом ряду. Один билет стоил 400 рублей (примерно 68 гривен. -- Авт. ).
-- Спектакль вам понравился?
-- Очень понравился. Я даже не ожидала, что такой серьезный роман, как «Два капитана» Каверина, можно поставить в виде песен и танцев. С большим удовольствием и интересом я смотрела первую часть. Но после антракта, когда началось второе отделение, в зале появилась группа людей, одетых в камуфляжные формы, с масками на лицах, вооруженных автоматами. Они начали загонять артистов, только что танцевавших на сцене, за кулисы. Вначале мы приняли все это за режиссерский замысел. Даже когда за нашей спиной на балконе раздались выстрелы, мы сочли это частью спектакля. Но сразу после этого по проходу прошел вооруженный чеченец. Один из зрителей отпустил в его адрес какое-то замечание и тут же получил удар ногой в лицо. Из рассеченной брови потекла кровь. Тут мы поняли, что это не шутки.
На сцену вышел чеченец и громко объявил, что все мы являемся заложниками. Женщины-шахиды появились позже, после того как зал был полностью взят под контроль боевиками. Нас предупредили, что они обвязаны взрывчаткой и, если хоть одна из них нажмет на кнопку, весь дворец культуры взлетит на воздух.
-- Вам объяснили, за что вас взяли в заложники?
-- Да, один из чеченцев, очевидно, их руководитель, объявил со сцены, что эта акция направлена на то, чтобы прекратить войну в Чечне, и главное требование наших захватчиков -- вывести российские войска из их республики.
Потом чеченцы приказали бросить все сумочки и мобильные телефоны в проходы между креслами. Я вытащила из сумки деньги и паспорт и оставила их при себе, а сумку кинула в проход. Мобильного телефона у меня не было. Мужчин и женщин рассадили по разные стороны от центрального прохода. Тех, кто был на балконе, не стали сгонять в партер, мы там так и оставались до конца.
Позже они разрешили некоторым зрителям взять телефоны и позвонить близким. Велели сказать родным, чтобы те требовали вывода войск из Чечни. И вот тут-то у многих начались истерики. Люди, общаясь со своими домашними, осознали, в какую беду попали. Они плакали, просили близких позаботиться о детях.
-- Все ли места в зале были заняты?
-- Нет, свободные места были, но немного. Я прикинула, что на балконе сидели около двухсот человек.
-- Обвязанные взрывчаткой террористки расселись среди зрителей?
-- Нет, они стояли по бокам зала, не присаживаясь. Одеты были во все черное. Одна в брюках, остальные в юбках. На головах -- черные платки, лица закрыты повязками. Мужчины были в камуфляже. Я обратила внимание, что у них у всех была очень хорошая обувь гражданского фасона.
-- Молодые?
-- Как потом выяснилось, некоторые были очень молоды. Например, одной из женщин, Айше, на мой взгляд, было около шестнадцати лет.
-- Российские СМИ много говорили о возможном возникновении в зале «стокгольмского синдрома», когда между террористами и заложниками возникает эмоциональная близость. Наблюдали ли вы это явление?
-- Да, в этом есть доля правды. Между нами действительно постепенно развивались вполне доброжелательные отношения. Спустя несколько часов после захвата многим женщинам в зале стало плохо. Истерики, сердечные приступы. Они просили разрешения взять лекарства из сумочек, брошенных в проход. Чеченцы разрешили. Не мешали они и работе находившейся среди заложников женщины-врача, которая пыталась помочь больным.
Кроме того, они старались объяснить нам мотивы своих действий. Руководитель подразделения, охранявшего балкон, по имени Аслан, говорил, что ими руководит не ненависть к русским, а желание прекратить бессмысленную войну, в которой гибнут не только чеченцы, но и русские парни -- каждый день не менее десяти человек.
-- Как относились к этой пропаганде россияне?
-- Вполне сочувственно. Когда появившаяся в зале журналистка канала НТВ начала опрашивать зрителей, поддерживают ли они требования чеченцев, очень многие отвечали, что войну надо прекратить и вывести войска. (Это, видимо, был именно тот репортаж, который российские власти не разрешили пустить в эфир, потому что он якобы являлся пропагандой терроризма. -- Авт. )
-- Заложникам запрещалось передвигаться по театру. Как же вам удавалось удовлетворять свои потребности? Ведь человек не может долго обходиться без воды…
-- Вскоре после захвата люди захотели пить. Тогда чеченцы начали приносить минеральную воду и соки из театрального буфета. Они пускали бутылки по рядам. Каждый делал по нескольку глотков и передавал соседу. Мы даже смеялись: как быстро в экстремальной ситуации у людей пропадают гигиенические навыки! Когда запасы буфета закончились, чеченцы собрали пустые бутылки и стали наполнять их обычной водой из-под крана. Вода была все время, мы не испытывали жажды.
-- Раздавали ли чеченцы какую-то еду?
-- Детям раздавали шоколадки из того же буфета. Ребят на балконе было довольно много. Некоторые были заняты в спектакле. В первом действии они танцевали, а во втором поднялись на балкон, чтобы досмотреть представление. Родители многих из них сидели в партере. Но деткам не разрешили спуститься вниз.
-- А взрослые чем питались?
-- Шоколадки раздавали только детям. Взрослым есть не давали. Да мне и не хотелось сладкого…
-- Сами захватчики ели?
-- Нет. Они практически не выходили из зала и спали тут же, по очереди. А пили вместе со всеми, из тех же бутылок. Молились тоже по очереди. Иногда кто-нибудь из боевиков выходил на сцену и пел.
-- Они употребляли алкоголь или наркотики?
-- Я ничего такого не заметила. На мой взгляд, они были абсолютно трезвы.
-- Выпускали вас, по крайней мере, в туалет?
-- Женщины, сидевшие на балконе, ходили в обычный туалет. Мужчин водили в другую сторону. Позже я узнала, что они справляли нужду в какой-то комнате, прямо на пол. Выходить в туалет разрешалось раз в два-три часа, группами по несколько человек. У дверей балкона дежурила женщина с пистолетом, а в коридоре -- мужчина с автоматом. Сидящим в партере пришлось труднее. Им велели в качестве туалета использовать оркестровую яму.
-- Спать приходилось сидя?
-- В первую ночь в зале никто не спал. Люди были возбуждены и напуганы. К тому же мешал постоянно горевший верхний свет. На вторую ночь многие стали просто «отключаться». Сидя спать было неудобно, но чеченцы разрешали ложиться между рядами.
-- Некоторые СМИ передавали, что украинцев отделили от остальных заложников…
-- На второй день после захвата иностранцам разрешили взять свои сумки и сесть вдоль прохода. На балконе было несколько украинцев, белорусы, супружеская пара из Югославии. Чтобы доказать, что ты иностранец, нужно было показать чеченцам свой паспорт. Так мы просидели около суток.
Рядом со мной оказалась болгарка по имени Эмилия, подданная Австрии. Мы с ней очень подружились за то время, пока сидели вместе. Она рассказала, что по служебным делам часто бывает в Киеве и даже снимает квартиру через два дома от моего. Общаясь с этой милой, жизнерадостной женщиной, я на какое-то время забывала о том жутком положении, в котором мы все находимся.
Среди заложников ходили слухи, что украинцев в пятницу должны отпустить. Правда, чеченцы их никак не подтверждали. Однако ни в 10 часов, ни в 11, ни в час дня нас не отпустили. И в какой-то момент я поняла, что ничего не произойдет, так как значимость акции благодаря присутствию иностранцев повышалась в глазах мировой общественности. Кроме того, это был еще один способ воздействия на российское правительство.
-- О чем вы думали, сидя в кресле в ожидании развязки?
-- В общем-то, ни о чем. Грустно было, что я попала в такой переплет. Утешало лишь то, что моя дочь уже взрослая и сможет обойтись без меня, если эта история закончится трагически. Внутренне я смирилась с ситуацией.
-- Ваша дочь знала, что вы находитесь в числе заложников?
-- Она знала, что я в Москве, но не подозревала, что я пошла на этот спектакль. Однако моя московская знакомая, у которой я была в гостях перед спектаклем, позвонила в Киев и сообщила моим близким о том, где я.
-- Людмила Яковлевна, вы были свидетелем расстрелов заложников, о которых сообщает пресса?
-- Мы не могли видеть того, что творилось в партере. Слышали несколько перестрелок в коридорах и фойе, но не знали, что там происходит. Даже о гибели девушки, прорвавшейся в дом культуры в ночь после захвата, мы узнали только из телевизионного репортажа.
-- Как, у вас была возможность смотреть телевизор?
-- На балконе имелось техническое помещение, в котором, кроме прочей аппаратуры, находился телевизор. Чеченцы его включили. Изображение было неважное, но звук мы слышали. Боевики, слушая репортажи, посмеивались, но особых эмоций не проявляли. Заложники также не устраивали бурных обсуждений увиденного. Мы, в основном, дремали от усталости.
На второй день в театре появился доктор Рошаль. Он составил список необходимых медикаментов, и нам их впоследствии доставили. Кроме того, говорили, что он оказал медицинскую помощь и чеченцам, в том числе одному парню, у которого была сильно поранена рука.
-- Почувствовали ли вы в пятницу вечером приближение развязки?
-- О якобы обещанных захватчиками расстрелах заложников начиная с шести часов утра в субботу я ничего не слышала. Однако чувствовалось, что что-то назревает, поскольку к тому моменту все переговоры завершились безуспешно. Ситуация была тупиковой, и она должна была разрешиться.
Рядом с нами сидел мужчина, который, по-видимому, имел отношение к армии. Он сказал, что нас, скорее всего, будут освобождать с применением нервно-паралитического газа. По его словам, это тоже могло привести к жертвам, но все же к меньшим, чем в случае штурма.
В последний день детей, находившихся на балконе, выпустили. Среди них были очень маленькие, лет пяти-шести. Их родителей из зала не отпустили. Но те все равно радовались, что хоть дети будут спасены. У одной женщины, которая была на девятом месяце беременности, начались схватки, отошли воды, и ее тоже отпустили.
-- Расскажите подробнее о событиях последней ночи.
-- В пятницу вечером я легла спать между рядами и проснулась уже на больничной койке. Больше ничего не помню. Проснулась от сильной рвоты и обнаружила себя лежащей в постели, без одежды, под одеялом. Первое, что я услышала, был голос врача: «Это хорошо, что у вас рвота. Скоро вам станет легче».
А некотором совершенно отшибло память. Одна молодая женщина, моя соседка по палате, ничего не помнила с того момента, как на сцену вышли люди в камуфляже. Физически она чувствовала себя неплохо, но ее поведение стало странным. Каждые пять минут она спрашивала: «В какой больнице я нахожусь?» -- «В 13-ой» -- «А где это?» -- «Возле дома культуры». Но она, на запоминая ответов, опять спрашивала то же самое, и, в конце концов, мы перестали ей отвечать.
-- Какую врачебную помощь вам оказывали в больнице?
-- Думаю, что нам проводили обычную дезинтоксикацию. Всю субботу я лежала под капельницей и практически все время спала.
-- Вам пришлось говорить со следователем ФСБ?
-- Следователя мы искали сами. В понедельник утром ко мне пришли сотрудники посольства Украины и сказали, что я могу, если здоровье позволяет, лететь домой в тот же день, но для этого обязательно нужно пройти собеседование со следователем. К тому времени из Киева приехала моя дочь и чудом прорвалась в клинику. Она привезла мне одежду. Того, что было на мне во время спектакля, найти так и не удалось. Пропали также сумочка и паспорт. Катя с трудом разыскала следователя в многоэтажном больничном корпусе и привела ко мне.
-- О чем же вас спрашивали?
-- Да приблизительно о том же, о чем сейчас спрашиваете вы.
-- Может быть, рекомендовала что-то не рассказывать?
-- Нет-нет. Только записала показания и дала подписать протокол.
-- Какое самое сильное переживание вы испытали за время плена?
-- Больше всего я расстроилась уже после выхода на свободу, когда узнала, что болгарка Эмилия, с которой мы вместе коротали время на театральном балконе, погибла. У нее был бронхит, она часто кашляла. Может быть, поэтому газовый штурм оказался для нее смертельным. Очень горько было узнать, что этого открытого, доброго, жизнерадостного человека больше нет.
-- Как вы сейчас себя чувствуете? Ощущаете последствия применения газа?
-- Практически не ощущаю. За те два дня, что нахожусь в Киеве, я прошла медицинское обследование. Выяснилось, что, слава Богу, серьезных отклонений здоровья у меня нет.