Российский писатель недавно разродился фундаментальным трудом о столь популярном на его родине горячительном напитке
В свей книге «Расщепление водки» Виктор Ерофеев не пытается отыскать или вывести собственную формулу главного русского напитка, он ищет формулу, позволяющую понять русскую душу. Если древние утверждали, будто истина -- в вине, то Ерофеев приходит к иному выводу: для поиска абсолюта (не путать со шведским напитком!) нашему человеку нужны жидкости покрепче и градусом повыше -- никак не ниже сорока…
-- Похоже, Виктор, всем Ерофеевым на роду начертано о водке писать. Сначала Веничка о ней оду сложил, теперь вот вас повело. С чего вдруг?
-- Не вдруг, совсем не вдруг… Если у России есть тайны, то водка -- одна из главных.
-- Что же тут тайного? Бери да пей.
-- Не скажите! Вопросов масса. Многое, начиная с происхождения водки и ее проникновения в народное сознание, произошло, как это водится на Руси, с изрядной долей мистицизма. Никто еще по-настоящему не пробовал расщепить водку, а когда о ней много знаешь, то она и пьется по-другому.
-- Ощущение, что вы на святое посягаете, Виктор.
-- Как обычно… В отличие от упомянутого вами Венедикта Ерофеева, который способствовал окончательной мифологизации водки, мне хотелось докопаться до корней, до истоков. Выяснилось следующее: по всей вероятности, водку выдумали в Кремле, что само по себе символично. Авторство приписывают монахам Чудового монастыря, и это тоже любопытный знак -- православные священники создают напиток, который потом взорвет страну. Правда, первоначально водка использовалась в качестве дезинфицирующего средства для промывания ран, но очень скоро ее стали принимать внутрь. Наконец, самое любопытное: водка появляется через несколько лет после падения монголо-татарского ига. Если считать пьянство своеобразным проклятием Руси, то получится, что страна, едва избавившись от одного ига, тут же оказалась в зависимости от другого. Татар окончательно изгнали в 1480 году, а уже в 1505 году шведские дипломаты писали из Москвы, что русские изобрели «горячую воду», которую пьют повсеместно. Пройдет еще тридцать лет, и будет объявлено о монополизации производства водки, она станет инструментом власти. И с этого момента -- все.
-- Что -- все?
-- Зачем государству что-то строить, думать об экономике, когда есть водка? Казна наполнялась «пьяными» деньгами. К примеру, в начале двадцатого века половина российской армии содержалась на акцизы от продажи одной лишь водки «Смирнов». Половина! За пятьсот лет жизни с водкой, пожалуй, только Горбачев попытался по-настоящему объявить ей войну, но вынужден был капитулировать. В процессе работы над «Расщеплением» я встречался с Михаилом Сергеевичем…
-- Хоть по рюмашке хлопнули?
-- Нет, у нас шел серьезный разговор. Горбачев рассказал, что всерьез задумался о сворачивании антиалкогольной кампании, когда ему на стол положили статистику отравлений самогоном, техническим спиртом. Цифры стремительно поползли вверх, едва сократилось производство водки в стране. Горбачев попросту не просчитал возможных последствий содеянного. Нельзя за один присест отлучить от стакана запойного алкоголика, на которого походила вся страна. Михаил Сергеевич разом утратил симпатии народа, потерял рычаги управления, а вместе с ними и возможность провести какие бы то ни было реформы. Горбачев ударил по водке, не понимая, что водка ударит по нему.
-- Принцип бумеранга.
-- Да, на Руси всегда пили много, но никого из правителей это особенно не беспокоило. Только Александр Третий заговорил о том, что русский народ спивается. Поэтому и поручил графу Витте создать стандарт русской водки, окончательно ее монополизировав. Чтобы хоть гадостью разной меньше травились! Действительно, Менделеев определил стандарт, Сеченов популярно объяснил, сколько водки нужно потреблять в день, чтобы это здоровью не вредило…
-- Сколько?
По пятьдесят граммов. Полезно для кровообращения и пищеварения… Словом, с подачи Александра Третьего процесс едва-едва начал упорядочиваться, когда грянула Первая мировая война, и в 1914 году Николай Второй объявил в России сухой закон, запретив употребление даже вин. Муки народные не знали предела, люди терпели-терпели и -- все.
-- Что «все» на этот раз?
-- Дальше -- октябрь 17-го, большевики…
-- Не пугайте, Виктор! Не хотите же вы сказать, что и революция из-за водки случилась?
-- Не утверждаю этого, но Вильям Похлебкин, автор единственной сколь-нибудь серьезной книги об истории водки, высказал смелое предположение, будто красные смогли победить беляков из-за того, что ЧК лучше охраняла винные и водочные склады, чем белая гвардия. Господа офицеры пропили Россию, отдали ее красноармейцам.
Если с этим тезисом Похлебкина можно поспорить, то кабацкий бунт, вспыхнувший на Руси в XVII-м веке, исторический факт. Целовальники, хозяева и служащие кабаков, на кресте клявшиеся, что будут честно торговать казенкой, не разбавляя ее водой, отказались наливать водку в долг. К этому моменту большинство пахотных земель в стране в течение нескольких лет не засевалось, крестьяне беспробудно пьянствовали, и треть населения была должна кабакам. Протрезвев, люд пошел громить всех и вся.
Я к чему говорю? Давно уже гуляет расхожий тезис, что русский народ спаивают, но при этом как-то не возникает мысль, почему устояли перед искушением французы или итальянцы, где тоже знают толк в алкоголе. Убежден, водка открыла параллельную историю в России, а в русском пьянстве гораздо большего исконно народного, чем в событиях, зафиксированных официальными летописцами.
-- Вы еще не вспоминали о криминальных историях, связанных с водкой.
-- На этой стороне дела я сейчас вообще не хочу подробно останавливаться. Слишком уж много тут крови и грязи. Достаточно упомянуть последние войны между водочными королями, суды частных владельцев с государственными унитарными предприятиями за право распоряжаться наиболее раскрученными брэндами типа «Столичной» или «Московской»… Кстати, мне помогли познакомиться с главным водочным королем России. Молодой, интеллигентный, не употребляющий спиртного, спортивный человек. Но, по-моему, жутко несчастный и одинокий. Даже по собственному, прекрасно охраняемому офису он вынужден ходить в сопровождении двух дюжих телохранителей. Говорит, что за его голову киллерам готовы заплатить шесть миллионов долларов…
Показательно, что сегодня в России нет монополии на производство водки, в руках государства лишь сорок процентов рынка. Но, повторяю, не имею желания вникать во все уголовные перипетии, пусть этим занимаются отделы происшествий средств массовой информации. Мне гораздо интереснее порассуждать о том, каким образом русская национальная философия переплетается с темой пьянства. Не водка ли породила наш вечный пофигизм? Иностранцы всегда поражались и приходили в трепет не из-за количества спиртного, выпитого русскими, а из-за того, что именно пьяная удаль вызывала наибольший восторг толпы. Вы не задумывались над тем, что для нас водочная нирвана порой сильнее смерти? В пьяном угаре человек доходит до последней черты и перешагивает ее, дескать, на миру и смерть красна.
-- Какие-то безрадостные картины вы рисуете, Виктор.
-- А что же радостного в пьянстве? Самое печальное, что этой проблемой по сей день никто всерьез не озаботился.
-- Почему?
-- Мы -- народ, который очень боится заниматься самопознанием. Вещи в России принимаются такими, какими они есть. Их не пробуют изучать, расщеплять. Вот гречневая крупа, а вот сваренная каша, но сопоставить одно с другим не в наших правилах. Анализ -- западная выдумка, которая не годится для русского человека. Умом Россию не понять по одной причине: она не хочет, чтобы ее так понимали. Она сама запретила себя понимать. Отношение к водке идеально вписывается в эту концепцию.
Например, вы в курсе, что до 1906 года официально не разрешалось называть водку водкой? Это считалось бранным словом.
-- А как же ее именовали?
-- Хлебным вином.
-- Так вот он, наш хлеб!
-- Именно! Хлеб насущный… Для скрытого упоминания водки существовала масса эвфемизмов, их количество сравнимо разве что с числом заменителей слова, обозначающего мужской половой орган. Как только водку не нарекали -- и казенка, и монополька, и четвертинка-доченька. Почему избегали называть вещи своими именами? С одной стороны, пить водку считалось занятием мужицким, постыдным, недостойным людей высшего сословия, с другой, -- не пить было нельзя. Поэтому и дворяне, и цари порой напивались, как сапожники. И это на Руси, величавшей себя святой! Впрочем, православная церковь давно объявила водку дьявольским искушением, предварительно уничтожив документальные свидетельства того, что она, собственно, и была изобретена монахами…
-- Вы, Виктор, так и не ответили, что вас подвигло заняться «пьяной» темой. Может, вы, извините, того -- зашились?
-- Нет, я никогда не злоупотреблял спиртным, это не мой грех. Предпочитаю пить хорошие вина, хотя и настоящую водку уважаю.
Дело в другом. Мною двигало стремление распутать вечный клубок российских загадок, и я потянул за одну из ниток. В открывшейся картине есть нечто разрушительное, но если это наваждение сейчас не расколдовать, дальше будет еще хуже. Раньше, в прежние века, мы могли сами долго и упорно носиться со своей бедой, ни на кого не обращая внимания, но глобализация сыграла с Россией злую шутку. Язвы и пороки лезут наружу, становятся видны всем. Чтобы стать частью цивилизованного мира, нам придется накинуть узду и на водочную вакханалию. Без этого никакие экономические реформы, проценты роста ВВП и красивые слова о демократизации общества не помогут. Мы попросту рухнем -- пьяная волна смоет Россию, словно цунами.
Вы знаете, что ежегодно некачественная водка и самогон убивают более тридцати тысяч наших с вами соотечественников? Мы же пока говорили о так называемой хорошей водке, производимой государством, но при этом надо учесть, что на одну «казенную» бутылку приходится четыре с половиной литра самогона. Не возьмусь подсчитать точную цифру, скажу лишь, что на московском заводе «Кристалл» мне с гордостью сообщили: мол, в ударные дни мы производим до миллиона бутылок. Вообразите миллион глоток, с жадностью опустошающих эту «горючую» стеклотару… Жуткая картина!
-- От ваших слов желание трезветь не появляется, напротив -- хочется пойти и напиться.
-- Понимаю. Я сам испытал нечто похожее. Когда затрагиваешь подобную больную тему, выясняется, что мы сидим в пропасти еще более глубокой, чем казалось. Из пятиметровой ямы можно выбраться одним рывком, поднатужившись и подтянувшись на руках, а из двадцатиметровой сразу не выскачешь, как ни пыжься. В начале 90-х мы все были заряжены энергией бега на короткую дистанцию, верили, что быстро сумеем прорваться. Это не получилось, а к марафону Россия оказалась не готова, сил не накопила, дыхание сбила. Что в этом ситуации делать? Взять паузу, хорошенько подготовиться и начинать карабкаться наверх заново? Многие считают, что проще махнуть на все рукой, взять бутылку, напиться и забыться. Дабы не допустить подобного, придется преодолеть некоторые негативные стороны русской ментальности. В том числе, отношение к пьянству. Этого с наскока не сделать, но мы, с одной стороны, умея ждать, в то же время и жутко нетерпеливы. Плюс вечная обидчивость. Строго говоря, главный наш враг сидит в нас самих.
-- Но этого врага и победить сложнее всего.
-- А никто, собственно, легкой жизни и не обещал…