Пятнадцать лет назад, чтобы навестить живущую в США тяжело больную бабушку, героине материала пришлось прибегнуть к помощи супруги Президента СССР. Ни Валентина Терешкова, ни Эдуард Шеварнадзе, ни замминистра союзного МВД не могли помочь ей в получении американской визы
Госпожа Березинская долго не соглашалась на интервью. И не только в силу своей природной скромности: она искренне, на все сто убеждена, что в ее жизни нет ничего необычного, а тем более интересного для многочисленной читательской аудитории. Ну подумаешь, ее папа работал вместе с отцом Михаила Горбачева, а будущий президент СССР когда-то был для нее «обыкновенным голомозым» мальчишкой… И что из того, что русское стародворянское общество «Родина» в США возглавлял ее двоюродный брат Виктор Юров, ныне, к сожалению, покойный?.. Ну, посчастливилось ей тесно общаться князем Ржевским, заядлым коллекционером анекдотов о «том самом» поручике, и с другими представителями старинных российских фамилий -- Толстыми, Трубецкими, Чертковыми, Врангелями… Впрочем, лучше всего об этом расскажет сама Елена (по паспорту Ленина) Архиповна. «Мы все были коммунистами, и если бы в органах узнали о нашей «связи с Америкой» — все, тюрьма»
- К сожалению, в Америку я впервые попала уже на годовщину смерти моего кузена — председателя русского стародворянского общества «Родина» Виктора Александровича Юрова, — начала свой рассказ госпожа Березинская. — Достаточно упомянуть фамилии некоторых членов «Родины», чтобы понять, насколько авторитетным и элитным было это «высокое собрание»: Толстые, Трубецкие, Врангели, Чертковы, Ломоносовы, Лермонтовы… Бедный кузен! Он так меня ждал, так хотел увидеть! Не успел -- умер от рака предстательной железы. Его маме (родной сестре моей бабушки по материнской линии) Екатерине Федоровне Петренко тоже пришлось не сладко: мало того, что пережила сына, так еще дал осложнение сахарный диабет, и ей ампутировали ногу. Лет пятнадцать она регулярно высылала мне приглашения, но в 70--80-х годах из СССР не выпускали — «холодная война». Соседи Екатерины Федоровны часто звонили, совестили меня: почему, мол, не приезжаете, бабушка так нуждается в вашей помощи, а вы, неблагодарные… И правда, она столько всего для нас сделала! И посылки присылала, и деньги передавала. Однажды, приехав в Союз на Олимпиаду-80, дала нам 500 долларов -- это ж какие деньги были! Ой, а как мы рисковали с этими долларами и подарками: мой папа был коммунистом, мы все -- тоже, и если бы в органах узнали о нашей «связи с Америкой» — все, тюрьма…
Так вот, бабушкины соседи меня упрекали, а я готова была вылететь хоть сию секунду. Но не пускают! А мои телефонные собеседники ну никак не могли понять этого. В общем, я была в отчаянии. К кому только не обращалась! И Терешковой писала, и у Шеварднадзе на приеме была. Замминистра внутренних дел СССР (не помню его фамилию), выслушав мою просьбу, сказал: «На визу даже не надейтесь, мне их на год дают всего 10 — на весь Советский Союз!». Словом, горы анкет, годы унижений… В 1987 году, после очередного отказа, я написала Раисе Максимовне Горбачевой. Обратиться лично к президенту, хоть мы с ним и знакомы с детства, не решилась. В письме объяснила ситуацию и как бы между прочим, к слову, вспомнила, что мы с Михаилом Сергеевичем земляки, были даже соседями, а наши отцы вместе работали. Вскоре меня вызвали в ОВИР и вручили паспорт с открытой американской визой. От неожиданности я чуть в обморок не упала…
- Вы только что сказали, что в детстве жили по соседству с Горбачевыми…
- Когда Михаил Сергеевич стал президентом СССР, папа, увидев его по телевизору, воскликнул: «Так это ж Мишка -- Сергея, что у меня на эмтээсе работал, сын! Помните, с пятном на голове по селу бегал»… Я ведь родилась в том же селе (Привольное Красногвардейского района Ставропольского края) и в один год с Мишей -- он 2 марта, а я 2 июля. Мой папа был председателем племсовхоза, а Горбачев-отец работал у него на МТС механиком. Это была простая крестьянская семья. Почему-то очень четко запомнился их дом, а особенно -- ряд обуви возле крыльца: галоши, сапоги… Когда мне исполнилось пять лет, наша семья переехала на Кубань.
- Чем вам запомнился маленький Горбачев?
- Мы, сельская детвора, вместе гуляли, пасли скотину, играли. Для меня Мишка был обыкновенным «голомозым» мальчишкой. Впрочем, он уже тогда выделялся каким-то непонятным благородством. Например, все дети бегали босиком, а Мишка обязательно в обуви. Никогда не дрался, не ругался, меньше других резвился. А еще он запомнился оригинальной стрижкой. На Ставрополье всех детей, даже девчонок, стригли очень коротко, а Мишке оставляли чубчик-клинышек. Но вот что самое поразительное: несмотря на родимое пятно на голове, его никто никогда не дразнил, не давал прозвищ, как это принято у детей…
Но вернемся к моей поездке в США. Среди пассажиров самолета, которым я летела, было только два человека не с диппаспортами. Наши таможенники смотрели на меня, как на какое-то чудо. Они долго изучали документы, видимо, с трудом веря, что меня, простого человека, выпустили в Америку, и не в качестве эмигранта, а в гости. Это был шок для них. Как, впрочем, и для меня.
В США меня встречала княгиня Мария Трубецкая-Черткова -- супруга епископа, члена Синода Русской православной церкви в Америке. Любопытно, что мой прилет за океан совпал с историческим визитом в США Михаила Горбачева. И так получилось, что я, совершенно случайно, следовала за ним буквально по пятам: он с Раисой Максимовной -- во Всемирный торговый центр, и я туда же, только этажом ниже, он -- в древний монастырь, и я туда.
Но больше всего поразило то, как меня встречали в дворянском обществе «Родина». Такого даже в кино не увидишь! Образовав живой коридор, мужчины встали с правой стороны, женщины -- напротив. Представляете, дамы — в реверансе, а кавалеры целуют ручки. Я была так потрясена, что не смогла сдержать слез. Между прочим, я тоже выглядела достойно: на мне было купленное накануне дорогое платье и бабушкины бриллианты.
- Трагическая история жизни моего кузена Виктора достойна романа, — продолжает Елена Архиповна. — Во время войны фашисты угнали его в Германию. Там он совершил неудачный побег из лагеря. В наказание его кастрировали, и с тех пор Виктор начал сильно болеть. Узнав об этом, Екатерина Федоровна бросилась спасать своего позднего и единственного сына: добровольно отправилась в Германию с очередной партией остарбайтеров. Но Виктора в это время перевезли в Австрию, след потерялся. Однако мать упорно искала его целых полтора года. И, представьте себе, нашла! А увидев, ужаснулась: ее истерзанный невероятными лишениями сын изменился до неузнаваемости.
Вскоре Австрию интернировали США. Витю на родине ждала девушка, но он решил, что возвращаться ему не стоит: зачем он невесте -- больной и негодный как мужчина? К тому же ходили слухи, что всех вернувшихся из плена или с подневольных работ тут же либо отправляли либо в Сибирь, либо расстреливали… Словом, Виктор с Екатериной Федоровной остались в Западной Европе, а вскоре перебрались в США. Там они устроились на работу к фермеру Ивану Степановичу, у которого прожили лет семь-восемь. Хозяин фермы, один из послереволюционных эмигрантов, был на 35 лет старше бабушки. Жену он похоронил, жил один. Разводил кур, гусей и прочую живность, яйца продавал для инкубаторов. Когда Иван Степанович заболел, Витя отдавал ему свою кровь -- к тому времени мой кузен поправился, стал в общем здоровым мужиком. В благодарность Иван Степанович оставил им в наследство свое хозяйство, правда, изрядно обветшавшее, с долгами. Но ничего, все образовалось.
Виктор, получив высшее образование и диплом бакалавра, стал инженером, трудился не покладая рук, многого достиг. Со временем его избрали председателем общества «Родина»…
- Из всей дворянской элиты в Америке дольше всего мне посчастливилось общаться с князем Ржевским, которому я прихожусь дальней родственницей, — вспоминает Елена Архиповна. — Он с женой Соней жил в собственном имении в семидесяти километрах от Нью-Йорка, а в городе имел свой русский кинотеатр. Заведение было совсем маленьким, всего на 75 мест, и никогда не пустовало. Там показывали русскую классику, в том числе «Войну и мир», экранизации Чехова и других великих авторов, а также детские фильмы. Дворянство таким образом заботилось о воспитании своих детей в духе русского патриотизма.
Со Ржевскими я встречалась и до моего приезда в США. У Сони было что-то с ногами, и они попросили, чтобы я сопроводила их к известному ортопеду профессору Илизарову. К сожалению, знаменитый доктор помочь ей был не в силах: как выяснилось, ее болезнь возникла на нервной почве.
У Славика было хобби — он коллекционировал анекдоты о поручике Ржевском. Во время одной из встреч в Москве, когда он покупал нам машины…
- Простите, какие машины?
- Ярослав Васильевич подарил мне и брату по «Волге» — в знак любви и благодарности за оказанные услуги. Так вот, не успев поздороваться, он сразу же поинтересовался, появились ли в России (Советского Союза для него не существовало) новые анекдоты о поручике Ржевском… Слава запросто мог позвонить из Америки и попросить рассказать что-нибудь свеженькое. И часто удивлялся: почему поручик Ржевский во всех анекдотах такой беспардонный? Говорил, что в нашем роду хамов и в помине не было. Очень сокрушался, что «фамильное древо» прославилось благодаря этому, так сказать, «представителю». Впрочем, считая, что дыма без огня не бывает, Ярослав Васильевич долго докапывался, откуда мог взяться данный персонаж, но ничего конкретного ему найти так и не удалось.
- Славик прилетал в Москву примерно раз в два года — в основном на «Мосфильм», за лентами для своего кинотеатра, — продолжает Елена Архиповна. — Но самые сильные впечатления у него остались от первого посещения России много лет назад. Получив наконец возможность побывать на родине, которую он так любил, Ржевский первым делом поехал в Ярославль — посмотреть на свое родовое имение, в котором разместился то ли детский дом, то ли санаторий. Ступив на родную землю, он заплакал, рухнул на колени и стал горячо целовать землю. Что с ним творилось — невозможно описать словами. Ведь у него еще сохранились детские, хоть и весьма смутные, воспоминания о поместье… Да еще в аэропорту, услышав родную речь, он бросался обнимать незнакомых людей только за то, что они говорили по-русски.
Очень понравился Славику Киев. В одном из валютных магазинов он от широты душевной собрал всех грузчиков и угостил их самой большой бутылкой «Смирновской» водки. Однажды, когда мы ехали по Киеву, один из встречных автомобилей мигнул нам фарами, предупреждая о гаишниках. Славик поинтересовался, что это значит. Мы объяснили: водительская солидарность. И наш гость… расплакался: «В Америке же этого нет -- наоборот: один другому назло бы сделал!.. » Пересев за руль, Ярослав Васильевич, Царство ему небесное, принялся мигать всем встречным машинам. А завидев гаишников, остановился и… стал их обнимать, одаривать сувенирными ручками, зажигалками.
Но самым колоритным представителем «Родины» был, пожалуй, казачий атаман Морозов, много лет назад служивший на Кубани сотником. Здоровенный, под два метра ростом, в свои 90 лет он мог запросто выпить 250-граммовый стакан водки и после этого сплясать вприсядку. Однажды Морозов пришел в гости к Екатерине Федоровне в «неурочное» время (бабушка принимала по пятницам, а дело было в среду) с во-о-от такой рыбиной для меня! Очень уж ему не терпелось со мной пообщаться, так сказать, соприкоснуться с родиной. А еще он интересен тем, что жил в Привольном на квартире у Горбачевых. Очень хорошо их помнил, а особенно любил вспоминать маму Михаила Сергеевича, неизменно восклицая: «Красивая была баба — Анастасия!».
Узнав о визите Горбачева в США, Морозов приехал встречать «Мишку» в аэропорт. Он так орал, так размахивал в толпе своими ручищами, что вся Америка узнала, кто был у Горбачевых постояльцем…
В завершение разговора я поинтересовался у своей собеседницы, имеет ли она дворянский титул? «Не знаю, может быть, и есть, — махнула рукой Елена Архиповна. — Я этим не интересовалась — некогда было».