«Гражданское общество» -- термин античного обществоведения, встречающийся у древнеримских (Цицерон) и даже у древнегреческих (Платон) авторов, в значении -- «сообщество граждан города-государства». В работах авторов эпохи Просвещения и нового времени (от Пейна до Гегеля) термин приобрел иное значение: сеть гражданских объединений по интересам, параллельная государственным структурам. Новое мышление отражало новую экономическую действительность -- расцвет частной собственности, рынка и буржуазии. В 19 веке концепция гражданского общества пришла в упадок, вытесненная промышленной революцией. Вновь вошла в моду после Второй мировой войны, когда итальянский марксистский теоретик Антонио Грамши предложил рассматривать гражданское общество как сеть независимых политических инициатив, активисты которых являются естественными союзниками коммунистов в борьбе против буржуазной диктатуры. В 70--80-х годах «гражданское общество» в этом понимании считалось организационной крышей для всех форм борьбы против авторитарных режимов в Латинской Америке и Восточной Европе. В 90-х годах прошлого века «гражданское общество» стало рассматриваться некоторыми политическими мыслителями как реальная альтернатива существующей системе политических партий -- наряду с другими теориями «третьего пути» (общество самоуправления, анархосиндикализм и т. д. ). Концепция, став ключевым элементом «духа времени», обросла многочисленными мифами, воспринимаемыми некритически. Вот некоторые из них.
Отнюдь. Гражданское общество действительно чаще всего ассоциируется с шумным активизмом неправительственных организаций, борющихся за «общественное благо» вообще: за окружающую среду, права человека, равноправие женщин, справедливые выборы, против коррупции и «за все хорошее». Но всякое отождествление гражданского общества с неправительственными организациями -- глубокое заблуждение. Концепция гражданского общества с любом толковании включает в себя все организации и объединения, стоящие вне государственных структур. В политологии они именуются объединениями по интересам. Наряду с неправительственными организациями социально-политической ориентации, сюда входят профсоюзы, торговые палаты и профессиональные коллегии и синдикаты (адвокатов, врачей и т. д. ), этнические ассоциации и, кстати, те же политические партии. Но сюда входит также широчайший спектр объединений, не имеющих социально-политической программы: религиозные, студенческие, спортивные и культурные общества (от кружков любителей хорового пения до клубов спортивных болельщиков и добровольных пожарных).
Неправительственные организации, разумеется, играют в развивающихся странах немаловажную роль, оказывая на правительства корректирующий прессинг и консультируя политиков про специальным вопросам. Однако удельный вес более традиционных сегментов гражданского общества превышает вес неправительственных организаций тысячекратно. Сверх того, такие объединения по интересам, как церкви, профсоюзы, палаты, спортивные клубы и так далее, имеют, в отличие от неправительственных организаций, широкую членскую базу и отечественные источники финансирования. Неправительственные организации, борющиеся за «общественное благо», растут как грибы после дождя, однако рекрутируют свои кадры из весьма узкой прослойки вездесущих элитных активистов, ничем не связанных с теми, от имени которых они выступают. Соответственно в финансировании своей деятельности они на сто процентов зависят от иностранных спонсоров.
Все зависит от того, цели каких негосударственных объединений вы предпочитаете брать за основу -- Армии спасения или преступной группировки «Луганская бригада». И та, и другая являются составной частью гражданского общества. После восточноевропейских революций стало модным коварное и ложное представление о том, что в «гражданское общество» идут лучшие люди с чистыми помыслами, пекущиеся разве что о благе народа. Достаточно одного беглого взгляда на интернетовский перечень добровольных объединений, чтобы стало ясно, что гражданское общество -- это широко раскрытый веер организаций с самыми противоречивыми установками, в которых сгруппированы люди добрые, злые и просто чудаковатые. Комментируя конфликт в Боснии, американский публицист Дэйвид Рифф заметил: «Лидер местных сербов Радован Караджич представляет помыслы и чаяния сербского населения так же верно, и посему может смело претендовать на роль героя гражданского общества с тем же правом, как и Вацлав Гавел. Те же, кто пытается ограничить гражданское общество исключительно душелюбами и моральными апостолами, превращают всю концепцию из политической и социологической в теологическое учение».
Мысль о том, что гражданское общество автоматически способствует достижению общественного блага, несостоятельна по меньшей мере по двум причинам. Во-первых, общественное благо -- это не богоданность, не абсолютная категория, не конкретное состояние вещей, это идея, выходящая победителем из общественной борьбы. Общественным благом может быть в одно и то же время незагрязненная окружающая среда и низкие цены на энергию, свободная торговля и максимальная занятость населения, свобода слова и защита от оскорблений и клеветы. И самый последний пример -- полная безопасность общества и неограниченные свободы (собраний, шествий, даже тайна переписки и так далее). Что из этого большее общественное благо? Одно благо всегда достигается за счет ущемления другого блага. Гражданские объединения, имеющие в виду всегда только один аспект действительности (скажем, ассоциации охотников или общества охраны животных), по определению не могут разделять одни и те же взгляды касательно общественного блага и никак не заинтересованы в нахождении баланса между крайностями. Борьба за толкование того, что есть общественное благо на данный момент, ведется не между гражданским обществом с одной стороны и «мальчишами-плохишами» с другой, а всегда и только между различными силами самого гражданского общества.
Во-вторых, все составляющие гражданского общества имеют собственные экономические интересы. Даже так называемые «некоммерческие» организации, вроде ассоциаций домовладельцев и профсоюзов, яростно отстаивают экономические интересы своих членов. Каким бы бескорыстием ни отличались действия отдельных героев, всегда находится способ оприходовать их героизм.
Идея соблазнительная, но недоказуемая. Действительно, активное развитое гражданское общество может дисциплинировать государство, продвигать интересы различных групп населения, обеспечивать их активное участие в политической жизни. Но немало и примеров того, что резкое усиление гражданского общества может быть симптомом опасного ослабления политических структур. Профессор Принстонского университета Шери Берман в 1997 году выступил со статьей «Играя в кегли с Гитлером», в которой дал отрезвляющий анализ роли гражданского общества в Веймарской Республике. Германия 20--30-х годов отличалась замечательно богатой кружковой жизнью (почти поголовно немцы были членами тех или иных профессиональных ассоциаций и культурных объединений), что, по идее, должно вести к укреплению демократических институтов. Берман, однако, утверждает обратное: гипертрофированное гражданское общество не только не гарантировало победу демократии и либеральных ценностей в Германии, но, наоборот, подорвало их. Слабые политические структуры Веймарской Республики были не в состоянии удовлетворить завышенные и противоречивые запросы конкурирующих гражданских объединений, что и привело в результате к размаху националистических, популистских движений, к чувству потребности «сильной руки» и к возникновению нацистской партии. Плотность и структурированность гражданского общества, по мнению ученого, только облегчила нацистам процесс создания динамичной политической машинерии.
Но даже в странах устоявшейся демократии, где сильны политические институты, есть основания сомневаться в истинности простенькой формулы «чем больше гражданского общества, тем лучше». Уже в 60-х годах некоторые социологи предупреждали, что преувеличенное влияние групп интересов и групп давления может подорвать функционирование представительских институтов и систематически искажать результаты процессов принятия решений в пользу группировок с большими финансовыми возможностями, с лучшими связями или попросту с лучшей организацией. В 90-х годах этот процесс усиления лоббистских группировок получил название «демосклероз общества».
И здесь прямой пропорциональности нет. Япония, к примеру, является стабильной демократией уже полвека, однако же в ней крайне слабы именно те проявления активизма, которые в США и Европе считаются воплощением гражданского общества: охрана окружающей среды и потребителей, защита прав человека и женского равноправия. Франция и Испания -- примеры вполне демократических стран, где налицо весьма сильное государство и относительно слабая союзная жизнь. Плюрализм и право политического выбора обеспечивают здесь политические партии и механизм демократических выборов. Некоторые американские политаналитики критикуют за это Францию, Испанию и Японию. Однако те отвечают, что живут в соответствии с собственной традицией отношений между гражданином и государством. Аргумент, по которому демократия не является подлинной, если не опирается на гражданское общество американского толка, не только фальшив, но и опасен -- он ведет к убежденности в том, что демократия может быть либо американской, либо никакой.
И в этом отношении все не так просто. Хотя энтузиасты и уверены в том, что активное, развитое гражданское общество ведет к росту частного предпринимательства, предлагают правительствам работающие хозяйственные идеи и следят за тем, чтобы государство не душило экономику, практика доказывает -- между экономическим ростом и гражданским обществом нет прямо пропорциональной зависимости.
Сравним два примера. Экономическое чудо в Южной Корее свершилось при полном подавлении гражданского общества. Лишь в 80-х годах, когда военный режим ослабил хватку, начали появляться профсоюзы, студенческие движения и прочие организации. Они внесли решающий вклад в демократизацию страны, но в невиданном экономическом подъеме их заслуги нет -- наоборот, темпы хозяйственного роста постепенно сошли на нет.
Прямая противоположность -- Бангладеш. По каким-то историческим причинам эта страна традиционно богата гражданским активизмом: здесь действуют тысячи неправительственных организаций, правозащитных объединений и добровольных союзов помощи бедным. Однако другим богатством Бангладеш похвалиться не может, будучи одной из беднейших стран мира с доходом на душу населения 350 процентов в год.
Разумеется, хорошо структурированное гражданское общество может быть естественным партнером рыночной экономики. При высоком стандарте жизни у граждан есть время и деньги для общественной нагрузки. Но усматривать причинно-следственную связь между расцветом гражданского общества и расцветом экономики -- значит предаваться самообману. Вот вам американский опыт: в 1995 году гуру американской социологии, профессор Гарвардского университета Роберт Путман своей статьей «Убыток социального капитала Америки» произвел эффект разорвавшейся бомбы. Он показал, что в 90-х годах кружковая, коммунальная и союзная жизнь Соединенных Штатов вступила в фазу настоящего кризиса. Однако, как известно, именно в этот период Америка переживала невиданную ранее конъюнктуру и хозяйственный рост.
Некоторые экономисты даже считают, что однобокое развитие гражданского общества и его чрезмерное влияние могут серьезно тормозить народнохозяйственный процесс. В частности, традиционная сила латиноамериканских профсоюзов, по их мнению, несет ответственность за нынешний аргентинский и бразильский кризис.
Сильно преувеличено и представление об эффективности гражданских движений в других сферах -- политической, организационной, интеллектуальной. Польша -- единственная посткоммунистическая страна, где гражданское движение (отчасти профсоюзное, отчасти правозащитное) трансформировалось в партийные политические силы, прорвавшиеся к реальной власти (президентство, правительство). Оба захода «Солидарности» во власть были сопряжены с хозяйственным и моральным упадком. В ходе последних выборов партии, сложившиеся на основе гражданских движений, были стерты с политической карты Польши -- возможно, навсегда. Чуть раньше то же произошло с президентом Валенсой -- бывшем символом политизации гражданского общества.
И это не верно. Точнее, верно только до тех пор, пока оно борется с диктатурой и находится на содержании чужих правительств и спонсоров. Но в условиях демократии активизм переходит на иждивение внутреннего бюджета. Гранты, пособия, финансовые спецпроекты, освобождение от налога -- обычные рамки деятельности гражданских объединений. Университет Джона Хопкинса -- лучший факультет социологии в США -- провел обширное сравнительное исследование некоммерческого сектора в стране. Обнаружилось, что «несмотря на огромное количество фондов и корпоративных специализированных программ, правительственный бюджет все еще остается главным источником финансирования некоммерческих организаций и вдвое превышает объем частных пожертвований».
Успех Международной кампании по запрету пехотных мин или организации «Врачи без границ» склоняет к мысли о формировании транснационального гражданского общества, о глобальной гражданской политике. Тезис не лишен оснований, но должен восприниматься с известной сдержанностью. Во-первых, транснациональное гражданское общество не так ново, как может показаться, и в прошлом имело свои периоды подъема и упадка. Таким транснациональным обществом с колоссальным влиянием на политику своего времени была, к примеру, Римско-католическая церковь. Движение в защиту мира. Пагуошское движение. Во-вторых, подавляющее большинство активистских движений в развивающихся и посткоммунистических странах -- чистая проекция западных объединений, фактические филиалы зарубежных неправительственных организаций. Их «глобальность» сомнительна и неспонтанна. В-третьих, глобализация институтов гражданского общества так же неоднозначна, как деятельность объединений в рамках национальных государств -- может быть полезной или вредной, в зависимости от обстоятельств. Объединяются не только правозащитники всех стран -- растет координированность экстремистских группировок, глобализируется для совместных проектов преступный мир. Те, кто констатирует, что международный терроризм перестал опекаться государствами и стал самостоятельной интернациональной силой, не всегда понимают, что говорят. А говорят буквально следующее: террор осуществляют взбесившиеся и глобализированные сегменты гражданского общества.
Демифологизация гражданского общества -- попытка вернуть его с облаков на землю. И сделать тем самым термин пригодным к пользованию. В противном случае, несбыточные ожидания могут привести к болезненному разочарованию, связанному с чувствительными потерями -- как и произошло, к примеру, с инвесторами, вложившими свои сбережения в акции «новой экономики».