Известный российский режиссер недавно вернулся из Венеции, где получил Гран-при Международного кинофестиваля
Андрон Кончаловский вернулся из Италии на родину. Нет, не на коне. Скорее, на льве. Точнее -- со львом. На недавно закончившемся Международном Венецианском кинофестивале известный российский режиссер получил Гран-при за картину «Дом дураков», которая рассказывает об обитателях сумасшедшего дома, оказавшемся на линии фронта первой чеченской войны…
-- Андрей Сергеевич, дайте чуток за чужую славу подержаться.
-- Руку пожать?
-- Львиную награду пощупать.
-- Щупай. Только какая же это слава? И вообще, старик, пора бы тебе знать: за славу -- свою или чужую -- подержаться нельзя, а призы нужны, чтобы тешить самолюбие. Но я, слава Богу, понимаю: на любом фестивале есть картины более талантливые, чем твоя, и режиссеры, одареннее тебя.
-- Кто на этот раз удивил вас в Венеции?
-- А я никого не видел, но знаю, что, к примеру, в конкурсе участвовал Такеси Китано, один из лучших японских режиссеров. Говорят, у получившего «Золотого Льва» Питера Муллана картина великолепная.
-- Фильмы конкурентов не смотрели принципиально?
-- Это только советские режиссеры раньше приезжали на фестивали и не выходили из кинозала. Откровенно говоря, во всем мире считается дурным тоном посещать чужие просмотры, если участвуешь в конкурсе. На фестивали едут собственную работу показать, представить ее в лучшем виде. Я в Венеции дал семьдесят интервью и уехал. Что мне было там делать?
-- Даже закрытия ждать не стали!
-- Зачем? Глупо убивать время в ожидании неведомо чего, когда внимание переключилось с тебя на других режиссеров и их картины. Сначала планировал вернуться в Москву, но потом отправился на пару дней к морю, чтобы передохнуть и снять стресс. Играл в теннис, бегал километров по пятнадцать в день… В Венецию возвращаться не думал, но нам позвонили и сказали: срочно приезжайте! Не ждал победы, более того, внутренне настраивался, что останусь без награды. Так лучше. Китайцы говорят: цени собственные неудачи, они воспитывают характер. Точнее даже -- приветствуй неудачи!
-- Все же удачи приятнее. У вас какая пауза была между призами?
-- В Венеции -- сорок лет. Тогда «Первого учителя» наградили. Если брать последние годы, то мне давали «Эмми» за «Одиссею». Пять лет назад. Давно.
-- Разве же это срок?
-- В мои шестьдесят пять -- да. Я должен снимать по фильму в год, но не знаю, где взять деньги на картины. Так и не научился искусству добывать средства себе на кино:
-- Брат (Никита Михалков. -- Ред. ) поздравил с наградой?
-- Разумеется. Стал кричать в трубку: «Шестой раз тебе звоню, зачем выключил мобильный?» Никита фильма пока не видел, а заранее объяснить я ему ничего не мог. До начала съемок ни один режиссер не скажет, что выйдет в итоге. Может, Бергман наперед все знает, но я не уверен. Феллини точно импровизировал. И я могу что-то предполагать, но не гарантировать результат. У меня многое не получилось в этой картине. Раньше, когда был помоложе, ни за что не признался бы в этом. И сейчас не стану рассказывать, что именно не вышло, но могу повторить: мне не удалось достаточно многое из того, что намечал. Удивлен: люди не замечают этого.
-- Отчего же? Критика уже успела пощипать фильм.
-- Это в данном случае для меня не показатель. Не читаю того, что пишут о картине. Предела совершенству нет -- как в хорошем, так и в плохом. Всегда найдется, за что поругать. Вопрос лишь в тоне, манере, целях, которые ставятся. Наша критика во всех смыслах остается нашей, русской, неся на себе плюсы и минусы национального характера. Она эмоциональна, партийна, четко делит мир на чужих и своих, руководствуясь при этом исключительно личными соображениями.
-- Вы проходите по разряду чужих?
-- Конечно! Давно. Всегда. Вспомните хотя бы, как меня мордовали за «Курочку Рябу», что писали о моих американских картинах… Нормально! Я не в обиде на критику. Повторяю, она наша плоть от плоти. О чем можно говорить, если даже Белинский, великий русский критик, позволял себе писать о ком-то из не угодивших ему авторов: «Повалить на пол и бить сапогом так, чтоб мозги наружу!» До чего же надо ненавидеть человека… По этой логике, я должен даже благодарить критиков за гуманизм: они не предлагают поставить меня к стенке.
-- Думаю, вы и сами могли спрогнозировать обостренную реакцию внутри страны на картину, где Россия показана через призму дурдома.
-- Нет там этой призмы, хотя, действительно, самые умные в картине -- дураки.
-- От этого еще обиднее.
-- На что тут обижаться? Тогда давайте запретим все сказки об Иванушке-дурачке, придумаем иного национального героя… В конечном счете, дело не в дураках или умных, а в том, что нет плохих людей и хороших. В моем фильме нет. Не делю их по такому принципу.
-- И злой чечен у вас получился не очень злой.
-- Ты не помнишь этого, а я своими глазами видел плакаты времен Великой Отечественной, на которых было написано: «Папа, убей немца!» Именно немца, а не фашиста. Нечто подобное происходит сейчас, когда всех чеченцев мы начинаем ассоциировать с образом врага. Надо ли говорить, что в Чечне живут разные люди? Россию ведь на Западе тоже порой рисуют исключительно черными красками, может создаться впечатление, будто здесь сплошь бандиты, проститутки и бомжи. Но это неправда. Как и то, что все чеченцы -- террористы. Больше скажу: фраза «В Чечне погибают наши парни» кажется мне ошибочной, неверной. А чеченцы разве не наши? Мы же сами несколько столетий назад пришли на Кавказ и присоединили его к России. Что же теперь границу по национальному признаку проводим? Чеченцы -- тоже наши парни, нельзя ненавидеть людей лишь за то, что у них иссиня- черная щетина и говорят они по-русски с акцентом… Это очень опасно.
-- Правильно излагаете, Андрей Сергеевич, но это не защищает вас от упреков в том, что хорошо рассуждать о благородстве и великодушии, сидя в московской квартире, живя в достатке и уюте. Мол, попробуйте-ка продемонстрировать широту натуры, гоняясь по горам за боевиками…
-- Да, я не бегал за чеченцами по Кавказу, а вот граф Толстой был там. И под пули абреков попадал. И Хаджи-Мурата лично знал. Почитай, что о нем написал Лев Николаевич… Дело не в том, кто где бегал, а в понимании проблемы. У каждого свой взгляд. Я смотрю на вещи так. Бандиты для меня не имеют национальности. Но и в солдатах, нарушающих устав, занимающихся мародерством, террором против мирного населения, я перестаю видеть представителей закона и порядка. Впрочем, рядового или сержанта винить глупо. Спрашивать надо даже не с генералов, а с тех, кто отдает приказ. Именно политики ответственны за то, что армия, призванная вести справедливую борьбу, позволяет себе торговать трупами врагов, как это происходит в Чечне… Во всяком случае, происходило в первую войну. Я рассказываю о ней, про вторую говорить боюсь, я ее не знаю… Впрочем, в мои задачи не входит кого-то обвинять. Вообще считаю, что каждый должен сам определить меру своей ответственности перед Богом, страной, людьми и испытывать в связи с этим чувство вины. В глобальном смысле тоже существует историческая ответственность нации перед цивилизацией. Вспомним фашизм. Он ведь не был навязан немцам, они добровольно приняли эту идеологию, за что каются по сей день. А вот русским чувство исторической вины не свойственно. У нас всегда крайним, стрелочником оказывается кто-то другой -- евреи, пруссаки, кайзер Вильгельм, Николай Второй, Троцкий, Сталин, Брежнев, Ельцин, Путин… В известном смысле такой же подход просматривается и в оценке чеченских событий: мол, мы ни в чем не виноваты, это все они. Это тупиковый путь. Нам не удастся так добиться мира на Кавказе, как и евреям не удастся помириться с арабами в Палестине, пока израильтяне будут кивать на палестинцев, те в ответ платить той же монетой… Замкнутый круг!
-- Вы Америку забыли упомянуть и ее 11 сентября…
-- Кстати, ты видишь, что терроризм перерождается? Раньше он был избирательным, адресным, если можно так сказать. Убивали идейных врагов, совершали покушения на царей, министров, принцев, президентов, но не взрывали бомбы в трактирах и детских садах. Казалось бы, какой прок в гибели нескольких невинных евреев, пивших кофе в баре? Прок есть. Оружие нынешних террористов -- СМИ. Чем кровавее преступление, тем выше вероятность, что новость попадет на первые полосы газет и в выпуски теленовостей. Терроризм становится выгодным бизнесом. Кровью можно торговать! Вот проблема.
Что же касается 11 сентября, могу повторить вопрос: чувствуют ли американцы собственную вину за случившееся? Нет, они искренне верят, что их дело правое, что их образ жизни единственно верный, что Голливуд производит лучшие кинокартины в мире, а «Макдональдс» печет самые вкусные булочки. А ты знаешь, что нагрузка, которую оказывает на природу каждый новорожденный американец, в три раз выше, чем нагрузка от юного бельгийца, в семь раз выше, чем от итальянца, и в тысячу раз, чем от новорожденного эфиопа? Я говорю о нагрузке в виде потребления электричества, воды и прочих достижений цивилизации. Словом, если американский стандарт станет нормой повсеместно, реки и озера пересохнут, а планета окажется заваленной дайперсами, памперсами и прочими закаканными пеленками. Мир треснет, получится форменный дурдом!
-- Во-во! Шекспир утверждал, что весь мир театр. Похоже, вы, Андрей Сергеевич, решили вывести новую формулу.
-- Ты слишком буквально все воспринимаешь. То, что я снял фильм о сумасшедшем доме, не означает, будто планета обезумела. Нельзя кино отождествлять с жизнью. Чехов говорил, что искусство не жизнь, а ее конденсация.
-- Вот вы и конденсировали.
-- Любое кино -- всего лишь кривое зеркало. «Дом дураков» -- не исключение. Но это мое зеркало, оно отражает мой взгляд на проблему. Я призываю не судить других, а пытаться их понять.
-- Вы-то поняли?
-- Пытаюсь. Надеюсь, и ты этим разговором поможешь. Не мне, а тем, кто придет смотреть картину.