Алексей Навальный сегодня — один из самых востребованных политиков в мире с точки зрения СМИ. После того как российский оппозиционер стал жертвой отравления 20 августа в Томске и прошел курс лечения в Берлине, журналисты различных изданий стремятся взять у него интервью. Навальный уже побеседовал с немецким журналом Der Spiegel, BBC, «Медиазоной», газетой Bild. Вместе со своей женой Юлией он стал героем очередного выпуска программы популярного российского видеоблогера Юрия Дудя. Их разговор длился два с половиной часа. В этом материале «ФАКТЫ» предлагают наиболее интересные высказывания Алексея и Юлии.
— Алексей, как ты?
— Гораздо лучше, чем 20 августа!
— У тебя все движется, работает? Говорили про руку…
— Ручки пока еще дрожат. Если я буду пить воду из бутылки, получится маленький аттракцион… Но я реально с каждым днем чувствую себя все лучше. Занимаюсь с физиотерапевтом. Сегодня он начал учить меня жонглировать, поэтому через какое-то время вы увидите, как я жонглирую, еду на одном колесе, достаю кролика из шляпы… Мне нужно делать много упражнений — право-лево — чтобы мозг соображал. Все-таки «Новичок» разрушает нервную систему, и нужно восстанавливаться… Я поправлюсь.
— Поднимался ты сам сюда?
— Сам, меня не несли люди (смеется). Этот период прошел, когда меня водили под ручку… Был реально неприятный период, когда я только начал вставать с кровати. Мне подтаскивали к умывальнику стул. Я садился на этот стул. Чтобы умыться, у меня занимало три минуты, и потом я доходил до кровати, ложился и смотрел в потолок, и с ужасом думал, неужели все это будет долго продолжаться… Потом я начал есть сам, стал довольно быстро восстанавливаться. Врачи были даже удивлены, что я восстанавливаюсь с такой скоростью… Я работаю этакой морской свинкой сейчас, потому что выживших после боевого химического оружия не так много, и врачи следят за мной, чтобы понять, как нужно помогать таким людям.
— Расскажи, как все было.
- Мы в Москве и собираемся, извините за выражение, замочить «Единую Россию» на местных выборах, что мы, собственно говоря, и сделали с помощью «умного голосования»… Мы долго снимали в Новосибирске. Потом поехали в Томск. По дороге нас постоянно останавливала полиция, было очевидно, что за нами очень плотно следят, но никто нас не беспокоил. В Томске мы тоже снимали в нескольких локациях. Ничего другого мы не делали. Днем снимали, на ночь возвращались в гостиницу, утром снова уезжали на съемку. А потом настало время возвращаться в Москву. У меня по четвергам передача. И вот рано утром в четверг я проснулся, прекрасное настроение. Накануне я искупался в реке Томь в Кафтанчиково. Сейчас название этого населенного пункта знают все, а тогда я понятия не имел об этом — абсолютно темный берег, темная река… У меня хобби такое — купаться в водоемах там, где я бываю… Вечером приехал в гостиницу, лег спать. Утром проснулся, принял душ, оделся, поехал в аэропорт. Все прекрасно…
Началось все в самолете. У каждого было в жизни плохо, и он думает: «Я сейчас умру. Мне так плохо, я сейчас умру». А тут прямо это ощущение «Я сейчас умру», оно накатывает и накатывает. И вот мой пресс-секретарь Кира Ярмыш сидела рядом, и я думаю, сейчас она, конечно, подумает, что я какой-то больной, но я закрыл компьютер и говорю: «Кира, можешь поговорить со мной?» — потому что мне нужно сконцентрироваться на каком-то голосе, потому что реально все плывет.
Сидел и думал: а что это вообще происходит? Потому что ни сердце, ни желудок… Ты не можешь… Обычно, когда тебе плохо, ты можешь проанализировать себя, ну, и разложить это: у меня болит сердце, у меня болит живот, у меня нога, не знаю, голова болит или я простудился. А здесь ты не можешь понять. И я говорю: «Поговори со мной». Ну, она так посмотрела на меня удивленно, говорит: «Хорошо». Что-то начала говорить, я вижу — рот открывается, что-то говорит, но не очень понятно.
Идет мимо бортпроводник с тележкой, и я думаю: «Возьму попить», потом думаю: «Нет, лучше-ка я пойду в туалет умоюсь, наверное, мне полегчает». И уже как-то босиком пошел в туалет, зашел, умылся раз, умылся два, посидел минуту на унитазе. Думаю: «Сейчас еще посижу», потом думаю: «Нет, не смогу уже выйти сам». И тут в этот момент… Знаешь, я, потом, когда анализировал, это, может, звучит странно, наиболее близкое описание — это дементоры в «Гарри Поттере». Роулинг пишет, что когда дементор тебя целует, тебе не больно, а жизнь — уходит. Вот абсолютно не больно, но главное поглощающее тебя ощущение — типа, я сейчас умру…
Я выхожу, вижу какой-то ряд недовольных людей, в голове мелькает мысль, что я минут десять был в туалете… Думаю, надо как-то попросить о помощи, нужно идти на свое место, наверное, даже не дойду. И неожиданно для себя я поворачиваюсь к бортпроводнику и говорю: «Меня отравили, я сейчас умру». И просто ложусь ему под ноги… Ну, то есть это дичь. И бортпроводник смотрит на меня с легкой ухмылкой, потому что думает: «Ну, какой-то ненормальный человек». Наверное, он подумал, что меня отравили томатным соком или макаронами. И он уже хотел сказать: «Мы вас не могли здесь ничем отравить». Но я уже ничего не слушал, я лег под ноги с твердым намерением умирать, потому что вот это ощущение, что весь организм тебе говорит: «Алексей, пора прощаться»…
Прелесть ситуации в том, что пилоты самолета и врачи очень классно выполнили свою работу по инструкции. Пилотам сказали, значит, человек уже там, типа, сейчас отбросит кони — они моментально начали сажать самолет. Фельдшерам сказали: «Чувак в отключке» — они пришли, сказали: «Ну, похоже, что он действительно…». Вкололи атропин. Приехала реанимация, сказала: «О, да он же похож на наркомана в передозе, у него явно отравление, поэтому вот ему атропин, везем его в токсикологичку». Они все очень четко сделали по инструкции, но… В России как устроено: когда все работают по инструкции четко — это скорее цепь счастливых случайностей…
— Юля, что самое страшное было в больнице в Омске?
- Увидеть Алексея и понять, что все гораздо хуже, чем я себе представляла, пока летела из Москвы. Услышать врачей и понять, что они не договаривают, увидеть их страх… Алексей в коме, но у него сильные судороги. Это было как в фильме «Чужой»… На второй день, когда было понятно, что, скорее всего, его не отдадут, я поехала на встречу с немецкими врачами, уже после того, как меня не пустили к ним в больнице. Мы узнали, в каком они отеле остановились, созвонились с ними. Я к ним приехала… Они мне сказали, что он абсолютно транспортабелен, что они его готовы вывозить и что напишут мне бумагу, но это займет какое-то время, около часа.
Вышла из гостиницы: с одной стороны река, деревянный настил, на который я плюхнулась, и с другой стороны была свадьба. И вот там такое веселье, поют какие-то песни. «Горько» не кричали, но все красиво наряжены, одеты. И в тот момент понимала, что происходит какой-то сюр… Я подумала, что сегодня я не смогу его забрать. Я думаю, что это благодаря усилиям многих людей и, наверное, мое какое-то давление в прессе, в интернете, что мы хотим его забрать, а его нам не отдают, и уже на международном уровне. Меркель, Макрон сделали какие-то заявления, но я, честно говоря, не особо следила за этим. Мое письмо Путину с требованием, чтобы его отпустили… Все эти усилия сложились, и в какой-то момент они поняли, что им будет проще его отпустить, чем устроить вот такое… шоу, как он умирает в прямом эфире…
Как бы это сейчас страшно ни звучало, после этой истории я научилась говорить слова «смерть» и «умирает», потому что в моей семье, когда Леша или дети что-нибудь такое говорят, я все время ужасно на них ругалась. Я не люблю произносить эти слова. Теперь вот как-то мне стало проще это делать, потому что я понимала, что, скорее всего, он там умрет…
— Алексей, как ты думаешь, где конкретно тебя отравили?
— Мы понимаем, что я из номера гостиницы выходил, схватившись за бутылку с водой, будучи уже пораженным. И, значит, заражение произошло в гостинице. Потом прошло три или четыре часа — долгий период. Если бы я выпил это, съел или вдохнул, я бы, конечно, отбросил кони, ну, там, за полчаса, за час. А это был долгий период… Я либо потрогал что-то… Ну, слушай, это могло быть так: я снимал рубашку с вешалки, дотронулся до вешалки — и привет. Это могло быть на одежде, это могло быть, где угодно, на самом деле. В этом и смысл боевого химического оружия… Оно состоит из нескольких компонентов, и каждый компонент безвреден. Потом нужно микроскопическое количество, чтобы убить человека. И самое главное — оно растворяется в организме бесследно. Поэтому меня так долго держали в Омске — они ждали, пока все разложится в организме, и не будет никаких следов этого «Новичка». Но тут они ошиблись просто с таймингом… Было довольно очевидно, что сначала они просто ждали, что я помру. А потом они ждали, что-либо я помру, либо превращусь в этого овоща, либо как минимум выйдут следы. Идея была в том, чтобы меня не выпускать как можно дольше…
— Ты заявил, что к твоему отравлению причастен лично Путин…
- Моя версия заключается в том, что это сделали сотрудники либо ФСБ, либо СВР по указанию, конечно, безусловно, Путина. Давай разложим это на элементы: можно ли купить «Новичок» в супермаркете? Можно ли сварить его в химлаборатории? Нет. Это бинарное химическое оружие. Невозможно это сделать… Это должна быть довольно сложная химическая лаборатория. И, кроме того, его нужно уметь применить. Поэтому вот совокупность факторов: во-первых, это «Новичок», во-вторых, все, что произошло в Омске, когда министр здравоохранения формирует группу, она приезжает из Москвы доказывать специально, что я не транспортабельный. И все развитие… Потом фантастическое по масштабу, личное, персональное вранье Путина о том, что я симулировал и сам себя отравил. Совокупность этих факторов указывает.
У нас нет с тобой видео, где Путин стучит ногами и кричит: «Убейте его, он обижает мою „Единую Россию“, и он разговаривает о моих деньгах». Такого нет, конечно. Но два человека могли — Бортников из ФСБ и Нарышкин из Службы внешней разведки могут написать «Применить активные мероприятия и сварить коктейль № 9». И приказ им о применении коктейля № 9 в отношении гражданина России не может отдать кто-то, кроме Путина, безусловно…
Когда ты спрашиваешь почему — у меня есть ответ на это. Потому что последние два года вся наша система находится под беспрецедентным давлением. Ты знаешь, какие-то были рейды, у нас нет людей, у которых не заморожены банковские аккаунты, всех допрашивают, ну то есть давление нарастает. Миллион долларов должен я Пригожину, «повару Путина», миллион долларов должна сотрудница ФБК Любовь Соболь, какие-то десятки миллионов рублей должен ФБК. Мы были вынуждены уйти с одной организации на другую. И несмотря на это, мы не просто выжили — мы еще и стали сильнее. И мы довольно эффективно мочканули «Единую Россию» на этих выборах. И они понимали, что перед выборами в Госдуму им грозят большие-большие проблемы. Поэтому, думаю, но опять же мое предположение — ты можешь сколько угодно называть это манией величия, — что в каком-то смысле мы стали жертвой своего собственного успеха…
Читайте также: За отравлением Навального стоит Вторая служба ФСБ, — The Guardian
Фото: YouTube-канал «вДудь»