27 января исполнилось 111 лет со дня рождения классика украинской советской литературы, о котором вспоминает его земляк, лауреат литературной премии имени Павла Тычины поэт Дмитро Головко
С Дмитром Головко мы беседуем в его домашнем кабинете в трехкомнатной квартире на Сырце. А мой собеседник вспоминает, как его семья жила в предыдущей, двухкомнатной -- той самой, получить которую Дмитро Андреевич надеялся в 1965 году благодаря помощи своего великого земляка Павла Тычины, но… Ну в самом деле, что стоило академику АН УССР, депутату Верховного Совета СССР, лауреату Госпремии СССР, а в прошлом Председателю Верховного Совета УССР замолвить слово за поэта-односельчанина?
Выслушав просьбу, смутившийся классик предложил написать от своего имени депутатское ходатайство. Но его вмешательство -- всего-то лишь один звонок директору издательства «Радянська Україна» Пауку -- требовалось немедленно. А Павел Григорьевич отказался: «Как это я скажу? Алло, товарищ Паук? Это товарищ Тычина. Будьте добры, дайте моему земляку квартиру… Нет-нет, я так не могу».
Сельским атеистам мозолила глаза церковь, вошедшая в историю с легкой руки Тычины. И полетели на землю ее кресты
-- Пришлось моей жене, -- рассказывает Дмитро Головко, -- пробиваться в ЦК. Но там ее никто и слушать не захотел. Да еще и позвонили Пауку: мол, почему порядок у себя не наведете -- ходят тут к нам всякие!.. Этого было достаточно. На следующий день мне выписали ордер на квартиру.
Сегодня центральные улицы села Пески Бобровицкого района Черниговской области, где 27 января 1891 года родился известный поэт, носят названия Соловьиная и Павла Тычины. Помните, как в школах учили «На майданi коло церкви… »? Эти строчки зародились здесь, в Песках. Причем не во славу революции, как хотелось ревностным идеологам. Ведь летом 1918-го по Украине трепетали желто-голубые стяги.
Кстати, много позже в ЦК Компартии Украины Павлу Григорьевичу «случайно» показали фотокопию газеты «Рада» за 1918 год. На первой полосе стояла фотография председателя секретариата Центральной Рады Владимира Винниченко и организатора ЦР Симона Петлюры, державшего руку на плече молодого Тычины. К счастью, текстовки под снимком не было. «Это же вы, Павел Григорьевич?» -- спросили. «Нет-нет. Меня здесь нет», -- растерянно отмахнулся поэт, а вечером прислушивался к малейшему шороху за дверями квартиры.
Сельским атеистам Песков больно уж мозолила глаза церковь, вошедшая в историю с легкой руки Тычины. И полетели на землю ее кресты, застонали купола -- под ними устроили дом культуры. По вечерам в раскуроченном храме играла гармошка, под звуки которой комсомольцы танцевали и глушили самогон. А рядом на церковном кладбище покоились их односельчане, среди которых были и родители Тычины.
Чуть позже церковь приспособили под зернохранилище, где женщины лопатили посевное зерно. «Не забуду, как и моя мама заламывала руки: «Боже, прости нам, грешным!» -- вспоминает Дмитро Андреевич. А во время оккупации немцы согнали в храм 300 сельских жителей и сожгли их. Сегодня на этом месте стоит памятный знак. Нынешним летом планируют начать восстановление церкви -- с помощью средств, выделенных германской стороной.
Студенту факультета журналистики Киевского университета Дмитру Головко посчастливилось в 50-х годах бывать в квартире знаменитого земляка в доме N 5 по улице Репина (сегодня Терещенковская). Как и многие односельчане, он очень хотел узнать, не дядько ли Ремез стал прообразом чабана в «На майданi». До войны, мальчуганом, он видел, как тот вечерами гнал через майдан овец на околицу села -- суровый, неразговорчивый, постоянно в потертом плаще и старой соломенной шляпе. Некоторые называли его придурковатым. Тычине, судя по всему, не понравились воспоминания молодого односельчанина о пастухе. Поэтому и ответил неохотно: образ, мол, обобщенный, хотя «списан»-таки с Ремеза. Ну и что из того, что был он необщительным? Молчал, потому что больше разговаривал со звездами, ветром и облаками…
-- В одну из наших встреч, -- рассказывает Дмитро Андреевич, -- Павло Тычина положил на столик 700 рублей: «Это ваша стипендия». Отказываясь брать незаработанные деньги, я мысленно ругал себя: и зачем рассказал о генерале Лосеве, влепившем мне двойку по военной подготовке! Хотел отговориться: мол, когда же я отдам? -- но не устоял против логики поэта: «Как только станете капиталистом».
… Первая публикация Дмитра Головко в районной газете «За трудовi кадри» появилась после войны благодаря Тычине. Но не Павлу, а его старшему брату Ивану Григорьевичу, который жил в Песках и преподавал в школе музыку и пение, а также заведовал сельской библиотекой. И вдруг пришло ошеломляющее известие о его увольнении со всех должностей и заключении под арест в тогдашнем райцентре Новая Басань. О причине случившегося поэт узнал позже.
В 1938 году Иван Тычина работал корректором в газете «Бiльшовик Нiжинщини». Внезапно к нему на квартиру в Нежине явились с обыском, после чего арестовали за антисоветские настроения. Об этом своем заключении, говорят, Иван Григорьевич написал в оккупационной газете, о чем не мог не прознать «всевидящий орган»… Надо ли объяснять, как случившееся могло отразиться на карьере послевоенного министра просвещения УССР Павла Тычины? «Дело брата» тогда улаживал сам первый секретарь ЦК КПУ Хрущев.
Кстати, не избежал ареста и второй брат Павла Тычины -- Евгений… Через пять лет после революции жители села Браница Козелецкого уезда Черниговской губернии поднялись с оружием в руках против местной власти. Органы ГПУ назвали вдохновителем выступления и арестовали 28-летнего регента Новобасанского хора Евгения Тычину. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы не вмешательство Павла Григорьевича, тогда уже знаменитого поэта. В архивах хранится его автограф: «Даю эту расписку Черниговскому ГПУ в том, что мой брат, Евгений Григорьевич Тычина, с места своего постоянного местонахождения никуда не уедет до окончания его дела -- без разрешения соответствующих органов власти. Гражданин УССР Павел Тычина, редактор «Червоного шляху». И Евгений был спасен от «революционного правосудия».
-- Однажды зимой 55-го, возвратившись с занятий в общежитие на Чоколовке, я узнал, что днем меня искал Тычина, -- вспоминает Дмитро Андреевич. -- Мой однокурсник и сосед по комнате Борис Олейник прокомментировал эту новость по-философски: «Ну, старик, если тебя разыскивают наши классики, недолго тебе быть среди нас, смертных». На следующий день, позвонив Павлу Григорьевичу домой, я услышал от его супруги: да, заезжали, но… Тычина искал себе тогда помощника для работы с письмами, он частенько жаловался на перегруженность «посторонними» делами.
… Когда в начале 60-х в издательстве «Днiпро» готовился очередной сборник Павла Тычины, редактор Володя Коломиец попросил меня договориться о встрече с автором, чтобы снять несколько вопросов по текстам. И вот мы в знакомой квартире. В разговоре речь зашла о некоторых событиях 20-х годов. На просьбу редактора: «Може, ви, Павло Григоровичу, могли б розповiсти про це бiльш правдиво?» -- Тычина, прижав палец к губам, ответил нарочито громко: «Партiя накаже, тодi й напишу!» Возвращаясь, мы обсуждали странное поведение классика: неужели его так запугала жизнь? А может, он таким образом оберегал нас?
Летом 1966 года, вспоминает Дмитро Андреевич, когда он работал завотделом литературы и искусства газеты «Молодь України», Павло Григорьевич пригласил его с коллегой Дмитром Степовиком (сейчас -- профессор, искусствовед) приехать в Кончу-Заспу. Половину летней правительственной дачи занимал поэт, вторую -- легендарный Ковпак. На веранде их сразу же предупредили, чтобы разговаривали тихо, иначе… И поэт при этом выразительно посмотрел на стену соседа.
Павло Григорьевич был бледным, выглядел больным -- сказались последствия сложной операции. К тому же ему пришлось редактировать очередной том украинской энциклопедии.
-- Когда мы углубились в лес, разговор пошел живее: о литературе 20-х годов, развенчании сталинизма, фальши официальных догм, о шестидесятниках, -- вспоминает мой собеседник. -- И тут Тычина сказал немыслимое: «Движение шестидесятников подходит к концу, и могут начаться репрессии. В свободу без жертв я не верю». На наш вопрос, почему на праздновании 75-летия поэта отсутствовали высокие чины, Павел Григорьевич обрадованно ответил: «С тех пор, как отмечают мои юбилеи, это был единственный, на котором я чувствовал себя настоящим именинником».
А между тем поэт в честь юбилея не получил, как предполагалось, ни ордена Ленина, ни звания Героя Соцтруда. Даже пресса сообщала о 75-летии Павла Тычины буквально одной-двумя строчками. Хотя накануне готовились материалы не менее чем в 150 строк. И вдруг отбой. Как потом выяснилось, юбиляр не угодил партийным руководителям.
А дело было так. Начиная заранее готовиться к 50-летию Октябрьской революции, ЦК КПУ провел встречу с творческими работниками, на которой был и представитель Союза писателей УССР Павло Тычина, отвечавший за работу с молодыми писателями. Заведующий отделом культуры Кондуфор попросил поэта подготовить статью о развитии украинской культуры за пять десятилетий. И услышал в ответ: «Який розвиток? Українськi школи закриваються… »
В родные Пески Павло Тычина приехал после затянувшейся разлуки в 1965 году. Сначала побывали в школе, затем переехали майдан, чтобы остановиться в вишневом саду за домом брата Ивана. Со всех околиц села сюда потянулись люди. Появились столы, а на них «хлiб i до хлiбу». Директор школы Дорошенко уже поднял чарку, чтобы сказать душевное слово, как вдруг из-за дома вышла молодица и в нерешительности остановилась. Павел Григорьевич вышел ей навстречу: «Як же ми без вас -- заходьте, заходьте»… Директор школы опять поднялся, чтобы наконец-то произнести тост, а казачка спохватилась, что Тычина отдал ей свою чарку: «А як же ви?». Павел Григорьевич взял со стола темную бутылку, плеснул из нее вина себе в ладонь и выпил «до дна»: «Будьмо, любi мої земляки!»