После операции, во время которой врачи вынуждены были удалить 24-летнему парню две трети левого легкого, он стал инвалидом второй группы
В феврале нынешнего года «ФАКТЫ» опубликовали материал «Явку с повинной» из меня выбивали, вырывая волосы на голове и прыгая по животу вместе со стулом», где шла речь о харьковчанине Романе Бутенко, который, отсидев почти пять лет в СИЗО по обвинению в убийстве и изнасиловании, был признан полностью невиновным. Кстати, после нашей публикации Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело -- по факту получения следователем «добровольного» признания с помощью пыток и избиений. Надеемся, что все виновные в том, что лучшие годы молодости (с 19 до 24 лет) молодой человек провел за решеткой, стал там инвалидом (после избиения охранниками СИЗО у него не сгибается левая рука) и вследствие этого потерял профессию (за три месяца до ареста закончил училище культуры по специальности преподаватель классической игры на гитаре) будут справедливо наказаны. История севастопольца Владислава Ситянина похожа на предыдущую, разве что здоровья в борьбе с прокурорской машиной он потерял еще больше.
-- Это произошло в 1995 году, -- рассказывает Владислав Ситянин. -- Мне исполнился 21 год, я учился на пятом курсе Военно-морского училища имени Нахимова. Был отличником, шел к золотой медали. 16 ноября меня вызвал к себе начальник факультета и дал указание на следующий день прибыть в военную прокуратуру -- якобы для сверки каких-то данных. Разве мог я знать, заходя в здание прокуратуры, что вернусь домой спустя почти три года инвалидом?.. В кабинете сидели две женщины. Следователь указал на одну из них, помоложе, и сказал, что я ее изнасиловал. Она подтвердила: «Да, это он!» Тут же следователь начал читать предъявляемое мне обвинение. Со слов девушки, 31 октября, в семь часов вечера какой-то военнослужащий в форме морского курсанта схватил ее на лестнице, ведущей на косогор в районе улицы Пожарова, утащил в кусты и там изнасиловал. Закончив, следователь заметил: «Вижу, вам есть о чем поговорить», -- и вышел из кабинета. Я был в шоке от происходящего. Эту женщину я раньше в глаза не видел! Я спросил: «Девушка, вы не ошибаетесь? Если у вас к кому-то есть претензии, я-то тут при чем?» Но она промолчала… Меня закрыли в прокуратуре. Родителям ничего не сообщили. На следующий день следователь провел официальное опознание, на котором попросил девушку узнать насильника из троих мужчин, среди которых был я. Она указала на меня. Что и немудрено -- ведь она видела меня накануне и хорошо запомнила.
-- Сын ушел в прокуратуру и пропал, -- Тамара Петровна, мама Владислава, вздыхая, вспоминает о событиях той осени. -- Лишь на следующий день нам сообщили, что сына задержали и в чем его обвиняют. Мы были твердо уверены в его невиновности. Но не от избытка родительских чувств! Дело в том, что в тот день, который указала эта девушка, Влад находился в кругу семьи. Дома были и я, и отец, и младшая дочь. Пришла Ирочка -- невеста Влада. (Имя девушки изменено. -- Авт. ). Они дружили много лет, по окончании вузов, буквально через несколько месяцев, собирались пожениться. Мы уже готовились к свадьбе! Весь вечер звонили по телефону его однокурсники, и он с ними разговаривал.
-- Сначала я особенно не волновался, -- говорит Владислав. -- Верил, что вся эта несуразица долго не протянется, что прокуратура на то и создана, чтобы разбираться в таких вот жизненных коллизиях. И был твердо убежден, что невиновного человека посадить невозможно.
Однако следствие затянулось на год. Как потом выяснилось, оно таило в себе немало интересных моментов. Например, то, что кандидатов в насильники выбирали только среди курсантов одного севастопольского морского училища, что на просмотр 342 личных дел курсантов у потерпевшей ушел всего один час -- меньше чем 12 секунд на каждое!..
-- Честно говоря, в ходе следствия мне показалось, что эту девушку вообще никто не насиловал, что она и ее так называемая тетя (как потом выяснилось, никакая ей не родственница) просто выбрали такой способ добывания денег, -- продолжает свой рассказ Владислав. -- Матери моей открытым текстом сказали: ждите «гонца». Мой родственник на тот момент был депутатом Верховного Совета Крыма, крупным предпринимателем. «Тетя» прекрасно знала об этом -- она вертелась на всех презентациях и фуршетах, какие только проходили в городе.
-- Первая попытка выколотить деньги была предпринята адвокатом прокуратуры: мол, готовьте 2,5 тысячи долларов, -- и вопрос будет решен, -- рассказывает Тамара Петровна. -- Потом он же увеличил требуемую сумму до 4,5 тысячи. Следующим был «гонец» от родственников потерпевшей, запросивший… 100 тысяч долларов за то, что она заберет заявление. Откуда у нас такие деньги? Правда, «гонец» посоветовал,где их взять: «Продайте квартиру и все, что у вас есть». Но нам и в голову не приходило что-либо платить: мы были уверены, что Влад невиновен и суд во всем разберется.
-- Никакой явки с повинной я, естественно, не писал, -- отвечает Владислав на мой вопрос о применении пыток. -- В прокуратуре ко мне, нужно отдать им должное, пальцем не прикоснулись. Били только в СИЗО -- не сокамерники, а работники изолятора. По ночам выдергивали из камеры, специально для экзекуций. Зато прокуратура всячески обрабатывала моих сокурсников. Один из них, например, рассказывал, что, когда он по вызову пришел в прокуратуру, дверь кабинета ему открыл следователь в майке, вспотевший, руки в крови… На стене -- боксерские перчатки. Завел его, усадил на стул и говорит: «Ну, что, сейчас будешь колоться. Если не дашь показаний на Ситянина, мы его выпустим, а тебя посадим на его место. Закроем в камеру, и тебя там быстренько сделают девочкой». Мою невесту следователь на допросах называл проституткой…
-- Через год после ареста, в октябре 1996 года, началось слушание дела в военном суде Севастопольского гарнизона, -- вспоминает Владислав. -- Свидетелей, говоривших в мою пользу, было немного. Курсанты (из тех, что звонили в тот вечер) были напуганы происходящим. Сломить их, чтобы они оговорили человека, не удалось, но многие предпочли просто молчать. Показания родителей и моей невесты судья во внимание не принял. Меня приговорили к семи годам лишения свободы в колонии усиленного режима.
Через два месяца Военный суд Черноморского флота и Военно-Морских Сил Украины, состоявшийся в мое отсутствие, буквально за пять или десять минут утвердил приговор, и меня отправили в зону.
-- Владислав, когда вы ощутили первые признаки серьезного недомогания?
-- Еще в Симферопольском СИЗО. Началась температура, кашель. Но обращаться к тюремным медикам было бесполезно. Тогда в следственном изоляторе работал некий «доктор Леша», который обходил камеры с деревянным молотком, на одной стороне которого было написано «Анальгин», а на другой -- «Димедрол». В случае жалоб он попросту лупил этим молотком по голове. Его потом уволили.
-- Кстати, как относились к вам в СИЗО и в зоне? Там ведь не любят насильников…
-- Как-то получалась, что даже когда меня везли по этапу, то впереди летела весть, что везут невиновного человека. Откуда знали? Во-первых, среди зэков попадаются неплохие психологи, которые видят человека насквозь. Во-вторых, многие из заключенных, особенно попадающие за решетку не первый раз, имеют налаженные контакты с оперчастью и в курсе всей «кухни»… Учреждение исполнения наказаний 314/38 в Луганской области было тогда гиблым местом, главным образом из-за природных условий. Своей воды там не было, только привозная, очень низкого качества. Но и ее катастрофически не хватало. Доходило до того, что, для того чтобы утолить жажду, заключенные собирали воду из луж и даже из подвала, где хранили мертвецов. А их было немало -- по смертности колония занимала ведущее место в области. Тела умерших лежали в подвалах до тех пор, пока за ними не приезжали родственники или их не хоронило государство. В конце 1996 года в зоне вспыхнула эпидемия желтухи. Переболело 400 человек, и я среди них.
-- Впервые после ареста я увидела сына лишь на суде -- уже тогда он показался мне страшно похудевшим, серо-зеленого цвета, -- говорит Тамара Петровна. -- Но когда я приехала в зону -- Влада трудно было узнать. В комнату для свиданий его принесли на руках. От молодого крепкого парня осталась только половина. Медики учреждения сказали мне, что у него запущенный туберкулез. Поражено левое легкое и больна печень -- после гепатита. Пока не поставили диагноз, его еще гоняли на работу, а уж потом перевели в туберкулезный барак. Мы тогда приехали в зону вместе с Ирочкой. Эта девочка очень любила моего сына. Писала ему письма, морально поддерживала меня. Она не отказалась от намерения стать его женой, несмотря на все складывающиеся против них обстоятельства. Она верила в него! Мы постарались, чтобы все было более-менее по-человечески. Пригласили работника загса, их расписали… Ирочка ездила к нему еще два раза. Каждый раз приезжала расстроенная, больная. Когда мне показалось, что он уже при смерти, я просто не разрешила ей туда ехать. Зачем губить еще одну юную жизнь? Ведь ей тогда было только 19 лет, совсем ребенок…
Еще через год, в 1997 году Ситянина отправили в другую зону, где была туберкулезная лечебница -- УИН 314/13. Это тоже в Луганской области, в городе Алчевске. Само наличие воды, возможность помыться, попить вдоволь казались узнику раем. Ну, и главное -- там лечили.
-- Благодаря усилиям нескольких депутатов Верховной Рады Украины, к которым обращались за помощью родители, мои документы легли на стол председателя Верховного суда Украины Виталия Бойко, -- продолжает рассказывать Владислав. -- На них было достаточно взглянуть, чтобы понять, что дело сфальсифицировано. Все доказательства обвинения исчерпывались лишь показаниями «пострадавшей». Верховный суд отменил приговор суда первой инстанции и отправил дело на дополнительное расследование. Однако меру пресечения, несмотря на состояние здоровья, мне не изменили.
-- В это время опять начались звонки шантажистов. За пересмотр дела в пользу сына с нас опять требовали деньги! -- восклицает Тамара Петровна. -- На этот раз цена снизилась до 10 тысяч долларов -- возможно, и так уже было ясно, что дело решится в его пользу. Думаю, что наша семья столкнулась с особой формой рэкета, который состоит в том, что нечистоплотные люди выбирают успешных молодых ребят и, объединившись с прокуратурой, через такие грязные формы обвинения выколачивают деньги. Ведь многие родители, не задумываясь, продадут последнюю рубашку, чтобы избавить сына от темного пятна в биографии.
Пока дело рассматривалось в Верховном суде, отбывающему срок в тюремной больнице Ситянину становилось все хуже и хуже. Для совершения новых следственных действий, назначенных Верховным судом, заключенного нужно было транспортировать из Алчевска в Симферополь. Мать обратилась к следователю прокуратуры Севастопольского гарнизона с просьбой разрешить перевезти сына лично.
-- Я объясняла, что физическое состояние Влада таково, что его нельзя везти этапом, в общем вагоне, -- рассказывает Тамара Петровна. -- Что я найму машину, поеду с ним сама, привезу его, куда скажут. Ну не сбежит он, умирающий! А то ведь отдаст Богу душу по дороге. А следователь мне в глаза говорит: «Ну и что?»
В итоге больного этапировали в Крым, как положено -- в «столыпинском» вагоне. Путешествие заняло месяц.
-- Арестантский вагон поделен на камеры размером с обычное купе, только с зарешеченными дверьми, -- делится впечатлениями Владислав. -- В одно купе набивают до сорока человек. Полки в три ряда, люди, как сельди в бочках, лежат и стоят друг у друга на головах. Прибавьте к этому летнюю духоту, отсутствие какой-либо вентиляции и периодически практикующиеся наказания в виде непускания в туалет. Я, больной туберкулезом в открытой форме, ехал буквально впритирку со здоровыми людьми. В пересыльных камерах нас тоже никто не сортировал. Сколько человек могло в то время заразиться от меня -- неведомо. Когда меня довезли до Симферопольского СИЗО, я уже не мог ходить. Периодически горлом шла кровь. В камере СИЗО при мне несколько человек умерли от туберкулеза. Они умирали ночью и лежали в камере до утра. Комиссия врачей, осмотрев меня, обратились к судье с просьбой изменить меру пресечения. Но судья отказал, не объяснив причины. Не знаю, чем бы все это кончилось для меня, но однажды следователь, придя на допрос, просто испугался моего вида.
В прокуратуре, наверное, побоялись, что заключенный Ситянин умрет у них на руках. (Как не вспомнить Юрия Мозолу, за два года до описываемых событий погибшего от пыток в Львовском СИЗО СБУ!) И 24 июля 1998 года, «в связи с состоянием здоровья» поменяв меру пресечения на подписку о невыезде, Владислава отправили в Симферопольский военный госпиталь.
-- Главный торокальный хирург Крыма Валентин Ивашковский, обследовав Влада, поставил страшный диагноз: фиброзно-кавернозный туберкулез легких в фазе распада легкого, -- голос Тамары Петровны дрожит от сдерживаемых слез. -- Сына перевели в легочно-хирургический центр Симферополя. После трех месяцев интенсивной терапии, когда стало ясно, что консервативным путем его не спасешь, Владиславу сделали операцию -- удалили две трети левого легкого. Операция шла пять часов. После этого он получил вторую группу инвалидности и семь месяцев провел в санатории.
14 декабря 1998 года Военный суд Феодосийского гарнизона вынес Владиславу Ситянину оправдательный приговор. «Я руководствовался материалами дела, внутренними убеждениями и законом», -- пояснил «ФАКТАМ» судья Валерий Швец.
-- Когда Военная коллегия Верховного суда отменила предыдущий приговор, а затем военный суд Феодосии вынес оправдательное решение, у прокурорских и судейских работников нашего города был шок, -- утверждает защитник Ситянина Леонид Дмитриев. -- В моей практике за последних три года это первый такой случай. Как только состоится апелляционный суд, против трех следователей, замешанных в фальсификации свидетельских показаний (этот факт доказан в суде) должно быть возбуждено уголовное дело. Кроме того, мы сразу поставили вопрос о возмещении материального и морального ущерба. Кто-то же должен отвечать за то, что посадили невинного человека! Но военная машина просто так не сдается. Апелляционный суд все откладывается…
-- Создается впечатление, что прокуратура просто открыла на меня охоту, -- вздыхает Владислав. -- Когда я после выписки из санатория поступал на заочное отделение юридического факультета Харьковского пединститута, филиал которого находится в нашем городе, к декану явился представитель прокуратуры, чтобы расписать, какой я злодей и насильник. На работу жене, работающей в государственном органе, также сообщили, что ее муж под следствием, и так далее… Пришлось наш брак расторгнуть. Надеюсь, что после введения приговора в законную силу все встанет на свои места.
-- Я сейчас серьезно боюсь за жизнь Влада, потому что эти люди готовы на все, -- добавила мать. -- А, как вы знаете, нет человека, -- нет проблемы. Он сейчас стоит на учете в тубдиспансере, периодически проходит обследование. Сильно утомляется, иногда задыхается. Болезнь как будто приглушили -- но, не дай Бог, воспаление легких, даже элементарная простуда! Если откажет второе легкое, Владислав опять окажется на грани смерти. Сейчас он учится на третьем курсе юридического факультета, работает в юридической фирме. Я поражаюсь его мужеству и силе духа. Даже когда ему плохо -- он встает с постели, занимается, сдает экзамены. Меня потрясает, что после всего, что с ним произошло, он не обозлился. Сын говорит мне: «Мама, Бог их простит!» А я, пятидесятилетняя женщина, не могу понять: как можно такое прощать?