Благодаря мужеству киевского адвоката Альберта Розенблита, не побоявшегося давления милиции, прокуратуры и высокого начальства, 20-летний парень избежал смерти
Глядя на энергично вошедшего в редакцию подтянутого, элегантно одетого мужчину, невозможно было поверить, что 28 октября ему исполнится 80 лет! Известный киевский адвокат Альберт Розенблит, имея за плечами более чем полувековой стаж, не оставляет адвокатской практики, занимается вопросами собственности, планирует разработать стратегию развития убыточной фабрики и, успевая заботиться о своем многочисленном семействе, уверяет, что влюблен и ему отвечают взаимностью. Накануне нашей встречи Альберт Изяславович за рулем неизменных «Жигулей» проехал 120 км с тем, чтобы посадить на даче новый сад -- 18 фруктовых деревьев -- для детей и внуков! А вернувшись домой, с удовольствием выпил стопку водки и сказал: «Я не по возрасту нормальный человек, потому что многое хочу, а значит, многого достигаю».
-- Альберт Изяславович, вы -- потомственный киевлянин, родились в семье интеллигентов, были единственным ребенком. Наверное, родители с малых лет внушали вам мысль, что вы будете выдающимся юристом?
-- До седьмого класса я учился ужасно и был хулиганом. Несколько раз меня пытались исключать из школы. И как всякий невежда (закончил семь классов с троечками), я считал, что все познал, и заявил отцу, что поеду работать на Донбасс. Мой отец, будучи солидным инженером, попытался отговорить меня, но я заупрямился. Тогда он купил билеты на Донбасс, и я рассказал об этом всем своим друзьям. А надо сказать, что тогда я был первым человеком во дворе. Но чем ближе был день отъезда, тем меньше мне хотелось покидать свой двор и семью. На вокзале я разревелся, и отец сказал: «Так какой же ты мужчина? Решение принято, есть только одна возможность: ты закончишь школу на «отлично» и поймешь, что ты неуч. Если дашь мне слово, я рву билеты». Я дал слово и последующие три класса школы учился только на пятерки. Вот эти три года и научили меня работать.
Вместо института я вынужден был идти в армию. К началу Великой Отечественной войны служил в погранвойсках за Ленинградом, на финской стороне. Очень хорошо помню свою первую атаку, в которую мы пошли на третий день войны. Было очень страшно. Выскочил политрук с криком: «За Родину! За Сталина!» Надо было бежать на врага… Я всю жизнь очень любил женщин, но ни к одной не прижимался так, как к земле, от которой не мог оторваться в тот момент. До сих пор не помню, как поднялся, побежал в чужой окоп, как происходило сражение, очнулся только, когда друг сказал мне: «Алик, уже все!»
Практически всю войну я служил на Ленинградском фронте, награжден двумя орденами и медалью «За оборону Ленинграда». После трех ранений в чине офицера был демобилизован как инвалид войны в конце 1945 года. Вернувшись в Киев, закончил с отличием институт и сдал кандидатский минимум. После этого три года работал ревизором управления судебных органов -- ночью искал в книгах, как надо решать дела, а утром с независимым видом делал замечания судьям и писал об этом акты. В 29 лет стал адвокатом в Борисполе, а в 1956 году начал работать в Киеве, где меня уже знали как неплохого адвоката по уголовным делам. А в 1990 году понял, что пришло совершенно другое время -- перестройка, образование СП, началась подлинная хозяйственная деятельность многочисленных учреждений. И хотя к этому времени мне было немало лет, я решил заниматься преимущественно хозяйственным правом и активно участвовать в хозяйственной деятельности предприятий.
-- И это почти в 70 лет… Не сложно было приноравливаться к новым временам?
-- К моменту перестройки у меня был богатейший опыт в области гражданского права. Поэтому было, скорее, не сложно, а интересно. Уже не хватало времени на прием людей, приходилось часто отказывать клиентам, знавшим меня как адвоката-криминалиста.
-- За время вашей более чем полувековой практики вы столкнулись со многими интересными делами…
-- Думаю, неинтересных дел нет. Когда я начинал работать в Киеве, мне как молодому адвокату по указанию суда поручили защищать мужчину (назовем его Иваном), обвиняемого в покушении на убийство жены. В уголовном деле были представлены доказательства, подтверждающие, что дико ревновавший супругу к другому мужчине Иван решил отравить ее и оставил на столе бутылку коньяка с ядом, а также записку: «Пей сама».
Но поговорив в тюрьме с Иваном, я понял, что он слишком сильно любит свою Елену, чтобы ее травить. Ивану же рассказывали, что жена ранее нанимала людей для лишения его жизни. Из его слов я сделал вывод, что эту бутылку с отравленным напитком Елена, уходя на работу, оставила ему. Когда Иван попробовал находившуюся в бутылке жидкость и понял, что это не коньяк, то оставил на столе эту злополучную записку.
Однако, по стечению обстоятельств, жертвой едва не стала его дочь-актриса. Вернувшись домой после выступления, она увидела на столе коньяк и записку, написанную рукой отца: «Пей сама». Ничего не подозревая, девушка выпила рюмочку и потеряла сознание. К счастью, врачам удалось ее спасти.
Заинтересовавшись природой яда, я увидел в деле заключение экспертизы, предполагавшее, что девушка была отравлена настойкой чемерицы. По каким-то причинам ее история болезни в уголовном деле отсутствовала. Истребовав ее из больницы, я нашел там запись врача о том, что вскоре после госпитализации девушки в больницу прибежала ее мать, которая сообщила, что дочь отравлена настойкой чемерицы. Тогда я понял, что яд в коньяк добавила она.
На суде Елена рыдала, рассказывая о пережитом, и вызвала полное сочувствие зала. Но когда я спросил, говорила ли она врачу, чем отравлена дочь, и предъявил суду копию истории болезни, у нее пот стал капать с бровей. И всем стало ясно: вот убийца! Иван был оправдан, а дело отправили на доследование. Когда после его освобождения я спросил, не выступить ли мне обвинителем его жены, мужчина ответил: «Альберт Изяславович, я же ее люблю!».
Хочу подчеркнуть, что успех этого дела был связан с бескорыстием -- вот тот первый принцип, который необходим для адвокатской деятельности. Возможно, это несовременно, но, поверьте мне, иначе настоящей защиты не может быть. При этом адвокат должен мыслить неординарно, искать контрдоказательства, поскольку наличие одной версии еще не доказывает виновность человека!
-- Какое дело было для вас самым сложным?
-- Дома я храню единственное досье -- по делу, которое никогда не забуду. Это случилось в 70-е годы. В пригороде Житомира была изнасилована и убита восьмилетняя девочка. Убийца нанес жертве несколько ударов острым предметом в голову. Слух об этом облетел весь город, и похороны девочки были похожи на первомайскую демонстрацию -- десятки тысяч людей вышли с плакатами: «Найти убийцу!». Перед следственными органами была поставлена задача в кратчайший срок найти преступника. И вскоре он был найден и приговорен к расстрелу. На самом же деле этот человек был невиновен.
Доказательства обвинения были предельно просты и в то же время серьезны: во-первых, по данным экспертизы, два повреждения в мозгу этого ребенка были нанесены шилом ножа, изъятого у подозреваемого. Во-вторых, он признался в совершении этого убийства. И, в-третьих, арестованный сам рассказал о преступлении сокамерникам.
Приступив к изучению материалов дела, я обратил внимание на расхождения в первоначальном протоколе осмотра места происшествия и признаниях подозреваемого. Сам арестованный сказал, что вынужден был признаться в этом преступлении под давлением: привезя его на место происшествия, правоохранители сказали: не возьмешь вину на себя, мы убьем тебя при попытке к бегству. Хотя изначально этого 20-летнего парнишку задержали за хулиганство -- демобилизовавшись из армии, он с кем-то выпил и подрался. При задержании у него нашли нож, который использовали как улику в деле об убийстве девочки.
Но меня больше всего потрясли выводы медицинских экспертов. При первоначальном осмотре было зафиксировано 11 следов от проколов черепа острым предметом, похожим на шило. Проведенная через месяц повторная экспертиза установила уже 13 таких следов, из которых два -- ножом, принадлежавшим арестованному парню. Сопоставив эти факты с другими доказательствами по делу, я пришел к выводу, что два повреждения были нанесены уже в ходе расследования, чтобы создать «доказательства» вины подозреваемого.
Когда суд по моему ходатайству истребовал личные дела его сокамерников, утверждавших, что парень сам рассказывал им о том, как совершил это убийство, стало понятно, что все они были подсадными агентами.
В результате принципиальной защиты суд сохранил жизнь парню, приговорив его к 15 годам лишения свободы. А через несколько лет был установлен подлинный убийца девочки, и невинно осужденный человек освобожден из-под стражи и реабилитирован.
Как знать, остался бы он в живых, если бы я тогда побоялся давления милиции, прокуратуры, высокого начальства и симулировал защиту? Ведь когда адвокат говорит красиво, но не по существу -- это самое безнравственное, что может быть в адвокатуре.
-- А виновных вам приходилось защищать?
-- Защищать невиновного -- нелегко, но найти способ защитить подлинно виновного человека -- вот искусство, требующее умения вникнуть в суть человека, с которым работаешь. Было одно предельно элементарное дело: молодая женщина, рабочая совхоза, родив внебрачного ребенка в сарайчике, хотела его умертвить. Но ослабев после родов, она небрежно закопала младенца и, обессиленная, уснула рядом. А малыш выжил, и по его писку кто-то из прохожих обнаружил и ребенка, и мамашу, которую сразу же арестовали.
Приняв это дело, я долго думал, как защищать женщину, пытавшуюся убить своего ребенка, и не находил слов. Ведь это совершенно противоестественно! Придя в тюрьму, я увидел, что она держит сверток с малышом на руках -- поскольку к тому времени женщину еще не лишили материнских прав, ребенок находился с ней в камере. Она рассказала мне, каким негодяем оказался отец малыша, как она мучается, думая о случившемся. И вдруг прижала младенца к себе и сказала: «А теперь попробуйте у меня его отобрать!».
После этих слов я уже знал, как защищать эту женщину, -- нужно использовать тему возникновения естественной любви матери к ребенку. К счастью, она попала под амнистию 1953 года и не была лишена материнских прав. Для меня это стало высшей наградой. Ведь, по большому счету, дети -- самые главные ценность и достижение в жизни. Я счастлив, что у меня довольно большая семья -- четверо детей: сын от первого брака, еще один сын и дочь родились у меня во втором браке, есть приемная дочь, внуки и общий любимец -- правнук Семен. И даже когда в доме собираются только самые близкие, то за семейным столом, который пришлось изготавливать по спецзаказу, места мало.
Нынешний мой труд менее романтичен, но я им также увлечен. Оставаясь адвокатом, я обслуживаю несколько предприятий. А очаровательная директор гостиницы «Санкт-Петербург» Наталья Лысенко вот уже десять лет не только мой надежный партнер, но и прекрасный друг. И должен вам сказать, что когда у человека в такие годы есть семья и любимые друзья, он должен благодарить за это Бога.