7 ноября исполнилось бы 80 лет генерал-лейтенанту танковых войск, Герою России Петру Ивановичу Шкидченко, погибшему 20 лет назад на посту заместителя Главного военного советника СССР в Афганистане
Об этой семье «ФАКТЫ» рассказывали год назад в связи с назначением сына погибшего в Афгане генерала министром обороны. В ходе дальнейшего знакомства с родными, друзьями и сослуживцами Петра Ивановича мы узнали некоторые новые подробности жизни этого замечательного человека и его близких, а также ряд трагических деталей афганской войны, о которых уместно вспомнить в дни 80-летия со дня рождения нашего выдающегося земляка.
Год назад, прошлой осенью, в квартире Варвары Ивановны, вдовы генерала и матери нынешнего министра обороны Украины Владимира Шкидченко, взорвался старый японский телевизор, почти полностью выгорела вся комната. Слава Богу, пожилая хозяйка в тот момент отлучилась на кухню. В том пожаре уцелел еще один важный жилец -- старый попугай Гуля, которого более 20 лет назад, еще в Кабуле, солдаты нашли измученного, голодного в дупле старого дуба и подарили Петру Ивановичу.
Гуля до сих пор жив! Он по-прежнему ругается, когда хозяйка хоть на минуту нарушит уставное требование насчет обеда, и радостно приветствует гостей.
-- Петя мечтал подарить попугая внучке, -- рассказывает Варвара Ивановна. -- Бывало, придет уставший вечером в нашу кабульскую квартиру, приляжет на диванчик с газетой. А Гуля -- прыг ему на грудь и клювиком теребит бумагу, требует ласки…
С утра 19 января 1982 года в день гибели мужа, когда еще никто ничего не знал, Гуля начал себя вести очень беспокойно -- кричал и метался так, что, казалось, вот-вот клетку разнесет. Аж соседка прибежала. Потом, когда мне принесли гильзу от патрона крупнокалиберного пулемета, из которого подбили Петин вертолет, обугленную записную книжку и обгоревшие часы, остановившиеся в десять двадцать, я вспомнила: Боже, ведь примерно в это время Гуля встревожился! Попугай почувствовал…
… Были предчувствия и у Петра Ивановича. Однажды он сказал жене: «Мы с тобой уже полтора года здесь, пора бы меня заменить… » А на Новый 1982-й год у них на подоконнике неожиданно расцвела герань. Увидела знакомая -- ахнула: не к добру…
-- Господи, а ведь в Отечественную воевал с 1941-го и уцелел, -- вздыхает Варвара Ивановна. -- Зеленым лейтенантом защищал Киев. Сумел вывести свой взвод из котла, в котором погиб чуть ли не весь Юго-Западный фронт. Однажды дошел слух, что Петя убит. Мы с ним росли на одной улице в маленьком древнем городке Радомышль Житомирской области. Так его мама каждый день ставила в церкви свечку во здравие. Может, это его и спасло. В 19 лет стал командиром стрелкового батальона. Все время ходил в бинтах -- четыре ранения, одно за другим. Последнее, тяжелое, получил в декабре 1941-го под Москвой. Во время контрнаступления его батальон захватил несколько деревень. В одной из них Петя ворвался в штаб гитлеровской части, увидел там их боевое знамя, сорвал с древка, обмотал им шею бойца и велел ему отнести важный трофей командиру полка. А сам с другими бойцами и командирами продолжил наступление, пока не попал под очередь… Пуля перебила шейку бедра и застряла в таком месте, что медики не стали ее извлекать -- очевидно, чтобы во время операции не повредить важные сосуды и нервы.
С той пулей муж проходил всю жизнь. Нога стала короче на два сантиметра, Пете дали инвалидность и отправили служить в тыл. Но через некоторое время он сумел скрыть, что инвалид, даже ходить научился так, что хромота была практически незаметна, после войны попал в воздушно-десантные войска, прыгал с парашютом.
-- Впервые домой после войны Петя приехал в декабре 1945 года, -- продолжает рассказ Варвара Ивановна. -- Обходил родственников и знакомых. Зашел и к нам. «Ух ты, как выросла! -- говорит мне. Я к тому времени закончила школу. -- Выходи за меня замуж!»
Ему было 23 года, грудь в орденах, высокий худощавый майор, рост 182 сантиметра. Он и на старости лет не разъелся, всю жизнь был стройным. Дочь Ирочка -- его копия. А Володя больше пошел в меня. Рост у него 176 сантиметров, более широк в кости. Встает в пять утра, занимается физкультурой, плавает в бассейне, когда время есть.
А тогда Петя мне, конечно, понравился. Но я растерялась. «Пойду, говорю, если мама разрешит… »
Свадьба была скромная. Ведь мы оба выросли в бедности, наши отцы погибли на фронте. У Петиной мамы детей было восемь душ, он второй… Поженились мы, забрали с собой его младшую сестру и уехали на Дальний Восток. Он потом и одного из братьев к нам вызвал. Помог им всем на ноги встать.
В Хабаровском крае мы жили сначала в солдатском клубе, затем в землянке. Потом часть вывозили на пять месяцев в тайгу в летние лагеря. Там жили в сооруженной из лозы, обмазанной глиной хатке-шалаше. Весна была очень холодная, ночью мороз стоял. Володе тогда годика три было. Так я, перед тем как укладывать его спать, грела воду на печке, которую сама соорудила из камней, заливала в бутылки и обкладывала ими сына. А то, бывало, спит дите, а ручонки от холода синие и кожица на пальчиках потрескалась…
-- Неплохая закалка для будущего министра обороны…
-- Ой, не говорите. Вообще Володя рос смышленым малышом. Рано научился читать. Память у него была цепкая. Я брала его с собой (в школу еще не ходил) на репетиции хора. Часто он нам, взрослым, слова из песен, когда забывали, подсказывал. А потом «суфлировал» на политзанятиях.
Газеты также Володя рано начал читать. Бывало, Петр Иваныч придет вечером со службы уставший, ложится на диван, а сын ему читает вслух все новости из «Красной Звезды» или «Правды». Учился хорошо, школу с золотой медалью окончил. А вы знаете, у нас там одно время и медвежонок жил. Солдаты нашли в тайге. Такой смешной. Бывало, обидится на что-то, глаза одной лапой закроет, а вторую, всхлипывая, сосет… Детвора обожала его. Когда подрос и начал кусаться, пришлось отдать в зверинец.
Дети любили бывать с отцом на полигоне. И стрелять научились, и танк водить, даже Ира. Случалось, солдаты боялись прыгать с вышки в воду. Или во время обкатки под идущий на тебя танк ложиться. Так Петр Иваныч тут же Иру звал. Она без раздумий и прыгала, и под танк ложилась. «Видите, девчонка не боится!» -- стыдил солдат командир. И после этого мальчишки безропотно выполняли все упражнения.
Сын и дочь настолько пропитались жизнью армии, что сами мечтали стать военными. Ира хотела быть военным врачом. Окончила медицинский, сейчас капитан медслужбы запаса.
Иногда Володя спрашивал сестру: «Ну, звание майора еще не получила?» А она ему в шутку: «С таким, как ты, братцем получишь… » Это намек на то, что брат-генерал блата не признает -- у отца научился. Петр Иванович гордился тем, что, будучи выходцем из простой бедной семьи, никогда не имея «руки», все же стал генералом, хотя и не мечтал. Говорил, что каждый человек должен в жизни пробиваться сам, своим трудом и умением.
Когда сын окончил академию, отец мог бы помочь ему пристроиться в теплом местечке. Но вместо этого отправил его на Дальний Восток. Даже сваты обижались, что их дочь уезжает в глухомань. А Петр Иванович сказал Володе: «Езжай, пока молод… » Спасибо, Наташа, невесточка наша, мужественно переносила все тяготы.
… Задал я Владимиру Петровичу и каверзный вопрос, который часто муссировался в 80-е годы: почему он не попал в Афган, уж не отец ли постарался? Министр обороны объяснил это просто: после событий на острове Даманский -- а Шкидченко-младший служил недалеко от тех мест -- Советский Союз укреплял приграничные районы. Китайцы нередко пошаливали. И нашим приходилось пушки расчехлять… Обо всем этом в те годы мало писали… Даже когда Петр Иванович погиб, в некрологе, опубликованном в «Красной Звезде», подписанном, кстати, и членом Политбюро ЦК КПСС министром обороны Д. Устиновым, одним из инициаторов ввода войск в Афганистан, говорилось, что генерал Шкидченко трагически погиб в… авиационной катастрофе. А когда его боевые товарищи обратились к московским партийным и военным чиновникам с ходатайством о присвоении генералу звания Героя Советского Союза, те возмутились: «Вы что, с ума сошли? Войны же нет!» Хотя гробы в Союз уже шли потоком.
Любопытный документ цитируется в книге генерала армии Махмута Гареева, последнего главного военного советника СССР в Афганистане «Моя последняя война». Это фрагмент рабочей записи заседания Политбюро ЦК КПСС от 30 июля 1981 года, хранившейся в так называемой особой папке Политбюро под грифом «совершенно секретно»:
«… Суслов. Хотелось бы посоветоваться. Товарищ Тихонов представил записку в ЦК КПСС относительно увековечивания памяти воинов, погибших в Афганистане. Причем предлагается выделять каждой семье по тысяче рублей для установления надгробий на могилах. Дело, конечно, не в деньгах, а в том, что если сейчас мы будем увековечивать память, будем об этом писать на надгробьях могил, а на некоторых кладбищах таких могил будет несколько, то с политической точки зрения это будет не совсем правильно.
Андропов. Конечно, хоронить нужно с почестями, но увековечивать их память пока рановато… »
-- Чтобы на Западе не поняли, что войну ведет целая 100-тысячная армия, наши правители «замаскировали» ее понятием «ограниченный контингент», -- вспоминает сослуживец Петра Ивановича, бывший начальник политотдела 40-й армии, а ныне профессор, доктор исторических наук Михаил Амеличкин. -- Нашему политотделу приходилось участвовать в планировании и проведении боевых операций, решать вопросы тылового обеспечения войск. В ЦК и Министерстве обороны были недовольны тем, что я бомбил их донесениями с просьбой улучшить снабжение армии, ведь присылали нам разве что кильку в томате, тушенку да макароны или перловку. Не хватало удобного и теплого обмундирования. Холодильников не было, штабеля ящиков с консервами стояли на жаре, банки вздувались, взрывались, вонь досаждала порой не меньше, чем моджахеды… Прилетает однажды замминистра обороны СССР маршал Куркоткин… «Ну-ка, сынок, расстегни ширинку!.. » -- останавливаю первого попавшегося солдата. Тот смущенно приспускает брюки. А там -- одни лохмотья на резинке от исподнего болтаются… «Нас снабжают по нормам Московского военного округа -- два комплекта белья в год, -- говорю маршалу. -- А здесь война, они за три-четыре месяца изнашиваются… » После этого снабжение несколько улучшилось.
-- Варвара Ивановна, а каким вы с Петром Ивановичем увидели Афганистан? Как там жилось?
-- Прилетели мы в Кабул из Москвы 1 июля 1980 года. Жили в военном городке на окраине города, построенном советскими строителями. Дома, наверное, были из бетона. Потому я пыталась повесить на окнах занавески, а гвоздь забить в стенку было невозможно. В нашей трехкомнатной квартире были ванная и туалет. Но электричество и воду подавали только в определенные часы. Вода была ужасная -- рыжая, с песком. Приходилось запасаться впрок, отстаивать, кипятить. Еще в Москве я закупила небольшой запас консервов, сухой колбасы, сухарей. Хлеба там не было. Афганцы пекут такие пресные лепешки.
-- Да, однажды Петр Иванович, который служил при афганском штабе, попросил меня организовать для него и других наших советников несколько буханок хлеба, -- включается в разговор Михаил Викторович Амеличкин. -- Надоели, говорит, эти лепешки… Разумеется, мы помогли товарищам.
-- Мы, конечно, со временем научились сами печь хлеб, что-то вроде батонов, -- продолжает Варвара Ивановна. -- Советский Союз присылал афганцам (а у них там нищета жуткая) жиры, муку. Ну вроде как гуманитарная помощь. Так афганцы продавали эту муку нам.
Ходили мы иногда на рынок. Фрукты, овощи покупали -- потом в в растворе марганцовки мыли, чтобы избежать какой-нибудь заразы. Ведь там антисанитария, грязь, эпидемии. Давно не мытые черные волосы у детей -- аж серые от пыли. Молочных продуктов не было. А как увидела однажды мясо -- буйволятина висит на солнце и в ней -- черви! -- я решила, что лучше будем сидеть на консервах. Чуть позже в нашем доме на первом этаже открылся ларек-магазинчик. В нем раз в месяц жена каждого офицера получала за деньги что-то вроде пайка -- полкило крупы, макарон, пол-литровую бутылку масла растительного, кило сахара, а также по бутылке водки и шампанского.
Не жировали, словом. Хотя, когда увидели афганских детей, которые, словно волчата, набрасывались на нашу помойку, поняли, что не так уж нам плохо. Тем более что сами выросли в бедности… Нас больше волновало другое -- жизнь наших мужчин.
Когда Петр Иванович отправлялся на боевые операции, я уезжала в госпиталь, помогала ухаживать за ранеными -- делала перевязки, умывала, кормила с ложечки безруких ребят. Такого насмотрелась!
-- Я познакомился с Петром Ивановичем еще в Группе советских войск в Германии, -- продолжает рассказ Михаил Амеличкин, -- где Шкидченко служил заместителем командующего ГСВГ по боевой подготовке, а я -- старшим инспектором политуправления. Очень хороший был человек. Умел с людьми работать без крика и матерщины. Если оказывалось, что не прав -- не считал зазорным извиниться перед подчиненным. Когда командовал танковой армией в Днепропетровске -- каждого солдата(!) поздравлял с днем рождения специально отпечатанной красивой открыточкой.
И приятно было с ним встретиться уже в Афгане. В июне 1980 года мы начали подготовку к знаменитой Вардакской операции. Есть там такая провинция -- Вардак. Еще когда афганской армией командовал отец будущего президента Бабрака Кармаля, правитель этой провинции откупался шерстью и мясом, и генерал Кармаль не брал в армию парней из Вардака. Придя к власти при помощи нашего КГБ, Бабрак Кармаль потребовал от правителя провинции собрать две дивизии. Тот заартачился, снова хотел откупиться. Тогда Кармаль натравил на строптивца советские войска, чтобы показать, что он хозяин в стране. Потому что своя армия воевала из рук вон плохо, в ней процветало дезертирство. Кстати, афганские солдаты носили трофейную униформу (и даже каски) гитлеровского вермахта, которую наши захватили во время войны несметное количество, а через годы продали Афганистану за хлопок.
На проведение операции нам дали 45 суток. У Петра Ивановича не было своего командного пункта, так я уступил ему один из своих БТРов управления.
-- Когда войска начали выдвигаться, Шкидченко попросил, чтобы я забрал в свой БТР его шестерых офицеров, -- продолжает Михаил Амеличкин. -- Мы поехали и часа в четыре утра увидели в долине город Газни. Во время остановки услышали в горах странную громкую музыку, разносившуюся на много километров. За перевалом снова раздался этот мелодичный звон. Впоследствии выяснилось, что, включая музыку, записанную на японские магнитофоны, жители одного кишлака предупреждали жителей другого и моджахедов о том, что идут русские. Телефонов у них не было. Позже появились радиостанции. А тогда под зловещий аккомпанемент по нам ударили пулеметы. По моему БТРу долбанула пушка стальной болванкой, которая пробила броню. Мои пассажиры успели лечь на пол. А мне (я сидел в командирском кресле впереди) выбило левое плечо. И сейчас, когда шью костюмы, на примерке спрашивают, почему плечи разные…
А тогда… Перед наступлением вроде бы провели, как положено, мощную авиационную и артиллерийскую подготовку. В атаку пошли 14 советских мотострелковых батальонов, 11-я афганская пехотная дивизия, которой командовал Петр Иванович. А моджахеды лупят из пулеметов. Пошли потери -- до 30 человек в каждом батальоне. Пришлось прекратить атаку.
Разведчики доложили, что духи, оказывается, оставили пулеметчиков-смертников, прикованных цепями к крупнокалиберным ДШК (тяжелый пулемет довоенной конструкции Дегтярева и Шпитального, из такого впоследствии был подбит и вертолет Ми-8, в котором летел П. Т. Шкидченко. -- Авт. ).
После ударов вертолетами Ми-24 по этим пещерам стало легче. Советские батальоны пошли в атаку -- душманы бросились наутек.
Ой, не завидовали мы Петру Ивановичу и другим нашим советникам! Тяжело было командовать афганскими солдатами, которые не хотят воевать или просто трусят. Генералу самому приходилось поднимать их в атаку. Многие афганские солдаты и офицеры были связаны с духами родственными узами, сообщали им о местонахождении складов оружия и боеприпасов, проведении боевых действий. Мы обнаружили закономерность: если идем на операцию совместно с афганскими войсками, непременно будут потери. Если сами -- все наши бойцы возвращаются с победой. Дошло до того, что нам часто приходилось дезинформировать афганское командование.
Моджахеды ведь и Петра Ивановича убили благодаря «пятой колонне» в штабе афганской армии. Пообещали за голову генерала сотни тысяч долларов. И нашлась, видимо, сволочь, которая сообщила душманам о времени и маршруте полета пары вертушек, в одной из которых летел Шкидченко. Ведь их пулеметчик засел в скале аккурат вблизи места, где вертолеты заходят на посадку. И ударил внезапно, почти в упор именно по машине, в которой находился генерал. Шкидченко со своим помощником -- военным советником из группы боевого управления, полковником Вавенко и переводчиком в течение трех суток усмиряли афганский полк, в котором не побоялся толпы разъяренных полудиких вооруженных людей, повез им вертолетами продовольствие, уладил конфликт и возвращался домой. И тут по фонарю кабины словно молнии ударили. Это полковник Вавенко рассказывал, который летел в вертолете сопровождения.
Подбитая машина упала на склон горы -- перевернулась и загорелась -- на тот борт, где была дверь. А генерала и переводчика, сидевших в грузовом салоне, наверное, придавило бочками с горючим. Все это вспыхнуло. Спасся только раненый афганский штурман. Но ночью его зарезали в госпитале.
… Вечером накануне вылета на последнюю операцию Николай Иванович Вавенко шел по делам к Петру Ивановичу домой. Генерал сидел на кухне в одних красных спортивных трусах, с полотенцем на шее, парил ноги в горячей воде, прихлебывал чай, жмурясь от удовольствия. На плечо ему сел попугай, Петр Иванович давал ему крошки со стола и шутливо учил говорить. Варвара Ивановна улыбалась из комнаты, где она взбивала подушки. И казалось, что никакой войны нет…
Тело генерала полковник Вавенко смог опознать только по обгоревшему лоскутку тех трусов под обуглившейся тканью форменных брюк в том месте, где была кобура.
… Определенными чертами характера похожа на погибшего генерала и его вдова. «Обычно, -- рассказывал «ФАКТАМ» Владимир Петрович Шкидченко, -- в таких случаях начинаются причитания вроде: «Ой, как же ж мы теперь будем жить!»… Когда я, тогда еще майор, замкомандира полка, прилетел с Дальнего Востока на похороны, мама, которая, наверное, втихаря уже выплакала все свои слезы, тихо, спокойно как-то промолвила, встречая меня у порога: «Ну вот, дети, не уберегла я вам отца… » Не каждая женщина так скажет.