Пятьдесят лет назад известная актриса впервые вышла на сцену Театра русской драмы имени Леси Украинки
Полвека в Национальном театре русской драмы имени Леси Украинки, по убеждению Александры Захаровны, это пятьдесят лет счастья, хотя и театр, и она сама за эти годы переживали разные, иногда далеко не самые счастливые моменты. Может быть, именно поэтому она сумела сохранить в себе редкое качество, присущее далеко не каждому актеру, -- молодость таланта.
-- Казалось бы, в моем возрасте надо подводить итоги, ведь недавно мне исполнилось семьдесят семь, -- начала свой рассказ знаменитая актриса.
-- В таком случае у вас, очевидно, имеется рецепт вечной молодости.
-- А что такое жизнь на сцене? Это постоянный всплеск эмоций. Разве мы можем себе позволить такое в обыденной жизни? Даже порадоваться на всю мощь, и то боимся. А театр… Эмоциональная память актера очень долго хранит след прожитой жизни на сцене, это колоссальная подпитка, которую через какое-то время опять же отдаешь зрителям. И какую бы трагическую роль актер ни играл, страсти, заложенные в ней, как бы открывают второе дыхание, учат радоваться жизни.
-- А в итоге…
-- Но я не хочу подводить итоги! У меня такое чувство, что все если не начинается, то уж во всяком случае не заканчивается! Накануне Нового года мы выпустили в свет спектакль «Долетим до Милана» по пьесе словацкого драматурга Освальда Заградника «Убежище». Там я играю главную роль. И как долго мне не давалась моя Эстер, как мучительно я шла к ней и постижению ее характера! Но когда, наконец, «поймала» ее, то полюбила эту удивительную женщину и сейчас с нетерпением жду встречи с ней. Поэтому и не хочется говорить о заключительном аккорде, ведь если смогла раскрыть такой сложный характер, то еще чего-то стою!
-- Наверное, это идет от вашего характера, от внутреннего стержня, ведь актер всегда играет чуточку себя…
-- Вы правы! Характер у меня есть, и только благодаря ему я пришла в искусство и осталась в Театре Леси Украинки. Спасибо папе -- я вся в него. У отца был очень сильный, крутой характер. Наше объяснение по поводу того, что я посмела ослушаться его и поступать в театральный институт, а не в университет, как он того желал, дошло до… стрельбы! Он, ответственный работник министерства просвещения, не воспринимал актерство как профессию. Мне пришлось уйти из дому, выдержать год разрыва всяких отношений с ним… Хотя это мне опять же помогло. В Киевский театральный институт я поступила после Харьковского, класс знаменитого Ивана Марьяненко, но я очень стеснялась на этюдах, была скованной, робкой. И однажды мой педагог Любовь Михайловна Гаккебуш, лучшая актриса театра Курбаса, заметила: «А ты знаешь, тебе, наверное, не нужно бороться с отцом», имея в виду мою актерскую беспомощность. Меня это так задело! Внутренне зарычав от обиды, решила доказать, что я -- на своем месте! Вы бы видели мою Шкандыбыху в «Лымеривне»! Куда подевались скованность и неуверенность… С того момента я окончательно поняла, что многое в жизни нужно преодолевать, стиснув зубы и обдирая сердце в кровь.
-- И часто приходилось такое испытывать?
-- А знаете, что мне довелось пережить, поступив на службу в Театр Леси Украинки?! И хотя я пришла на эти подмостки уже сформировавшейся актрисой, сыграв массу интереснейших ролей сначала в Винницком музыкально-драматическом, а затем в театре транспорта Юго-Западной железной дороги, пришлось начинать чуть ли не с нуля…
-- Нельзя ли об этом поподробнее?
-- В начале пятидесятых начали появляться новые театры, в частности, Театр транспорта. Чья это была задумка, не знаю, но была идея создать передвижной театр. У нас было два вагона: мягкий -- на 25 мест и товарный -- для декораций. Директором и главным режиссером театра был Николай Натусь. Актерами, кроме нас, были и бухгалтер, и администратор, и парикмахер. Готовили спектакли очень быстро, «одевали» их в Киеве, первую обкатку делали в ДК пищевиков, затем отправлялись в путь. Рекламировали себя сами. Везем, например, «Коварство и любовь», приезжаем в Жмеринку, директор говорит: «Так, девочки, красиво одеться, у кого нет хорошего платья, взять в костюмерной (послевоенное время было), и все -- в город, на базар! Город должен знать, что приехали артисты!» А вечером при переполненном зале (афиша висела у Дома культуры) играем Шиллера. Ставили и классику, и современных авторов, один и тот же спектакль подолгу не играли, так что у меня был довольно внушительный список главных ролей. Кстати, несколько наших спектаклей были и в репертуаре Театра русской драмы. Художник Николай Духновский, который работал и там, посмотрев у нас «Жизнь начинается снова» и «Учитель танцев», заметил однажды: «А вы могли бы играть и в нашем театре».
-- Так вот с чьего благословения начался ваш путь в этом коллективе!
-- Нет, тогда я приняла это как комплимент, поскольку и представить себе не могла, что когда-то переступлю порог этого святого для меня места в качестве актрисы. А привел меня в театр случай. В 1952 году большая группа молодежи уходила из труппы Театра Леси Украинки. Что там случилось, я не вникала, но когда мы с мужем, возвратившись из очередной поездки, узнали об этом, решили попробовать. Зашли в администрацию, нам позвали директора театра Гонтаря Виктора Петровича, зятя Хрущева. Посмотрел он на нас, послушал и сказал: «Приходите через день». За это время позвонил в институт, в другие инстанции, узнал все о нас и принял в театр, даже не посоветовавшись с главным режиссером Константином Павловичем Хохловым. Вот это и стало впоследствии причиной многих моих переживаний.
-- Сказалось противостояние Гонтаря и Хохлова?
-- Совершенно верно. И Хохлов, понятное дело, отнесся ко мне крайне настороженно, даже недоброжелательно. Правда, после одной из репетиций (готовили лермонтовский «Маскарад»), он подозвал меня к себе. «Зачем вы пришли к нам в театр? Я посмотрел ваш список ролей. У нас вы ничего этого играть не будете». -- «Я и не претендую, но подучусь у вас, если можно, поставите на небольшие роли, а не понадоблюсь -- уйду». Константин Павлович пристально посмотрел на меня: «А не попробовать ли нам Нину в «Маскараде»? Я, признаться, испугалась… На «генералку» мне выдали платье не моего размера, сделали непонятную прическу. В первой сцене, которую мы репетировали, Нина выбегает и роняет браслет. Выбегаю один, второй, третий раз -- Константину Павловичу не нравится. И на какой-то надцатый раз вдруг спотыкаюсь и падаю! Пол сцены был окрашен в черный цвет, после спектакля ее протерли мокрой тряпкой… Поднимаюсь и с ужасом вижу, что похожа на трубочиста! «Ну, дальше… «-- скривился Хохлов, опустил голову и больше на сцену не смотрел. А после репетиции протянул: «Ну, не получилось… Не умеете вы платье носить… «Раздавленная, ушла домой, там уткнулась в стенку и -- полная прострация.
И вдруг -- записка из театра: «Завтра играете в спектакле». Оказывается, за то время, пока я мысленно умирала как актриса, Гонтарь сказал Хохлову: «Я все видел, она будет играть». И своим приказом утвердил меня на роль. Всех этих перипетий я не знала и в назначенное время явилась в театр. Сыграла нормально, была даже хорошая пресса, но Константина Павловича не победила. И целый год он меня словно не видел в «Маскараде», хотя взял на роль Аннушки в своем спектакле «На бойком месте» и даже однажды во время репетиции в благодарность за хорошо сыгранную сцену стал на колено и поцеловал мне руку… Он был великим художником и великим ребенком. Да, а мою Нину признал лишь к концу сезона, уже на гастролях в Запорожье. Играя, я вдруг увидела, что он стоит за кулисами. Я была в таком ужасе, будто за мной пришла сама костлявая с косой. Сыграв спектакль, выхожу за кулисы, на несгибающихся ногах иду в гримуборную и чувствую, что Константин Павлович идет за мной. Дверь за собой не закрываю. Заходит, садится напротив, долго смотрит в упор и в присущей ему манере -- грубовато и нараспев -- произносит: «Мо-ло-дец… Мо-ло-дец… Хотя по поводу финала я бы с вами поспорил». Представляете? Этот величайший режиссер признал право на авторство роли молодой актрисы! Я играла Нину не как жертву злодея Арбенина, как это трактовал Хохлов, я обвиняла этого злодея.
-- И вы почувствовали, наконец, что победили?
-- Ничего я не почувствовала. Это было, как если бы меня вели на плаху, уже положили голову, а потом подняли и надели на шею… медаль или лавровый венок… Так вот, скажите, можно выдержать такое и все-таки победить, не имея железного характера и страстного желания заниматься любимым делом? Никогда!
-- Александра Захаровна, вы пришли в театр, когда там были в зените славы Евгения Опалова, Юрий Лавров, Михаил Романов, Виктор Халатов. Что они для вас значили?
-- Когда я начала посещать репетиции и спектакли, вдруг почувствовала, в этом театре какой-то иной, особенный дух. И он в том -- поняла это очень скоро, -- как работают актеры: на сцене они -- единое целое. Да, «старики» были замечательны тем, что жили по главному закону театра: сначала -- партнер, потом -- все остальное. Удивительным партнером был Михаил Федорович Романов, с которым мне посчастливилось играть в «Живом трупе» Льва Толстого. Я -- Маша, Романов -- Протасов. Первый спектакль. Очень переживаю, вся дрожу. И вдруг слышу рядом тихий голос: «Ну что ты? Все будет хорошо… «Поднимаю вгляд и вижу влюбленные, ну просто потрясающие глаза!
-- Вы были дружны с легендарной Евгенией Опаловой…
-- Это потрясающая актриса и удивительной душевной щедрости человек! Мы много играли вместе, она была моим учителем и другом. Да она вообще так искренне переживала за всех молодых, так хотела, чтобы они состоялись и так радовалась их успехам, что, безусловно, озарила многим путь в искусстве. Вспоминаю одну из последних наших встреч. Я получила роль Матрены во «Власти тьмы» и обезумела от счастья: подобной роли у меня еще не было -- эта старая отравительница, эта хищная, хитрая и вроде бы любящая мать! Но попробуй сыграть такой сложнейший характер! Евгения Эммануиловна была уже больна, в театре не появлялась. Я пришла к ней, чтобы она подсказала мне. Понимала, что мы очень разные по психофизическим данным, но Опалова -- великая характерная актриса! И мне было очень любопытно, как бы она сыграла эту роль. Мы проговорили и проиграли весь вечер! Честно скажу: потом то, что Евгения Эммануиловна рассказывала и показывала, мне не пригодилось, я ведь не могла ее скопировать. Но она так разбудила мои воображение и фантазию, что я таки «достала» и вылепила свою Матрену!
-- Были роли, о которых вы мечтали и которые так и не удалось сыграть?
-- В этом плане я -- счастливый человек. Хотя в юности мечтала сыграть Вассу Железнову. Зато потом сыграла бабушку в «Игроке» Достоевского, Матрену во «Власти тьмы», массу других ролей с сильным женским характером.
-- Какой зал вы любите?
-- Мертвый! Когда не слышишь ничего, кроме затаившего дыхание зрителя. Таким подарком стала для меня роль в «Истории одной страсти» по новелле Генри Джеймса «Письма Асперна» в инсценировке Михаила Юрьевича Резниковича. Я играла Джулиану, бывшую любовь Байрона, которая когда-то жила в Венеции и охраняла свою любовь -- его письма к ней. И умерла, когда к ним посмели прикоснуться. Спектакль шел на одном дыхании -- час сорок без перерыва. Всегда -- при полном аншлаге, а чувство было такое, будто бы в зале нет ни одного живого человека. Спектакль заканчивался смертью Джулианы. Финальная сцена, а зал молчит! Полнейшая, оглушительная тишина! И когда уже выходим на поклон — такой же оглушительный обвал аплодисментов! Вот такой зал услышать -- это дорогого стоит!
-- Искусство требует жертв. Вам пришлось испытать это на себе?
-- Конечно. Об этом свидетельствуют и упомянутая уже ссора с отцом, и расставания с мужьями. Я всегда выбирала театр.
-- Мужья не могли вам этого простить?
-- Скорее всего, не могли понять, что иногда я всю себя должна отдать там, на сцене, чтобы потом хорошо чувствовать себя в семье. Сейчас, спасибо судьбе, у меня есть такое понимание. Служить театру непросто, поэтому у многих не складывается личная жизнь. И дело тут не в изменах. Уверяю вас: в театре их не больше, чем в любой другой среде. Дело в другом: у артиста огромные эмоциональные затраты. Ведь не случайно перед спектаклем, особенно если это серьезная роль, я ничего не слышу и не вижу. Почему? Да потому, что я сохраняю свою энергетику, которую должна отдать там, на сцене.
-- Ваш сын тоже посвятил себя театру…
-- Я долго сопротивлялась, не стелила ему дорожку, наоборот создавала всяческие преграды, потому что считаю, что это та профессия, в которую нельзя «попасть». Ни по знакомству, ни с благословения родителей. В нее нужно только пробиться. Если у тебя хватит запала! Когда сын заканчивал студию при Малом театре, я подарила ему свой портрет в роли королевы Елизаветы из «Дона Карлоса» с надписью: «Ты идешь в мою профессию, так запомни: чем она труднее, тем она интереснее». А на словах добавила: вчерашний успех, даже самый оглушительный, сегодня уже ничего не значит. Нужно все начинать сначала и свою необходимость театру доказывать каждый день. У меня до сих пор, когда подхожу к доске распределений ролей и вижу там свою фамилию, дико бьется сердце от радости. И тут же -- такой же силы паника, что не справлюсь, что ничего не умею.
-- А сегодня что репетируете?
-- Репетируем «Каменного властелина» Леси Украинки. У меня бессловесная роль. Михаил Юрьевич, как бы извиняясь, спросил, согласна ли я на подобную роль, на что я ответила: могли бы и не спрашивать, поскольку для меня каждый выход на сцену -- праздник, независимо от того, играю огромную роль или выхожу без единого слова.
-- Хотелось бы вернуть молодость?
-- (Пауза.) Конечно, хочется быть молодой и красивой… но мне нравится мой возраст. Надо в свои годы оставаться привлекательной и для себя, и для окружающих. Правильно говорил Арбузов: «Скажи, куда уходят дни? Мне кажется, они уходят куда-то и там живут своей жизнью». Вот я и убеждена: нельзя жить прошлым!