Как подарок к своему профессиональному празднику киевские медики восприняли новую книгу историка Виталия Ковалинского «Киев аптечный»
Сегодня никто не представит себе жизни без аптек. А ведь в былые времена больных «пользовали» по рецептам, от которых у наших современников волосы дыбом встают. «Сердце собаки высуши и разотри мелко, смешай с каким-либо питьем и мажь там, где сердце, тогда у человека чрезмерный сон отводит… » «Мозг петуха пить с вином — от многих болезней вылечивает… » «Кал кота или кошки смешать с горчицей и мазать им коросту — сгонит и волосы нарастут… »
При Петре I аптеки появились в губерниях и провинциях, а при Екатерине II уже «нигде, никто, кроме аптек» лекарств в розницу не имел права продавать. Число аптек определялось по количеству жителей. В столицах, например, одна аптека должна была обслуживать не менее 12 тысяч жителей, выполняя заказы по 30 тысячам рецептов в год. В губернских городах эта норма составляла 10 тысяч жителей и 15 тысяч рецептов, в уездных — семь тысяч жителей и шесть тысяч рецептов. В сельской местности расстояние между аптеками не должно было превышать
15 верст, а число заказов, поступающих от населения, здесь значения не имело.
Регламентировались и цены на лекарства — их определял документ, называемый аптекарской таксой. В ней указывались расценки на лекарственные средства, тару и уже готовые лекарства. Таксу составляла специальная комиссия министерства внутренних дел, а утверждал министр.
В Киеве первая аптека была разрешена Петром I для солдат. Но, по словам Виталия Ковалинского, документальных свидетельств о ее деятельности не сохранилось. Поэтому первой киевской аптекой считается та, которую открыл немецкий колонист Йоганн Гейтер. Расположена она была на одной из главных улиц Подола — Успенской, ставшей впоследствии Притиско-Никольской.
После смерти Гейтера аптеку содержала его вдова, а управлял ею Георг-Фридрих Бунге. Со временем он женился на дочери хозяйки, и аптека перешла в его собственность. Добросовестность создала ему репутацию человека, достойного того, чтобы вместе с детьми быть внесенным в дворянскую родословную книгу Киевской губернии. Это, правда, не помешало тогдашнему городничему Дмитрию Круглову потребовать, чтобы все Бунге… «избрали для себя образ жизни». Отец семейства был обескуражен таким поведением городничего и обратился к императрице. Екатерина II расставила все по местам.
В семье Георга Бунге тем временем подрастали новые аптекари. Cыновья Фридрих-Йоганн и Андреас, пройдя отцовскую науку, заметно развили семейное дело, занявшись, кроме изготовления лекарств, еще и выращиванием лекарственных растений, создав Аптекарский сад на склонах Андреевской горы и Куреневке.
Шли годы, в Киеве открывались новые аптеки — возникла конкуренция. В частности, между владельцем аптеки Иваном Тецнером и его учеником Леонтием Пациорковским, пожелавшим открыть свою аптеку на Подоле, жители которого прекрасно обходились услугами Тецнера. Ивану Тецнеру пришлось просить своих влиятельных клиентов письменно подтвердить: в его аптеке никто в получении медикаментов не имел отказа и не страдал от задержки их выдачи. Тем не менее Пациорковский разрешение открыть собственную аптеку получил. Немалую роль в этом сыграло, скорее всего, взятое им обязательство продавать лекарства со скидкой на 10 процентов.
Жизнь наказала Леонтия Пациорковского за неблагодарное отношение к своему учителю. Довольно быстро убедившись, что двум аптекам на тогдашнем Подоле действительно тесно, он продал свое заведение. Не пощадила судьба Пациорковского и в личной жизни. Едва женившись, он обнаружил у любимой женщины склонность к «незаконным связям», причем часто — с «людьми низшего класса». Терпение аптекаря лопнуло, когда супруга стала изменять ему с провизором, которого он принял на работу. Пациорковский обратился в полицейскую часть, и расследование установило: да, жена аптекаря ему неверна. Пациорковский выгнал провизора с работы, а супругу отослал к родственникам на исправление.
Надо сказать, что среди деловых людей в те времена был одним из первейших вопрос репутации. Рассматривая кандидатуры претендентов на право содержать аптеку, руководство города очень даже обращало внимание на нравственную и профессиональную состоятельность каждого. И в дальнейшем аптекари пребывали под пристальным вниманием губернского правления. Впрочем, это им было на пользу. Например, когда один чиновник обвинил Пациорковского в том, что тот отпускал клиентам «отравленные лекарства», проверка, учиненная губернской медицинской управой, доказала: претензии чиновника безосновательны.
Неусыпно следили и за политической благонадежностью аптекарей, хотя они об этом, может быть, даже не подозревали. И для владельца аптеки на Крещатицкой площади Фромметта большой неожиданностью стал обыск, устроенный старшим полицеймейстером Ивенсоном. Что же послужило поводом? Будучи по делам в Петербурге, Фромметт получил задание от директора медицинского департамента: проезжая через Вильно, остановиться там и попробовать уладить отношения между перессорившимися местными аптекарями, чтобы они не бросали тень на весь аптекарский цех. Антон Фромметт собрал аптекарей с помощью коллеги Лавецкого и на следующий же день отбыл в Киев. Вскоре Лавецкий из Вильно сообщил в Киев: коллеги помирились и договорились работать, ни в чем друг другу не чиня неудобств.
Это письмо и нашли во время обыска у Фромметта. Поскольку имперские власти были настороже в связи с проявлениями национально-освободительных настроений в Польше, в послании Лавецкого был усмотрен тайный смысл. Аптекари собирались вместе — да неужели говорили только о своих аптекарских делах? И только ли о них сообщил Лавецкий Фромметту?
Заподозренного в антигосударственной деятельности Фромметта от разбирательств избавила тяжелая болезнь, от которой он и умер. Лавецкий же был арестован, и его жене пришлось обращаться к властям, доказывая, что «в продолжение своей жизни супруг не допустил себя не только к участию, но и к сочувствию» беспорядкам, которые имели место в тех краях.
Не значит, однако, что аптекари закрывали глаза на существующие социальные проблемы. Просто их участие в судьбах сограждан имело совсем иную форму — они занимались благотворительностью. Среди киевских аптекарей одним из первых в этом деле был Иван Эйсман. Он организовывал сбор на околицах Киева лекарственных растений и передавал их казне по той цене, в какую вылился ему их сбор. При больнице, открытой для больных холерой во время эпидемии, Эйсман устроил аптеку и бесплатно отпускал лекарства не только для больниц, но и для бедных людей, страдавших дома — это обошлось ему в 2459 рублей 41 копейку.
И это был далеко не единственный случай, когда Иван Федорович выходил за рамки своих прямых профессиональных обязанностей. Как и всякий, «кто полученное служебное поручение не только выполнит, как предписано было, но выйдет за рамки порученного, принеся пользу», а также «кто на пользу бедным откроет за свой счет полезное для них и державы заведение», Иван Эйсман был награжден орденом Анны 3-й степени.
Впрочем, знаменитый аптекарь и зарабатывал немало. Он владел мощным кирпичным заводом, приносили доход и его дома на Крещатике, Владимирской, Софиевской, Михайловской, Большой Житомирской улицах.
Если говорить об умении поставить дело с размахом, то не уступала Эйсману семья Марцинчиков. Начав свою деятельность в арендованной аптеке, они создали собственное предприятие, о котором газета «Киевлянин» писала с восторгом: «При киевской аптеке Марцинчика… существует лаборатория, которая… по устройству и размерам производства представляет собой довольно большое промышленное предприятие, деятельность которого не ограничивается приготовлением лекарств по рецептам… а скорее носит характер фабрики аптекарских товаров, которые находят сбыт не только в Киеве и вообще в Юго-Западном крае, но и далеко за его пределами».
Описание технических мощностей аптеки впечатляет: паровой двигатель, вакуум-аппарат, гидравлический пресс, машины для изготовления таблеток и порошков, перевязочных материалов, производства медицинских и косметических мыл, ароматических и натуральных вод… Обслуживал все это хозяйство штат в 20 фармацевтов и 25 вспомогательных работников. Рабочий день длился с 8 утра до 7 вечера с полуторачасовым перерывом на обед. Выходными были все воскресные дни и 24 дня религиозных праздников. К сожалению, нет сведений о заработках на предприятии Марцинчика. Но сохранились данные по аптеке Давида Манасевича: жалованье помощников аптекаря составляло 75-80 рублей, учеников — от 5 до 40 рублей. (Для сравнения: каменщику в то время платили около полутора рублей. ) Но дежурили все, невзирая на статус, — по шесть ночей в месяц. Отдых после дежурств не предусматривался.
После революции аптеки были национализированы и стали на одно лицо. Разве что аптека-музей, открытая в 1988 году по тому самому адресу, где работала первая частная аптека Гейтера, напоминает о людях, которые по мере сил и талантов старались для блага горожан. Но в музей не так уж часто заглядывают занятые своими делами киевляне. Другое дело — книга, которую можно читать неторопливо. За нее, кстати, спасибо не только автору, но и… аптекарям.
- Идею поднять аптечную историю подсказали организаторы сети аптек гормональных препаратов, — говорит Виталий Ковалинский. — Компания и профинансировала издание. Я рад за Киев: сюда возвращаются его лучшие традиции.