Политика

Михаил мосенжник: «я снимал в чернобыле жерло реактора с вертолета. Тогда от радиации у меня засветились почти все пленки»

0:00 — 28 марта 2002 eye 1390

Известный в прошлом фотожурналист, ныне генеральный директор Киевского рекламно-информационного центра «Сенс» упорен и последователен и славится тем, что каждое дело обязательно доводит до конца

У Михаила Мосенжника в этом году три юбилея. Исполнилось десять лет основанной им газете «РИО», пять лет созданному его стараниями международному теннисному клубу «Наука» и 85 лет газете «Киевская правда», с которой для него, Михаила Мосенжника, и начиналась журналистика.

«Снимал я жерло реактора с вертолета, когда его засыпали песком и химикатами»

-- Михаил Юзефович, как так получилось, что, окончив Киевский политехнический институт по серьезной и востребованной специальности, вы вдруг круто изменили свой жизненный маршрут и ушли в фотожурналистику?

-- Знаете, гены -- очень серьезная штука. Мы их носим в себе, не замечая. А они тикают, тикают, а потом раз … и взрываются. Так и со мной произошло. Мой отец -- известный фоторепортер ТАСС и газеты «Молодь України». Поэтому, конечно, в доме всегда сушились пленки, стоял наготове фотоувеличитель. Я вырос в этой «фотообстановке», но никогда не думал, что фотожурналистика на какое-то время станет моей основной профессией. Тем не менее так случилось. На последних курсах КПИ я работал в фотолаборатории института. А потом взял и ушел в газету. Наверное, просто захотелось прожить жизнь как-то иначе, интереснее, что ли.

-- Ну и как, стало интереснее?

-- Конечно. Я пришел в «Киевскую правду» в качестве внештатного фотокорреспондента. При тогдашнем «победившем социализме» это была одна из немногих капиталистических профессий. Никто тебе ничего не должен, а ты, если хочешь что-то заработать, должен сделать снимки лучше, чем штатные газетные репортеры. Снимал отцовской старой «лейкой» -- никакой аппаратуры, конечно, газета внештатникам не выдавала.

Помню свой первый фоторепортаж. Посевная, Барышевский район, чисто поле и меня в нем высаживают из «газика», говорят: «Ну, вы тут снимайте», и газик уезжает. Стою один в чистом поле и понятия не имею, что делать. Я -- абсолютно городской житель и «озимые», «посевная», «жатва» были для меня не более чем красивыми словами. Пришлось учиться, пришлось въезжать в тему.

-- Въехали?

-- Конечно, я во все, за что берусь, стараюсь въезжать. И начатое дело всегда довожу до конца. Очень скоро стал штатным фотокором, снимки охотно публиковали и не только в «Киевской правде». А потом наступил Чернобыль. Именно наступил. Потому что для меня жизнь как бы разделилась на две эпохи -- до Чернобыля и после. В день катастрофы я был в Иванковском районе, возили с местным начальством делегацию японцев. У японцев были карманные дозиметры, и они вдруг очень заволновались и попросили прервать поездку и везти их обратно, в Киев. А на трассе уже было очень много милицейских и военных машин. В тот же день я понял, что случилось что-то ужасное. Через несколько дней редакция направила меня снимать ликвидацию аварии.

Знаете, я вообще не люблю этого вспоминать, даже негативы тех лет запрятал подальше. Какая-то защитная реакция срабатывает. Я ездил туда практически каждую неделю, пока уже редакционное начальство не запретило. Снимал жерло реактора с вертолета, когда его засыпали песком и химикатами. У меня тогда от радиации засветились почти все снимки. Про личный дозиметр я не говорю, зашкаливало. А летел я в одном вертолете с высоким начальством. Но я-то слетал всего раза два, а ему приходилось летать по нескольку раз в день. Прекрасно сознавая, насколько это опасно. Так что не стоит их сейчас огульно шельмовать.

А с другой стороны, помню, как сооружали дорогу к реактору. Едут самосвалы и вываливают на дорогу бетон. А возле реактора его разравнивают молодые солдаты. И всей защиты у них -- только респираторы. Самосвалы делают один рейс, потом на помывку и дезактивацию. А солдаты стояли часами. Живы ли они сейчас? Сомневаюсь…

Запомнился один снимок, он потом обошел многие газеты Союза и зарубежья. Это когда закончили строить стену вокруг реактора, и строители на самом верху этой стены оставляли свои автографы. Ну и я с ними полез. Радостные все были, возбужденные, чуть «Победа!» не кричали. И снимок получился, как своего рода повторение знаменитого снимка рейхстага с нашими солдатами и автографами.

Вот только не знали мы тогда, у реактора, что еще ничего не кончилось. Тем не менее, нужно отдать должное тем людям -- они спасли планету от ужасающей катастрофы. Спасли ценой своих жизней, здоровья. И мне очень противно видеть, как целый ряд наших политиков сейчас спекулирует на этой теме, собирает политический капитал вместо того, чтобы просто помочь этим людям достойно жить. Это просто низко. Хотя, конечно, Чернобыль всех нас тогда заставил задуматься о том, как жить дальше.

«Для киевлян «РИО» стала повседневным и незаменимым инструментом»

-- И как вы жили дальше?

-- А дальше перестройка, независимость. Понимание того, что именно сейчас открылись возможности сделать что-то новое. Что в изменившейся стране нет очень многих необходимых для современного общества элементов. В том числе и рекламы. И тогда мы с друзьями создали первую в Украине бесплатную рекламную газету «РИО». Это был достаточно рискованный шаг -- создать бесплатную газету с миллионным тиражом. Но с меньшим тиражом не было смысла выходить на рекламодателя.

Мы поставили себе цель: наша газета должна быть в каждом почтовом ящике Киева, то есть тираж должен быть один миллион. И все десять лет существования газеты мы этого правила придерживались. Какие бы мы времена ни переживали, как бы тяжело не было, но «РИО» всегда выходила тиражом в один миллион экземпляров. И это принесло свои плоды. Сейчас для киевлян «РИО» стала повседневным и незаменимым инструментом. Нужно что-нибудь купить -- «РИО», замок сломался, батареи потекли -- в «РИО», потому что до сантехника или слесаря в жэке не дозвонишься. В общем, газета стала необходимой, востребованной и прибыльной. Появилась возможность реализовывать и другие проекты.

-- Какие, например?

-- Например, международный теннисный клуб «Наука». Играли с друзьями в теннис и поняли, что в Киеве негде нормально и активно отдохнуть. Если есть хороший корт, то нет сопутствующей инфраструктуры, то есть бани, бассейна, ресторана, где можно было бы поесть после занятий. Или есть инфраструктура, но нет хороших кортов.

Подумали мы с моим партнером, Людмилой Пятыгиной, посчитали и сделали «Науку», на которой теперь любят отдыхать киевляне и на которой проходят такие серьезные теннисные турниры, как, например, кубок Дэвиса. Три корта с современным покрытием, аналога которому в Украине пока нет. И полная инфраструктура с рестораном, сауной, салоном красоты, тренажерным залом… Полный комплекс для тех, кто хочет заниматься спортом. Пять лет уже «Науке», востребована, работает, приносит прибыль.

«Наблюдая нашу парламентскую жизнь, только диву даешься, чем люди занимаются!»

-- Михаил Юзефович, а почему вот так получается? Придумали что-то предприниматели, посчитали, сосредоточились, построили -- работает. А с государством нередко наоборот. Десять лет уже думаем, а в результате «маємо, те що маємо».

-- Знаете, тут банальные истины. Чтобы сделать что-то, нужно работать и не отвлекаться ни на что другое. Полностью отдаваться этому делу. Немного даже зашоренным быть, только свою цель видеть. Потому что в жизни много всяких интересных вещей, но если на них распыляться постоянно, то никакого успеха не добьешься. А наши парламентарии -- те, кто больше всех ответствен за проект под названием «Украина», -- как-то очень хаотично работают. Как будто они в парламент пришли не законы принимать, а счеты сводить. Я уже не говорю о том, что создается впечатление: в основном они работают не на страну, а на себя.

Но если проанализировать и совокупность обсуждаемых законопроектов, то ведь ни системы в них никакой нет, ни логики. То надуманные языковые проблемы, то вдруг проблемы рекламы, то в последнюю очередь бюджет, который тоже какой-то странный, немотивированный.

А все эти спикериады и нежелание создать работоспособное большинство? Да если бы предприниматели так работали, давно бы уже прогорели. Ведь ни у кого из нас нет резерва времени. Ни у предпринимателей, ни у депутатов, ни у народа. Не успеешь пробиться на рынок -- пропадешь, другой займет эту нишу. Не успеет Украина занять позиции в мире, их займут другие. И нет у депутатов никаких четырех лет запаса. Есть десять лет опоздания. Поэтому в работу нужно включаться с ходу, с колес. Но, к сожалению, у нас депутатский мандат -- это часто не право работать для страны, а привилегии определенные, стиль жизни, неприкосновенность.

Я готов держать пари, что если бы сейчас отменили депутатскую неприкосновенность, то из четырех с половиной тысяч нынешних кандидатов в депутаты больше половины свои кандидатуры бы поснимали. Вообще, наблюдая нашу парламентскую жизнь, только диву даешься, чем люди занимаются! Бесконечные дрязги, склоки, драки даже, а главные вопросы не решаются.

Политика в последнее время превратилась в какую-то виртуальную игру. Сплошные мнимости: мнимые рейтинги, мнимые социсследования, мнимые партии. А в итоге -- мнимое развитие. Я сторонник реальной политики -- политики дел, а не мнимостей. Это даже уже и не политика, а менеджмент -- социальный, экономический, системно-государственный. Менеджер -- это специалист, которого нанимают для управления процессом. Такой должна быть и наша власть. И власть, если ей не нравится народ, уволить его не может. Обратный же вариант вполне нормален.

-- А каковы, на ваш взгляд, будут результаты этих парламентских выборов?

-- Я убежден, что здравый смысл у народа восторжествует, что будут избраны депутаты, которые смогут быстро сформировать работоспособное большинство. Ведь что такое большинство? Это команда единомышленников, которая может дискутировать между собой цивилизованно, но может и работать сообща.

Я уверен, что Украина станет процветающим государством. Но к этому процветанию можно идти или по прямой дороге, или двигаться зигзагами, как двигалась бы повозка с лебедем, раком и щукой. Я думаю, что народ все-таки выберет тех, кому ближе первый путь.