Сейчас на нашей эстраде до обидного мало осталось умных, интеллигентных и по-настоящему профессиональных артистов. Именно поэтому на фоне длинноногих полуобнаженных «фанерных» девочек и мальчиков, поющих «ни о чем», выгодно выделяется певица, которая с полным правом может носить гордое имя Артист -- «иностранка»-прибалтийка Лайма Вайкуле, или, как давно уже объявляют ее ведущие концертов, «великолепная Лайма».
-- Давая интервью, вы просите фотографов не снимать вас крупным планом. Почему?
-- Часто на фотографиях я получаюсь так, что лучше бы не снималась. Расскажу одну историю. Я ехала в поезде с гастролей из какого-то шахтерского района. Ко мне в купе постучались и вошли за автографом человек десять молодых ребят. Когда мы пообщались и я всем расписалась, один из них сказал остальным: «Вы посмотрите, как она классно выглядит! А по телевизору -- ну будто девятьсот пятого года рождения!» Вот поэтому я и прошу операторов и фотографов при съемках делать только поясные планы.
-- Лайма, тексты ваших песен серьезны, глубоки. Вы считаете, что именно это нужно зрителю?
-- Я не могу петь «ни о чем». С появлением в моей жизни поэта Виктора Пеленягрэ я наконец-то имею «живые», человеческие тексты. Я могу петь от лица женщины -- это была моя мечта с 17--18 лет. Да, я знаю, что если спою блатную песню, в которой есть матерные слова, она сразу станет шлягером, ее начнут крутить, а меня приглашать гораздо чаще, чем сейчас. Многие именно на этом делают деньги, но мне не нужны роскошные шубы, машины или бриллианты -- я не нуждаюсь в деньгах. И я никогда не буду это петь. Я не призываю всех делать то же самое -- просто рассказываю, что такое жизнь.
-- Довольно много шлягеров для вас в свое время написал Илья Резник. Что же вас поссорило?
-- Я очень уважала этого человека, который действительно много для меня сделал. Если бы он не был поэтом, он мог бы стать гениальным продюсером любого артиста, каким в свое время был для меня. Тем не менее несколько лет назад у нас произошел первый конфликт в концертном зале «Россия». Илья собрал на свой творческий вечер всех звезд, включая Аллу Борисовну. А мне за несколько недель до этого вырезали узлы на связках, после чего я должна была лежать и молчать. Когда Илья пригласил меня, я объяснила ему, что мне не разрешено говорить даже шепотом, не говоря уже о том, чтобы петь. Тем не менее я больная приехала на вечер, чтобы не подвести его, и пела живьем, хотя он и предлагал работать под фонограмму. Но я не умею петь под фонограмму -- я начала петь в одиннадцать лет, когда не только фонограмм, даже понятия такого не существовало. После этого я, конечно, заболела, у меня начался бронхит и жуткий кашель, а любой профессионал знает, что для связок артиста кашель страшнее, чем крик. Прямо из «России» меня увезли в поликлинику Большого театра, где врач сказал, что еще одно выступление в таком состоянии -- и я могу потерять голос навсегда. Не имея возможности работать во втором концерте, я объяснила это Илье и была уверена, что он как профессионал все поймет. Но он не только отказался меня понимать -- он очень обиделся на меня, потому что он очень самолюбивый человек и не мог допустить, чтобы концерт у него был хуже, чем ему хотелось. После этого прошло какое-то время, в течение которого Илья во всех интервью рассказывал об этом случае со своих позиций и всячески чернил меня. Позже он эмигрировал, но в Лос-Анджелесе не прижился, и когда в очередной раз приехал в Москву, я сама позвонила ему, забыв о прошлых обидах, и сказала: «Илюша, я хочу тебе помочь».
-- И он принял вашу помощь?
-- Я как раз готовила новую программу и предложила Резнику написать для нее песню. Он был рад, что я позвонила, и мне показалось, что между нами все, как раньше. Однако это оказалось не так. Он назвал цену своих песен -- в два раза большую, чем он брал с других артистов. Я не придала этому значения, так как знала, что ему плохо, и была рада как-то помочь ему, заплатив эти деньги. Я уговорила Раймонда Паулса написать музыку -- именно уговорила, потому что у него был давний и серьезный конфликт с Резником. Это мелодия песни «На улице Пикадилли». Я заказала студию в Америке, оплатила первый взнос, американские музыканты сделали аранжировку, за которую я тоже заплатила. И вот за два дня до моего отъезда в Америку на запись мне домой приходит факс от Резника, в котором сказано что-то типа «мы посоветовались, и я решил, что запрошенный гонорар -- это мало, он должен быть в два-три раза выше». Там же было условие, что я должна платить гонорары с каждого концерта, где исполняются его песни, что я не имею права самостоятельно менять программу -- в общем, по его мнению, мне не принадлежит ничего, кроме свежего воздуха. Я не стеснена финансово, очень независима, свободолюбива, сама являюсь автором сценария собственных концертов и распоряжаюсь так, как считаю нужным. Поэтому я отправила Илье факс: «Спасибо за сотрудничество. Можете считать, что ваш текст свободен. Мы отказываемся от ваших услуг. До свидания». На этом наши отношения закончились, от него в ответ не было ни слова, а позже пошли те самые телеинтервью, где он обвинял меня во всех грехах.
-- Я слышала, было еще что-то довольно неприглядное, связанное с вашей поездкой на фестиваль «Братиславская лира», к чему тоже имеет отношение Илья Резник.
-- Меня на этот фестиваль в Чехословакию отправило министерство культуры. Я отпиралась, как могла, не хотела ехать. Но решили, что представлять Советский Союз должна именно я, и в спешном порядке стали готовить документы на мою поездку. Настолько в спешном, что даже сфотографироваться было некогда -- мое лицо просто вырезали из какой-то общей фотографии. Я была уверена, что провалюсь -- настолько сильные и известные артисты в нем участвовали. Кроме того, это был мой первый выезд за рубеж, и я была просто не в себе. Да еще Раймонд Паулс, провожая меня, сказал: «Без первого места не возвращайся!» Можете себе представить мое состояние? Со мной не пустили моих музыкантов, поэтому мне пришлось репетировать с биг-бэндом буквально «на ходу». Я дирижировала оркестром и каждый час звонила в Москву аранжировщику узнать, что играет тромбон, а что -- барабанная бочка. Это был ужас, ад! В довершение всего у меня после чистки так сильно сел единственный концертный костюм, юбка стала настолько тесной и узкой, что я не могла ни спуститься, ни подняться по лестнице. Резник почему-то чувствовал себя на этом конкурсе хозяином. Он сказал мне: «Лайма, не волнуйся -- с соцлагерем я договорился!» Вероятно, имелось в виду, что члены жюри из дружественных нам социалистических стран будут ко мне лояльны. Я выступила и получила Гран-при, хотя соцлагерь, ненавидевший тогда Россию, «топил» меня, как мог. Все, с кем Илюша «договорился», выставили мне самые низкие оценки.
-- А что это за история, когда богатый американец, послушав ваши песни, построил храм?
-- Моя племянница -- монашка. Она ходила в монастырь в Риге, и только благодаря общению с другими монахинями я узнала эту историю. Меня очень удивило, когда они сказали: «Лайма, мы молимся за вас!» Я попросила объяснить, почему, и они мне рассказали вот что. Их знакомый бизнесмен-католик решил построить католический храм в память о ком-то из бывшего СССР. А когда у себя в Америке купил мой американский компакт-диск и послушал песни, то после этого точно знал, где именно он будет его строить -- и поехал в Латвию. Храм был построен, так что в этом отношении нам повезло немного больше, чем литовцам, эстонцам и другим католическим странам. Только в этом и было мое «участие».
-- Вы религиозны? О чем вы просите Бога, когда молитесь?
-- Я православная. И хотя в церковь хожу довольно редко, всегда, обращаясь к Всевышнему, говорю одно и то же: «Спасибо!» Ничего не прошу, кроме, может быть, здравия своим родным. Главное -- успеть сказать спасибо, потому что считаю себя баловнем судьбы, и благодарность -- единственное, что я испытываю.
-- Если бы вы знали, что завтра -- последний день Земли, какой план бы вы составили себе на завтра?
-- Думаю, что испытывала бы жалость к своим близким, друзьям и ко всему живому, включая кошек и собак, особенно выброшенных из дома или, наоборот, привязанных. И, наверное, постаралась бы найти возможность хоть кого-то спасти, включая и себя, конечно. Это же инстинкт человеческий!
-- Где ваш дом, что он собой представляет и что значит дом в вашей жизни?
-- Я себя чувствую цыганкой, которая все время в пути, и могу сказать словами песни, что «мой адрес -- не дом и не улица, мой адрес -- Советский Союз». Но по ощущению мой дом -- там, где мои родные, где моя собака Келли, где они все. И если вдруг они окажутся в другом месте, я буду с тоской вспоминать свою родину, но я должна находиться рядом с ними, и там будет мой дом. Я обожаю свою Ригу, свой дом, я патриот этой земли.
-- Лайма, когда вы в первый раз поцеловались и как это было?
-- Об этом я ни за что не расскажу. Хотя я, кстати, не замужем!
-- Вы разочаровались в семейной жизни, или это просто временная передышка?
-- Я живу с человеком, с которым познакомилась в шестнадцать, а поцеловалась в девятнадцать лет. Он старше меня, мы вместе начинали, он был музыкантом в моем коллективе и очень во многом помог мне. Но я не хочу замуж. Поэтому когда мне говорят «ваш супруг», я отвечаю, что у меня нет супруга. Андрей -- это человек, которого я очень уважаю и люблю, который всегда со мной рядом в тяжелые моменты. Но я не пойду с ним в церковь венчаться, потому что вдруг мне завтра в голову придет что-то другое, или он в кого-то влюбится, и я начну ненавидеть себя, ненавидеть его за то, что мы с ним не можем расстаться, так как повенчаны. Поэтому я не замужем: загс для меня ничего не значит, а идти в церковь просто боюсь. Это очень ответственно и серьезно.