Людям, которые находятся в оккупации, нужны еда, вода, лекарства, работа, пенсии. Борьба за выживание, бытовые неурядицы отнимают у них много времени и сил. Они не знают, что будет не то что завтра, а через два часа — один «прилет» может радикально изменить абсолютно все. Постоянное напряжение изматывает, лишает сна и покоя. Но даже сейчас они думают о том, как сложится их жизнь после войны.
«В нашем селе власть менялась трижды, — пишет Олег, проживающий в некогда одном из живописнейших уголков Донетчины. — Вот опять тряпки „ДНР“ висят везде. Но люди, успев пожить какое-то время „в Украине“, даже слышать не хотят о „защитниках“. Я пересказал бы, что в их адрес говорят даже женщины, которые для них кашеварят, но придется только многоточия ставить.
Меня поразил один эпизод. Когда бои за наш регион достигли своего апогея и сепаров все-таки выкурили, полегло немало хлопцев. Первую помощь раненым медики оказывали в нашей местной больнице. Какие все-таки они молодцы! Запомнил доктора, который от усталости сам едва на ногах держался, но очень четко руководил всеми процессами. Сразу определял, кто потерпит, кому срочно нужно укол сделать, а кого везти опасно. И худенькие, хрупкие медсестрички успевали еще бойцов и по руке погладить, и доброе слово сказать.
Мы с друзьями помогали чем могли. В общем, весь вечер прошел в суете. Далеко не все односельчане, скажу честно, подключились, но все равно патриотов у нас немало.
Явился и Михалыч — местный балагур и „аторитет“. Ему под 90, но крепкий еще старик — „жилистый“, как он сам говорит. Все бабок одергивал, когда те на Путина молиться были готовы. Чертыхался, палкой им грозил, дурами обзывал.
Судьба у него непростая. Рос сиротой, сам дом построил, детям образование дал, жену похоронил. Никуда не выехал, хоть дочь с сыном звали. Упрямый донельзя: „Буду ждать своих“. В смысле нашу армию.
— Михалыч, ты чего на ночь глядя?
— Возьми для ребят, — протягивает мне буханку хлеба. — Больше ничего нет.
Честно, у меня слезы навернулись: человек действительно принес все, что у него было. Когда совсем тяжкие времена наступили, раздал запасы семьям с маленькими детьми. Чем сам питался, большой вопрос. Потом подошел к каждому бойцу:
— Спасибо, сынок.
Такие моменты надо в кино показывать. Вы бы видели, как светлели лица ребят.
У нас теперь свой партизанский отряд во главе с Михалычем. Старик дает много дельных советов. Говорите, Донбасс отдать надо? Да только ради Михалыча стоит воевать.
Мы с ним договорились, что после Победы накатим так, что вся округа вздрогнет. До этого — ни-ни. Дел у нас много».
«Моя мама убежденная коммунистка, — пишет жительница Макеевки Анна. — Она из когорты старых несгибаемых партийцев, очень принципиальная и категоричная. Делу Ленина предана всей душой, убеждена, что Сталин был прав во всем, что Штаты разрушили Союз, Майдан проплачен и так далее.
Ссорились на этой почве всю жизнь, но в последние годы прекратили: надо же как-то уживаться в одной квартире. А до этого перепалки достигали высокого градуса. Еще и подружек своих подключала. Тех вообще не переспоришь.
Едва на площадях произнесли словосочетание „русский мир“, вся их команда встрепенулась. Цель появилась — умереть в горячо любимой России. Достали какие-то значки, флажки, листовки. На митингах стояли часами, потом дома у нас заседал их штаб, какие-то потертого вида мужички давали задания. Вменяемому человеку страшно было на этот шабаш смотреть.
Сделала несколько попыток переубедить — дикие скандалы. „Какая Украина? — орут. — Хватит с нас!“ В общем, Путину не надо было столько сил и средств тратить на пропаганду. Эти сами кого угодно убедят в том, что русские — богоизбранная нация.
„Референдум“ стал для них, без преувеличения, праздником. Я давно эту гоп-компанию такой счастливой не видела: глаза светятся, гордая осанка, нарядные. Старая гвардия мгновенно помолодела.
Спустя пару месяцев после наступившего счастья я обнаружила, что из шкатулки исчезли ее сбережения — „гробовые“. „Я на нужды „республики“ отдала“. А сумма там была приличная.
Потом съестные запасы стали таять — отвезла на блокпосты. То пару килограммов картошки не могла из магазина донести, а тут силы откуда-то взялись, прямо расцвела. Пропущу, как мы выживали зимой, что делается сейчас, какие сцены видели своими глазами…
Мама превратилась в жалкую худую старуху. Разорвала свой партбилет и сожгла всю символику. Телевизор не включает вообще. Проклинает новую власть так искренне, что любо-дорого слушать.
Конечно, „ломка“ прошла для нее очень мучительно. С другой стороны, стало легче. Да, едим не досыта, боимся всего, но главное — мы теперь „одномышленники“, как говорил владыка Межигорья.
— Меня простят? — спрашивает мама.
Дальше весь набор: „что я натворила“, „дура была“, „грех на душу“, „кому поверила“, „гореть ему в аду“. „Ему“ — это любимому и дорогому Путину.
„Даже безмозглые просыпаются“, — констатировала недавно она после посиделок с экс-соратницами.
Люди, простите мою маму. На этих идейных старушках-одуванчиках несмываемый грех. В том числе, конечно, ибо возглавлять списки будут все-таки личности помасштабнее. Понимаю, что никакими молитвами, раскаянием, слезами они не утешат тех, кто воевал, кто потерял на проклятой войне близких, кто лишился всего и вынужден был бежать из Мордора.
Нам действительно очень тяжело. Ждем освобождения».
«Стою у окна, жду мужа с работы. Вижу наш дворик, весь в цветах, старушек на лавочке, детвору в песочнице, подростков с мячом, — пишет дончанка Елена. — Вроде ничего не изменилось: я в своей квартире, среди привычных вещей — совсем как в беззаботном довоенном времени.
Господи, как же мы были счастливы! Подумаешь, кроссовки порвались, кран потек, зарплату на два дня задержали, супруг не с той ноги встал, котлеты пригорели, начальник с цепи сорвался, дочь зачет не сдала, а у подруги очередной роман закончился крахом. Люди, скажите, вы и сейчас из-за подобного слезы льете, курите сигарету за сигаретой, ворочаетесь ночами?
Услышьте, пожалуйста, нас. На Донбассе теперь точно знают, что такое настоящие проблемы.
Мы с мужем врачи. Никуда не уехали. Да, часто приходится спасать раненых боевиков. И одновременно вытаскивать с того света тех, кого они обстреляли или избили, над кем зверски поиздевались.
Для нас нет различий, кто этот человек, если ему плохо. Хотя мы абсолютные патриоты и с огромной радостью лечили бы наших бойцов. Но так сложилось. Мы выполняем свой врачебный и человеческий долг.
Мужу часто приходится оперировать буквально под прицелом „калаша“. Привозят очередного „300-го“, а с ним „товарищ“, еле на ногах держится: „Ты! Если братан коньки отбросит, жить не будешь, понял? Чтоб завтра он у тебя по коридору ходил!“
Супруг за эти месяцы уже психологом стал. Знает, на кого из сопровождающих наорать можно, с кем лучше вообще не пререкаться, а при ком даже моргать опасно: нервному „гостю“ человека порешить — что чихнуть.
Часто приходит с дежурства, руки трясутся и рубашка вся мокрая от пота. Стал угрюмый, жесткий, взрывной. Поседел, похудел, осунулся.
Мне проще, я детей лечу. Хотя сердце разрывается, когда понимаешь, что их родителям лекарства не за что купить. Еще хуже, когда им срочно надо везти ребенка в „большую Украину“, а они боятся, что там „бЭндеровцы“ их на первой же ветке повесят.
Но самое страшное в нашей ситуации — бессилие. Врач всегда должен использовать любой шанс, бороться за жизнь пациента до последнего, делать все, чтобы вернуть больному здоровье. А если нет элементарных лекарств, инструментов, оборудования? Да еще привозят больных с большим опозданием, когда драгоценное время упущено. То „скорая“ не могла доехать под обстрелами, то бензина нет, то нужный препарат вовремя не вкололи. Если бы вы только знали, сколько людей ушло на тот свет именно по этим причинам. Рядовые случаи давно перестали быть таковыми, вот в чем ужас реалий „ДНР“. Теперь из-за пустяка, из-за ерунды может произойти непоправимое. Часто мы лишь констатируем очередной летальный исход.
А еще вот о чем хочу сказать. Когда-нибудь война закончится. Нашей победой, разумеется. А что потом? Примет ли нас Украина? Что скажут нам люди, у которых в боях за Донбасс кто-то погиб или ранен? Как объяснить, что медик не должен отказывать в помощи никому, что на больничной койке лежат пациенты без погон и должностей, что нас не интересуют религиозные и идеологические взгляды? Да, к кому-то мы относимся с симпатией и уважением, чьи-то поступки вызывают у нас оторопь. Но на эмоции нет ни прав, ни сил.
Знаю, что та же ситуация у коммунальщиков, у горноспасателей, да у многих, собственно.
Недавно на несколько дней выезжали к дочери в Одессу, увидели, что страна живет трудно, но все ждут перемен к лучшему. Это главное.
Мы ни за что не расстанемся с украинскими паспортами. Но мы изгои: в „ДНР“ никогда не смиримся с происходящим, а в любимой Украине на нас клеймо поставили. Горько и обидно…»
Подготовила Ольга БЕСПЕРСТОВА,
специально для «ФАКТОВ»
Фото в заголовке ЕРА