Многолетний труд воспитателей, пытавшихся вернуть ребенку, усыновленному животным, человеческое обличье, едва не перечеркнули съемки фильма о судьбе собачьего выкормыша
В Одесском доме-интернате для детей с дефектами развития отлично помнят середину августа 1992 года, когда в здешний медпункт привезли странное существо. Почти месяц оно проходило карантин, беспомощно лежа в изоляторе на полу. В медицинской карточке ребенка значилось, что это восьмилетняя девочка. Правда, стоило кому-нибудь приблизиться к новенькой, как она скалила зубы и грозно рычала. Малышка и в самом деле была очень похожа на собаку: передвигалась на четвереньках, без видимых усилий запрыгивала на стол, скамейку, отказывалась спать на кровати, лаяла и могла больно укусить.
В комнату входит девочка -- маленькая, застенчивая. На вид ей девять, не больше, хотя на самом деле скоро исполнится восемнадцать. Если она чем и напоминает собаку, то лишь своей косолапой, с подкашиванием ног походкой -- иных следов дикости в человеке, повторившем в наши дни судьбу Маугли, не нахожу. Оксана сейчас ничем не отличается от своих подружек по интернату. От жизни в будке у нее, говорят, сохранилась лишь привычка спать, свернувшись по-собачьи клубком.
Я -- не первый журналист, которого заинтересовала эта необычная история, поэтому Оксана охотно, без лишних расспросов, начинает вспоминать свое прошлое. Персонал в один голос утверждает, что девушка в последнее время стала гордиться своей биографией, ведь, похоже, ни у кого из здешних воспитанниц нет такой судьбы, ни к кому больше не ездят корреспонденты, ни о ком не снимают кино. Приезд творческой группы московского канала «НТВ», снявшей телесюжет о Малой, совсем перевернул ее жизнь. Оксана возомнила себя настоящей звездой, плохо слушается нянечек и воспитателей, а когда слышит в свой адрес: «Принцесса из собачьей будки», — только улыбается свысока. Она откровенно счастлива этим своим уродливым счастьем.
-- Случай с Малой и в самом деле уникальный, -- соглашается воспитатель Юлия Вершок. -- Проработав в интернате много лет, я ни с чем подобным не сталкивалась. Помню, когда Оксану привезли к нам, у всех был настоящий шок: ребенок на четвереньках по-собачьи скакал по двору -- да так быстро, что не догнать. То и дело норовил куда-то запрыгнуть или перемахнуть через скамейку. Плакать девочка-звереныш не умела, а от обиды жалобно скулила. Когда хотела почесаться, приподнимала ногу и, забросив ее за ухо, быстро шевелила пальцами. Тщательно выкусывала блох. Все эти движения были для нее чисто рефлекторными. Словами Оксана пользовалась неохотно, хотя обращенную к ней речь прекрасно понимала. Ее же язык был другим -- бессловесным. Немало усилий было затрачено на то, чтобы научить девочку кушать, как люди. Обычно она в одной тарелке смешивала салат, суп и второе блюдо, выливала туда же компот, а уже потом начинала хлебать это месиво, громко чавкая. Дети, конечно, смеялись и дразнили ее. Про свою прежнюю жизнь она рассказывала очень мало — что-то о конуре и собаке… Но что там правда, а что придумано? Ребенок-то сильно отставал в развитии. Так что на самом деле о жизни девочки до поступления в наш детский дом мало что известно. В ее документах записано, что Малая -- сирота, а к нам прибыла из Цюрупинского интерната Херсонской области.
С трудом избавлялась Оксана от повадок животного -- почти десять лет прошло, прежде чем девочка стала похожа на здешних детей. Воспитатели и персонал терпеливо учили ее всему, что присуще человеческому существу, стараясь ни на минуту не оставлять одну. Отвлечь, занять, заставить забыть -- такой была педагогическая задача, с которой в Одессе отлично справились. Девочка сейчас читает и немного пишет, считает в пределах двух десятков. Она научилась простым вещам -- умываться и чистить зубы, обслуживать себя. А главное, научилась общаться с людьми. Хотя животные инстинкты въелись глубоко.
-- Иногда вечерами Оксана норовит все же уединиться, чтобы вприпрыжку пробежаться по саду, -- утверждает директор детского дома-интерната Татьяна Кириченко. -- Видели ее фигурку? Все тело девочки как бы готовится к прыжку -- у нее до сих пор неправильная осанка. Да, ее поведение поначалу наводило на мысль, что воспитала Оксану собака, хотя мы не знаем, как точно это было. Во всяком случае, когда она начинала выть, в округе все собаки тут же откликались.
Одним словом, приобретенные в раннем детстве повадки животного постепенно забылись. Осталась только какая-то уж чересчур сильная привязанность к животным. Оксана уже ничем, казалось, от своих подруг не отличается. И вдруг…
И вдруг произошло событие, полностью перевернувшее жизнь Оксаны Малой: на нее -- девочку, которую никто, кроме собаки, по-настоящему никогда не любил, -- вдруг не просто обратили внимание, а даже сделали центральным персонажем телефильма. Правда, когда телевизионщики попросили девушку взять в рот огромную палку и так побегать по траве, как она когда-то делала, Оксана усомнилась: стоит ли? Даже спросила у гостей: «Хотите из меня дурочку сделать?» Но авторитет взрослых возымел свое действие, и роль собаки Малая сыграла отлично -- маленький Маугли агрессивно скалился и рычал. Причем звук, издаваемый им, казалось, и в самом деле исходил из глотки пса. Вспомнив свои старые привычки, Оксана так старательно лаяла, что подняла в районе станции 15-го Фонтана в Одессе такой собачий лай, что непосвященные искренне удивлялись: что происходит в округе? Оказалось, она ничего не забыла -- та, прежняя девочка-собака, которой она была когда-то, все еще жива…
-- Телевизионщики из Москвы работали у нас несколько дней и просто -таки воспользовались тем, что мне пришлось отлучиться на пару часов по хозяйственным делам, иначе я ни за что бы не разрешила подобные съемки! -- сокрушается Татьяна Валерьяновна. -- Мы столько лет трудились, чтобы ребенок забыл свое прошлое, свои старые повадки! А они как раз старались погрузить его в прежнее состояние и всколыхнули то, чего нельзя трогать.
После отъезда журналистов Оксана нет-нет да и вновь погрустнеет. Забывшись, она с невыразимо печальной физиономией воет на луну. А недавно укусила Наташу Орлову, свою подружку.
-- Да нет, не очень больно, -- улыбается Наташа. -- Но она такого уже просто очень давно не делала…
-- Девочка стала какой-то напряженной, тревожной, иногда агрессивной, -- утверждает ее воспитатель Нина Рыгина. -- У нее разладились отношения с детьми. Но главное, Оксана вдруг узнала: она не сирота, у нее есть семья. И когда девочки, посмотрев телепередачу о своей подруге, говорят ей, что родные бросили ее, отдали собаке, значит, они плохие, Малая приходит в ярость и изо всех сил защищает тех, о ком давно позабыла. Теперь она ждет, что кто-нибудь устроит ей встречу с отцом, братьями, крестной.
-- Мама была плохой, она меня била и не давала кушать, а папа защищал, -- рассказывает мне Оксана. -- Папа добрый, я его люблю.
-- Ты это помнишь? -- интересуюсь я.
-- Нет, на кассете видела, -- отвечает.
В голове у нее все перепуталось: внезапные яркие вспышки ранних воспоминаний, снятый телевизионщиками фильм, их рассказы о деревне, где она родилась…
Дворняга научила девочку всему, что сама умела
Деревенька Новая Благовещенка Горностаевского района на Херсонщине -- затерянное царство нашей героини.
-- Почему брехню по телевизору показываете? Неправильное ваше кино! -- набрасываются на меня сельчане с упреком.
Я пытаюсь втолковать людям, что не имею никакого отношения к телесюжету, снятому московскими коллегами. И, похоже, напрасно.
-- Явная байка! -- возмущаются они. -- Мы ведь жили здесь и все видели! Зачем-то выдумали, будто Оксану во дворе на цепи держали. Мол, короткий поводок -- вот и вся ее свобода. Да у Малых и собаки -то не было! Да, Валька непутевой была, пила, гуляла, может, и неухожен ребенок был, может, даже голодал. Потому-то и лишили их с Сашкой родительских прав, забрали детей. Мальчиков раньше, а Оксану чуток позже. Годовалая была девчушка. Больше мы ее с тех пор не видели.
-- Оксане было не больше года, когда ее увезли из нашей Благовещенки. Я тогда была председателем женсовета, часто бывала в этой неблагополучной семье и хорошо все помню, -- утверждает Лида Жупина.
Отмахнуться от всех этих свидетельств не выходит еще и вот по какой причине: ученые Одесского педагогического университета утверждают, что у Оксаны хорошо сформирована речь. Значит, до трех лет она вовсе не обитала в собачьей будке. Инстинкт животного выработался позже. Возможно, предполагают профессионалы-дефектологи, в конуре она жила не постоянно, эпизодически. Но если Оксану оформили в Херсонский Дом ребенка в годовалом возрасте, а оттуда перевели в Цюрупинский интернат, после которого и направили в Одессу, то что прикажете думать? Руководство Дома ребенка в Херсоне отказалось общаться с корреспондентом «ФАКТОВ» без вмешательства прокуратуры. В Цюрупинском интернате моим московским коллегам вообще заявили: девочки по фамилии Малая там никогда не было. И так и сяк пытаюсь сложить воедино части этой головоломки. Может, больной ребенок все нафантазировал? Может, не было большой доброй белой собаки и дома- конуры?..
-- Да вы что! -- возражает Татьяна Кириченко. -- В том, что инстинкт животного у девочки выработанный нет никаких сомнений. Собачьи повадки не могли взяться ниоткуда, такое выдумать просто невозможно.
Так в чем же тогда причина одичания человеческого детеныша? На ответ натолкнул разговор в доме Оксаниного отца. Мама девочки уехала из Новой Благовещенки почти сразу, как только ее лишили родительских прав. Говорят, даже в розыск подавали. Александр женился второй раз. У его нынешней супруги Шурочки к тому времени было своих шестеро детей: кто воспитывался в интернатам, кто жил дома. А Толика и Нину они уже вместе прижили.
-- Детей мы любим, -- добродушно улыбается Александра Павловна. -- Едва только с Сашей сошлись, первым делом стали разыскивать его сыновей и дочку. К тому времени ихнего Юру кто-то уже усыновил, а с Сережей и Оксаной мы виделись часто. Девочку нашли в доме ребенка в Херсоне, а когда ее перевели в Цюрупинский интернат, туда приезжали понянькаться. Потом она подросла, и, помню, Саша захотел взять дочку на лето в село. Но нам дали от ворот поворот: дескать, кто вы ей? До этого мы представлялись дядей и тетей. Тогда Саша взял в сельсовете справку, удостоверявшую его отцовство. Ну и отдали нам девчонку на каникулы, бегала тут…
-- Вспомните, пожалуйста, -- прошу Шуру, -- какой она тогда была. С кем играла? Какие привычки были у девочки? Что любила?
-- Ну вы и спросили! -- пожимает плечами женщина. -- Я ведь с шести утра на ферме. Когда мне было смотреть за ней? Ну, играла тут себе… Может, тогда и подружилась Оксана с доброй собакой? Ведь весь день, с утра до вечера, она была предоставлен сама себе…
-- А кто у нас тогда в будке жил? -- вслушиваясь в наш разговор, силятся вспомнить дети, которых полным-полно во дворе. -- Мухтар? Или же Туман?
Компанию Тумана и Мухтара, в виду вечно занятых взрослых, девочка, очевидно, и предпочла. Ей катастрофически не хватало внимания, ласки и любви, а у суки только потопили щенков, и все свое неизрасходованное материнство дворняга подарила Оксане. И научила Малую всему, что сама умела.
-- В то лето, когда Оксана последний раз у нас гостила, она вела себя как-то странно: лаяла, по-собачьи скакала по двору, -- вспоминает Шура.
-- Говорят, дочка шерстью обросла, как собака. Это правда? -- вступает в разговор Саша, отец девочки. Он скучает по ней и готов хоть сегодня ехать в Одессу, но нищета не пускает. В их доме нынче концы с концами едва сводят.
Вновь воскресшее в кадрах телепрограммы прошлое всколыхнуло и Оксану. Папа и брат Сергей -- самое чистое и светлое воспоминание ее детства. Годы не сделали девочку черствой, она до сих пор цепляется за призрачные узы, связывающие ее с затерянной в херсонской степи деревенькой, с доброй собакой и крестной Шурой, о чью руку можно потереться щекой. Наверное, семья согласилась бы на ее переезд в Новую Благовещенку -- даже вопреки тяжелому материальному положению. Ведь через пару месяцев Оксане исполнится восемнадцать, и ее переведут во «взрослый» интернат для психохроников. Впрочем, руководство Одесского дома-интерната видит будущее своей воспитанницы по-другому.
-- Мы собираемся обратиться в наше профильное министерство с просьбой разрешить Малой остаться у нас. Во-первых, с ней еще нужно работать, а во-вторых, девушка была бы отличной помощницей любой нашей санитарке -- она очень трудолюбивая, ответственная. Да и привыкли мы к Оксане, -- говорит Татьяна Валерьяновна.
Но девочка-собака упорно рвется в джунгли жизни, упрямо повторяя: «Хочу домой, к папе». Она думает, ее будут там любить. Так, как это делала дворняга: прижав к теплому боку.