В преддверии Дня Победы о малоизвестных фактах биографии выдающегося военачальника вспоминает его невестка Слава Андреевна Шапошникова
Из старшего поколения семьи Шапошниковых сегодня в живых осталась лишь невестка знаменитого полководца -- Слава Андреевна Шапошникова. Человек она глубоко верующий. После нашего разговора Слава Андреевна любезно попросила: «Зайдите в любую церковь Киева и поставьте свечку за упокой моего дорогого тестя Бориса Михайловича. Пусть помянут его славное имя, ведь человек он был удивительный -- несмотря на ужасное время, когда людей расстреливали за их веру, он никогда не скрывал того, что верит в Бога. Верит истинно».
-- О том, что в семье Шапошниковых все были глубоко верующими людьми, -- рассказывает Слава Андреевна, -- я узнала случайно от своего мужа Игоря Борисовича Шапошникова. Я ведь вошла в семью уже после смерти Бориса Михайловича. И поэтому о его удивительной судьбе наслышана от своей свекрови Марии Александровны и своего супруга.
Каждое утро мой муж минут на десять-пятнадцать уходил в свой кабинет. Я же принималась готовить завтрак. Чем занимается супруг в кабинете, я не интересовалась, мало ли какие дела могут быть у военного человека, к тому же занимающего высокую должность преподавателя Академии Генерального штаба. Но однажды дверь осталась приоткрытой, и я увидела, что Игорь Борисович молится. Но не это поразило меня -- мы с мужем оба были люди верующие, не скрывали друг от друга своих взглядов, и для меня не было удивительным, что полковник Советской Армии совершает молитву. Меня поразили слова, которые он произносил: «Господи, спаси мою Родину и русский народ». Обычно человек молится во здравие себя, своих близких, знакомых. Просить о спасении Родины и своего народа -- на такое способен не каждый верующий. Когда я спросила: «Игорь, почему ты это делаешь?», он ответил: «Так молился мой отец. Так он завещал делать и мне».
-- Наверняка Сталин и его окружение знали о том, что Борис Михайлович, тогда уже маршал, возглавлявший Генеральный штаб, верующий человек. Как же чаша гнева минула Шапошникова, ведь то, что он был генералом в царской армии ему хоть и простили, но припоминали долго?
-- Как вспоминала супруга Бориса Михайловича Мария Васильевна, Сталин действительно знал, что начальник Генерального штаба -- человек глубоко верующий. Знал Иосиф Виссарионович также и о том, что Борис Михайлович никогда не снимал старинной нательной ладанки с очень древней казацкой иконкой, которой было почти 200 лет. Она передавалась в семье Шапошниковых, которые вели свой род от донских казаков, из поколения в поколение -- от отца к сыну. Борису Михайловичу ее вручила мать. И будучи уже генералом, при советской власти, он всегда носил ее на груди. Даже при Сталине. Именно за то, что Шапошников никогда не скрывал своей веры, Иосиф Виссарионович его уважал -- никогда не сказал он слова против веры Бориса Михайловича. Кроме ладанки с образом, он носил еще старый фамильный крест работы Фаберже. Я его передала своей дочери. Ладанку же храню как самое дорогое воспоминание о Борисе Михайловиче…
Из старой деревянной шкатулки Слава Андреевна достала несколько уникальных вещей, оставшихся от Бориса Михайловича: Георгиевский крест, маленький медальон с изображением Николая Чудотворца и знаменитую ладанку с иконой. От времени и пота ткань на ней выцвела, обветшала. Слава Андреевна открыла карманчик ладанки, достала иконку, поцеловала ее. На деревянной основе иконы нанесено изображение святого. Поверх -- чеканка из медной фольги. Рисунок и медь потемнели от времени.
-- Очень много моментов в судьбе Бориса Михайловича в той или иной мере было связано с религией и церковью, -- продолжает Слава Андреевна. -- Муж вспоминал удивительный случай, произошедший с его отцом накануне Первой мировой войны. Тогда Борис Михайлович был с русскими войсками в Польше. Стояли, кажется, возле Кракова. И вот как-то к русскому командованию обратилось за помощью руководство одного из местных соборов, где хранилась знаменитая Чинтаховская икона -- национальная святыня, предположительно первая христианская икона Польского государства. Икону выкрали, и священнослужители попросили помочь в поисках. Наши войска отреагировали очень быстро и выслали на поиски злоумышленников три отряда. Один из них возглавлял Борис Михайлович. Именно ему и удалось настичь бандитов и вернуть икону в собор. А спустя много лет, когда мой муж уже преподавал в Военной академии Генштаба, к нему подошел Войцех Ярузельский -- будущий глава социалистической Польши, который в то время учился в нашей академии, крепко обнял его и произнес: «Я благодарен вашему отцу за то, что он спас святыню Польши. Спасибо!» Мы были крайне удивлены: Ярузельский -- партийный деятель, а тут такое трепетное отношение к религиозной святыне.
-- Даже таким людям ничто человеческое было не чуждо!
-- Конечно, просто из-за сложившихся в обществе стереотипов эту сторону жизни государственных деятелей никто никогда не освещал. Но понятно, что они тоже были живыми людьми, а многие из них верили в Бога. Пусть по-своему, но верили. Я вам расскажу об одном случае, произошедшем с маршалом Жуковым, о котором наверняка не знают даже его дочери. Где-то в начале шестидесятых я была в Киеве и зашла в небольшую церковь на Подоле. Постояла у икон, помолилась, послушала пение церковного хора. И когда пожилой священник запел во здравие, я услышала слова: «… во здравие военачальника Георгия… » Меня сразу заинтересовало это. Когда молебен закончился, я подошла к священнику, представилась и поинтересовалась, кого он имел в виду под именем военачальника Георгия. Неужели Георгия Константиновича Жукова? Мои предположения подтвердились, а священник рассказал поразительную историю, связанную с именем известного маршала, который очень уважительно относился к религии и священнослужителям.
Когда осенью 1943 года Киев был освобожден, Жуков побывал в городе как представитель Ставки Верховного Главнокомандования. После всех совещаний и встреч он попросил найти священников, оставшихся в городе. Их пригласили в одну из церквей в Софиевском соборе. По просьбе Георгия Константиновича отслужили молебен во здравие наших солдат и командиров, в честь очередной победы над врагом под Киевом. По словам священника, который тоже участвовал в той необычной службе, Жуков весь молебен простоял ка коленях, крестился и иногда повторял слова молитвы. В трудные времена каждый человек обращается к вере, независимо от его положения. И думаю, что даже Сталин мог обратиться к Богу, когда страшная угроза нависла над страной. Вспомните его обращение к стране 22 июня 1941 года. Он не сказал «граждане» или «товарищи», а обратился со словами «братья и сестры». Так же обращаются священники к своим прихожанам.
Могу привести еще один подобный пример, связанный теперь уже с маршалом Александром Михайловичем Василевским. Он долго работал вместе с Борисом Михайловичем, и многое из жизни тестя я узнала именно от него. Василевский был сыном священника. Несмотря на то, что Александр Михайлович служил в армии, занимал высокие посты, а в 1943 году сменил Шапошникова на посту начальника Генерального штаба, его отец по указанию Сталина был репрессирован как раз за религиозные убеждения. Уже пожилого священника выслали на поселение куда-то в Сибирь. И там он не отрекся от веры. В ссылке ему разрешили устроиться в одну из тамошних церквей, где он правил службу в течение многих лет. И только когда ему исполнилось 80 лет, Сталин разрешил Василевскому забрать отца из ссылки, хотя сам Александр Михайлович считал его погибшим.
Василевский тоже, думаю, был верующим, но никогда не показывал этого. Однажды он помог нашей семье, и я решила его отблагодарить -- сказала ему, что могу помочь тайно совершить обряд причастия. Он долго думал, а потом сказал: «Сейчас я не могу принять этот подарок». А после смерти Александра Михайловича его сын Игорь с супругой Розой обратились ко мне с просьбой отпеть умершего отца, как полагается, по православному обряду. Естественно, что открыто делать это было небезопасно. Поэтому я договорилась со знакомым священником в маленькой церквушке у Рижского вокзала. Там мы втроем -- сын Василевского Игорь, его супруга и я -- тайно заочно совершили отпевание Александра Михайловича.
-- Наверняка люди, окружавшие Бориса Михайловича, вспоминали о его пристрастиях. К чему он был неравнодушен?
-- Борис Михайлович очень любил музыку. Он часами мог слушать классику. К тому же его супруга Мария Александровна обладала изумительным голосом и какое-то время пела в Большом театре. Василевский рассказывал мне, как однажды он пришел к Борису Михайловичу на доклад. Надо сказать, Шапошников был очень собранным и ответственным человеком и вслушивался в каждое слово докладчика. И вдруг посреди доклада Борис Михайлович неожиданно прерывает Василевского: «Простите, Александр Михайлович. Давайте на пару минут прервемся. Сейчас по радио начнется трансляция концерта из Большого театра. Будет петь Мария Александровна. Давайте послушаем». Он включил радио и благоговейно слушал голос супруги.
И раз уж мы заговорили об Александре Василевском, то хочу немного отвлечься и вспомнить его слова о Борисе Михайловиче. Василевский часто говорил, что многим в жизни обязан Шапошникову, и считал его своим учителем. Александр Михайлович рассказывал, что, когда в 1943 году он сменил Шапошникова на посту начальника Генерального штаба, Сталин при обсуждении каких-то важных стратегических вопросов на военных совещаниях часто обращался к нему со словами: «Ну, послушаем, что по этому поводу скажет нам шапошниковская школа». А на совещаниях государственного уровня еще при жизни Бориса Михайловича, когда Василевский делал доклад, Сталин, выслушав его, задавал один и тот же вопрос: «С Шапошниковым посоветовались?» Кстати, Борис Михайлович, по воспоминаниям Александра Михайловича, был единственным военачальником высшего ранга, которого Иосиф Виссарионович называл по имени-отчеству.
Но вернемся к музыке. Мария Александровна меня тоже «испытала» своим голосом. Когда вместе с моим будущим мужем Игорем Борисовичем мы решили связать наши жизни, он пригласил меня к себе в дом, чтобы познакомить с матерью. К моему изумлению, Мария Александровна встретила меня с подносом, на котором лежали ее серебряные серьги. Это был знак признания и подарок мне. Воистину дворянскиq (Мария Александровна была из разжалованных польских дворян Ледомских, которых после бунта царь Николай II лишил всех титулов и званий)! После чаепития Мария Александровна пригласила меня к себе в комнату, завела проигрыватель и поставила пластинку. Я услышала прекрасное пение. Но только когда музыка закончилась и я высказала свой восторг по поводу услышанного, она призналась, что это ее голос. У нас с Марией Александровной сложились очень хорошие отношения. Несмотря на это, соблюдая аристократические традиции, она до конца дней обращалась ко мне на вы, а я к ней по имени-отчеству.
Надо сказать, что благодаря Марии Александровне я сумела добиться реабилитации моего отца -- участника гражданской войны, красного командира, репрессированного в 1937-м. Дело в том, что из-за того, что я была дочерью врага народа, у меня возникали разные трудности. К примеру, очень много молодых людей, даже если у меня с ними складывались прекрасные отношения, узнав, что мой отец репрессирован, переставали со мной встречаться. Со временем у меня даже появился какой-то подсознательный страх. И когда я познакомилась с Игорем Борисовичем, призналась ему, что дочь врага народа, намекая на то, что моя репутация может ему навредить. Но он не отвернулся от меня. Более того, о сложившейся ситуации он рассказал Марии Александровне. Она тут же дозвонилась Клименту Ворошилову и попросила его принять меня по вопросу реабилитации отца. Дело было уже в 1955 году, и понемногу справедливость в отношении невинно осужденных стала восстанавливаться.
Адъютант Ворошилова встретил меня еще у Спасской башни. Когда я зашла в кабинет знаменитого маршала, меня встретил пожилой мужчина, седой, невысокого роста. Я удивилась, так как представляла этого человека-легенду статным, высоким, вечно молодым. Ворошилов долго смотрел на меня (дело отца у него уже лежало на столе), а потом сказал: «А я помню вашего отца еще по гражданской войне, по Западному фронту». Я поначалу не поверила. Думала, он таким образом хочет расположить меня к себе. Но когда он сказал, что я очень похожа на отца (а я действительно была с ним одно лицо), не выдержала и зарыдала. Ворошилов слово сдержал: отца реабилитировали.
-- Я слышал, что в киноэпопее Озерова «Освобождение» вы сыграли роль Марии Александровны. Как это произошло?
-- Да, был такой эпизод в моей жизни. Роль, правда, небольшая. Одно время я играла в театре. Среди моих знакомых было много известных людей. Большим другом супруга был режиссер Юрий Озеров, с которым они вместе учились в школе. И вот когда начались съемки «Освобождения», он предложил мне сыграть эту роль. Я не отказалась, потому что для меня это было большой честью. Если вы помните, есть в фильме момент: Борис Михайлович Шапошников болен, находится на постельном режиме, и ему звонит Сталин. К телефону подходит жена Шапошникова, сообщает о болезни маршала. Это и была я. Помню, перед съемками Озеров решил показать мне подготовленный для съемок кабинет Бориса Михайловича. Захожу, смотрю, а там все так чопорно -- портрет Ленина и Сталина на стене. Я говорю: «Да вы что! Это же неправда. У Бориса Михайловича кабинет был увешан картинами с изображением обнаженных женщин (кисти известных художников) и уставлен большими бронзовыми скульптурами лошадей». Озеров схватился за голову: «Как же я не додумался! Что же может любить настоящий кавалерист? Женщин и лошадей». Правда, настоящую обстановку кабинета так и не воссоздали. Цензура не дала. Кстати, когда возник вопрос, кто же в фильме будет играть Константина Рокоссовского, поступали предложения даже моему мужу. Он очень подходил на эту роль -- высокий, красивый, с хорошо поставленным голосом, фотогеничным лицом. Но Озеров отдал эту роль актеру Давыдову.
-- А что, Борис Михайлович действительно увлекался лошадьми?
-- Не так, правда, как Семен Михайлович Буденный, но однажды даже рисковал жизнью, чтобы уберечь своего боевого коня. Это было как раз после революции. Тогда Бориса Михайловича сами солдаты избрали своим командиром. Но из-за хаоса в армии его дивизия разбежалась, и он отправился домой вместе со своим адъютантом. Шли они от самой западной границы. Борис Михайлович всю дорогу вел своего коня под уздцы, что могло стоить ему жизни. Тогда, на волне всеобщего революционного подъема, офицеров бывшей царской армии преследовали. А Борис Михайлович всем своим видом выказывал, что он офицер высокого ранга -- ведет коня под уздцы, рядом -- адъютант. Попадись ему на пути какой-нибудь красноармеец, даже сочувствие большевикам не помогло бы избежать смерти.
Он таки дошел домой и привел с собой своего коня. К сожалению, из-за сложного материального положения его пришлось продать местному священнику. Но конь долго не мог забыть прежнего хозяина: очень часто, когда коня начинали запрягать, он вырывался и бежал к дому, где жил Борис Михайлович. Мария Александровна вспоминала: прибежит, остановится у изгороди и начинает ржать. Только Борис Михайлович мог успокоить животное. Он выходил из дому, гладил коня по морде, просил прощения и отводил к священнику.
-- Возможно, вам что-то известно об обстоятельствах смерти Бориса Михайловича, ведь в разных источниках указываются разные причины?
-- Было очень сложное время. С одной стороны, Сталин уважал Бориса Михайловича, прислушивался к его советам, доверял ему разработку самых ответственных операций. С другой, по словам Марии Александровны, на Шапошникова следователи НКВД собрали увесистое дело (но по какой-то причине ход ему так и не дали). В этой связи и обстоятельства смерти Бориса Михайловича можно рассматривать по-разному. В большинстве официальных источников указано, что Шапошников умер от большой перегрузки на работе и от прогрессирующего туберкулеза. Однако, как вспоминала Мария Александровна, Борис Михайлович умер от рака желудка. Фактически он умирал мученической голодной смертью. Когда болезнь обострилась, не мог принимать пищу. Врачи предложили сделать операцию, которая, по их мнению, должна была замедлить течение болезни. О страшном диагнозе, поставленном Шапошникову, и о предложении медиков узнал Сталин. Он категорически запретил делать операцию.
Сейчас трудно дать оценку поступку Иосифа Виссарионовича -- был ли это злой умысел или, наоборот, забота. Но как бы там ни было, Борис Михайлович умер довольно рано -- в 57 лет. Кстати, это стало еще одной темой для споров между мной и режиссером Юрием Озеровым при съемках «Освобождения». В фильме роль Шапошникова играл Бруно Фрейндлих, отец Алисы Фрейндлих. Ему тогда было уже хорошо за 70 и выглядел он старым человеком -- в отличие от Бориса Михайловича, который хотя и неимоверно страдал перед смертью, но держался бодро и выглядел на свои годы. Об этом несоответствии я и заявила Озерову. Он вроде бы согласился со мной, а потом, как бы извинясь, произнес: «Извини, Слава, но другого такого же интеллигентного актера у нас нет».
-- Что вы можете сказать о другой версии -- из-за перегрузок на работе?
-- Как вспоминал маршал Василевский, Борис Михайлович работал всегда. Редко его можно было застать в кабинете отдыхающим за чашкой чая. Его работоспособность поражала и Сталина. В 1933 году была проведена чистка в партаппарате и наркоматах. В заключении комиссии по Шапошникову значилось: «Беспредельно предан делу рабочих и партии… Много умеющий и много знающий». А устно ему сделали замечание: «Вы мало себя бережете. Вам надо работать так, чтобы не надорваться». Спустя пять лет, в 1938 году, по воспоминаниям Василевского, Борис Михайлович получил документ за подписью Климента Ворошилова, где нарком обороны писал: «Шапошникову Б. М. приказываю прервать работу на 6 суток для отдыха, согласно заключению врачей». Но Борис Михайлович игнорировал эти указания, просьбы, приказы.
Попытки хоть как-то повлиять на неугомонного Бориса Михайловича продолжались вплоть до 1942 года, когда на посту начальника Генштаба его сменил Василевский. После ухода с должности за Борисом Михайловичем, согласно постановлению Государственного комитета оборонны (ГКО), сохранялись пост заместителя министра обороны, звания, полагаемые по статусу льготы. Но была еще особая приписка к этому постановлению: «Запретить маршалу работать более пяти часов в сутки».
По воспоминаниям Марии Александровны, одним из последних желаний Бориса Михайловича было дожить до конца войны. Он чувствовал, что еще немного -- и мы одолеем врага, поэтому каждое утро с трепетом слушал сводки с фронта. Иногда, когда Борису Михайловичу было совсем плохо, Мария Александровна сама зачитывала супругу сообщения о событиях на фронте. Он держался, потому что болел за армию, которой посвятил всю свою жизнь (основами воинских уставов для большинства родов войск, разработанными еще Шапошниковым, в Советской Армии пользовались почти 50 лет. -- Авт. ). И все-таки болезнь одолела его раньше, чем советские войска завершили разгром немецких войск. Борис Михайлович не дожил до конца войны лишь 42 дня. В день его смерти 26 марта 1945 года по радио передали сообщение, что войска Второго Украинского фронта, перейдя в наступление, прорвали мощную оборону немцев в горах в районе Будапешта. Это было последнее известие о войне, которое услышал Борис Михайлович. Вечером его не стало.